был «гатлинг», пулемётчик сразу открыл огонь. Мотоциклиста от выстрелов прикрывал выгнутый лист брони со смотровой щелью. Из бочек вовсю стреляли. Через секунду монах за пулемётом обвис на ремнях, а «тевтонец», вильнув, врезался в дерево. Две другие машины повернули обратно. Поливая их пулями, мотоцикл понёсся следом, приближаясь к строю автомобилей Ордена.
Я выглянул не для того, чтобы любоваться боем, меня интересовали бойцы, наблюдающие за холмом. С этой стороны их было четверо. Получив приказ ни на что не отвлекаться, они даже не повернулись к приближающимся монахам. Внизу трава, но не слишком высокая и густая, расстояние между дозорными не очень-то большое — спуститься с холма и незаметно проскользнуть между ними вряд ли возможно даже ночью, а сейчас едва перевалило за полдень…
Соскочив с ограды, я перехватил фонарь левой рукой и побежал. Когда огибал барак, сверху раздалось глухое тявканье, и над краем крыши показалась залепленная плесенью морда панцирника. Он прыгнул, я выстрелил ему в голову и нырнул за угол.
Путь в комнату, где на круглом столе лежал излучатель, занял не много времени, самым сложным оказалось вновь раскачаться на лозе. Бок болел всё сильнее.
Я сразу подбежал к зеркалу, бросил брезентовый сверток на шкафчик рядом, поставил туда же фонарь и повернул раструб так, чтобы луч освещал, но не слепил меня.
Звуки боя не доносились сюда, в лаборатории стояла мёртвая тишина. Действие микстуры заканчивалось: любое движение отдавалось резкой болью в боку, зато сонливость прошла, в голове прояснилось.
Из ящика я достал обломок скальпеля и с его помощью отвинтил четыре крошечных винтика по углам крышки на ошейнике. Поддел её, приоткрыл на петлях. Подёргал, а потом просто выломал и, швырнув под ноги, придвинулся ближе к зеркалу.
Внутри ошейника на экранчике размером с ноготь большого пальца, утопленном в бок кубика из чёрной пластмассы, сменялись зелёные цифры. Они показывали, что до взрыва осталось почти двадцать минут.
От таймера отходили три проводка, на внутренней стороне ошейника была плата: ряд конденсаторов, круглые шайбочки реле, дорожки серебристой пайки. Я не увидел взрывчатку — скорее всего, какой-то пластид, спрятанный в глубине железного обруча.
Придвинувшись к зеркалу ещё ближе, взял фонарь и посветил сбоку, потом переместил немного ниже, слегка повернул. Добившись, чтобы луч осветил содержимое ошейника, замер, разглядывая его. Зелёные цифры быстро сменяли одна другую. Осталось девятнадцать минут. Восемнадцать.
Кивнув самому себе, я поставил фонарь на шкаф, щипцами отломил от проволоки три куска длиной с указательный палец, согнул их дугой и стал пинцетом по очереди прикручивать концы к проводкам, идущим от микросхемы вдоль ошейника. Работа была кропотливая, и когда я закончил, таймер показывал, что осталось двенадцать минут.
Я вспотел от напряжения, да к тому же начало подёргиваться левое веко.
Три согнутые полукругом проволоки торчали из ошейника. Таймер показал одиннадцать минут. Я поднёс щипцы к участку провода между концами одной проволоки, но потом отвёл руку. В горле совсем пересохло — достал из кармана флягу, которую подобрал в траве под холмом, открыл и сделал несколько глотков. Не поворачивая головы, закупорил флягу и положил её на шкаф.
Таймер показал десять минут, и ошейник пискнул.
Ухватив щипцами провод между концами проволоки, я перекусил его.
Потом второй.
Третий.
Ничего не произошло — схема за счёт проволочек не разомкнулась, и таймер продолжал щёлкать.
Да уж, тупой наёмник с юга не догадался бы до такой простой штуки.
Пот стекал по лбу, пальцы немного дрожали, но хоть веко больше не дёргалось. А вот рана на боку пульсировала болью почти такой же сильной, как после падения с тепловоза.
Девять минут. Я щипцами согнул самый тонкий гвоздь и попытался просунуть его в крошечную скважину, но он оказался слишком толстым. Проволока, которую дал Амазин, чересчур мягкая, от неё пользы не будет…
Скрепки!
Найдя одну в ящике шкафа, я распрямил её, кончик загнул крючком и вставил в скважину. Провернул. Вдавил глубже, повернул ещё раз, потом в другую сторону. Наклонив, дёрнул — хруст, щелчок…
Восемь минут. А ведь мне ещё надо успеть обратно — времени совсем не осталось. Я медленно развёл концы ошейника, и торчащие из него проволочные дуги стали разгибаться. Ещё немного, и проволока, кое-как прикрученная к проводкам, соскользнет с них… Затаив дыхание, я стал поднимать ошейник. Хорошо, что голова побрита налысо, волосы едва начали отрастать. Задняя часть ошейника скользнула по затылку, а верхняя проволока зацепила нос.
Семь минут. Пришлось чуть свести концы ошейника, вдавив его в щеки. Проволока согнулась сильнее и больше не цепляла нос, это позволило ещё немного поднять ошейник. Ещё на сантиметр. Ещё… Наконец он закрыл мне глаза. Удерживая его на той же высоте, я присел, медленно выпрямляя руки, стараясь держать голову очень ровно — и громко выдохнул, когда, скользнув по бровям и лбу, ошейник оказался над моим теменем. Есть!
Холм дрогнул, с потолка посыпалась труха. Сквозь толщу земли и перекрытия в комнату проник едва слышный гул.
Что они там взорвали? Может, один из «тевтонцев» или даже броневиков взлетел на воздух?
Таймер показывал шесть минут.
Я схватил со шкафа проволоку, осторожно сведя вместе концы ошейника, обмотал его и положил на стол. Повесил карабин на плечо вместе с рюкзаком, куда засунул излучатель, схватил ошейник и бросился из комнаты.
Когда, сжав скобу фонаря зубами, я перепрыгивал с подоконника на лозу, то едва не соскользнул из- за лишнего веса на спине. Лоза затрещала. Высунувшись наружу, я расставил руки и упёрся в края расселины. Наконец сумел выбраться — и побежал.
Писк звучал всё настойчивее, он уже почти слился в один сплошной звук.
За холмом непрерывно стреляли, ревели двигатели, но я направился к той стороне, где было тихо и где меня ждал Сельга Инес. Ошейник пищал непрерывно, таймер показывал три минуты.
Вверху раздался рокот мотора. Перехватив скобу фонаря рукой, я на бегу поднял голову.
Там летел самолёт, вернее… наверное, эту машину следовало называть авиеткой. Выкрашенные красной краской узкое брюхо и крылья, серый круг пропеллера впереди. Она летела совсем низко, едва не задевая верхушки деревьев. Качнулась, поворачивая, одно крыло опустилось, и стали видны три головы над открытой кабиной.
Несколько выстрелов прозвучали с той стороны холма, где раньше было тихо, — стреляли по авиетке. Она снова качнулась, направляясь к руслу высохшей реки и постепенно снижаясь.
Впереди возникло что-то тёмное, и я с разбегу налетел на него, едва успев отвести в сторону руку с ошейником, который прижимал к груди.
Бок словно кипятком ошпарило. Я упал, выпустив ошейник и фонарь. Сорвав с плеча карабин, встал на колени. Надо мной стоял, дёргаясь и качаясь, покрытый зелёной коркой человек. Только на лице она ещё оставалась мягкой, но глаз видно не было, вместо них шевелились, разъезжаясь и сходясь, влажные пласты. Он вытянул ко мне руки, похожие на замшелые брёвна с шевелящимися обрубками ветвей на концах, глухо кашляя и подвывая — звук доносился не изо рта, а будто откуда-то из груди этого существа, которое уже перестало быть человеком.
Я вдавил спусковой крючок, и карабин клацнул — осечка. Чёртово оружие! У них постоянно всё ломается…
Существо наклонилось, я ударил его стволом, но оно легко вырвало карабин из моих рук и отшвырнуло в сторону. Я отшатнулся, когда на безглазом и безносом лице появилась трещина, расширилась, став мокрой тёмно-зелёной пастью, внутри которой вместо зубов шевелились слизистые отростки. Колено зацепило лежащий в траве фонарь.
