волочила за собой и едва не падала. Но за все время Самир так и не услышал от нее ни одной жалобы.
Как раз перед самой темнотой они наткнулись на ползун-траву. Толстые серо-желтые стебли подобно лучам звезды расползались от корневища. Их сплошь покрывали гибкие, размером с палец Самира иглы. Он выбрал самые длинные стебли и аккуратно, чтобы не задеть молодые побеги, отрубил их саблей, после чего смотал в большие клубки.
— Теперь у нас будет костер, — радостно сказал он девочке, наблюдавшей за его действиями с усталой безучастностью.
Выбрав место для ночлега, мутант поджег два клубка. Один оставил в предварительно вырытой ямке, а второй размотал и обложил стеблями стоянку.
Сочащиеся маслянистым соком иглы распрямились и горели неярким, но теплым пламенем. Довольный собой Самир устроился рядом с основным костром, напился, напоил девочку, потом достал из мешка полоски сушеного мяса, вручил одну своей спутнице, а другую принялся жевать сам.
Вдруг он почувствовал, что кто-то легонько толкнул его в бок.
— Эй! А ну-ка…
Девочка спала, привалившись к нему. В крохотном кулачке она сжимала так и недоеденную полоску сушеного мяса.
Сам не зная, почему так поступает, он осторожно, чтобы не разбудить, подложил ей под голову мешок, потом укрыл ее своей курткой и сам улегся неподалеку.
Проснулся Самир от того, что защекотало в ухе. Лениво отмахнувшись, он перевернулся на другой бок, но теперь стало щекотать в носу. Он поморщился, надеясь, что надоедливая муха улетит, фыркнул — щекотать не перестало. Сквозь полудрему мутант услышал тихий смешок и открыл один глаз. Девочка сидела рядом и с увлеченным видом дразнила его ноздри тонким отростком ползун-травы.
Самир сразу разозлился, хотел заорать на нее, но тут щекотание стало нестерпимым, и он громко чихнул. Резко сел. Девчонка тут же отскочила от него и протянула руку с полоской мяса. С недовольным видом Самир взял еду и принялся жевать. Его спутница, устроившись на песке возле догорающего костра, с грустным видом глядя на огонь, тоже ела и запивала водой.
Через какое-то время Самир понял, что продолжает хмуриться, хотя от злости не осталось и следа. Покончив с едой, он поднялся, взял свой мешок и сказал:
— Надо идти. Буровая не близко. Не отставай.
Не оглядываясь, мутант пошел вперед, но почти сразу понял, что следом за ним никто не идет. Удивившись, он вернулся назад. Девочка продолжала сидеть, уставившись на костер.
Самир поднял второй мешок и бросил рядом с ней. Не отводя взгляда от огня, она медленно отпихнула мешок ногой.
Самир пришел в бешенство, схватил девчонку за шкирку, поднял… Она не сопротивлялась, не брыкалась, как это сделал бы любой ребенок его клана, лишь смотрела на него большими карими глазами. Во взгляде смешались покорность, беззащитность и мольба, но вместе с этим чистота, открытость и ум.
Самир почувствовал что-то необычное. Какое-то щемящее, колкое чувство, заставившее его потупить взор, опустить девочку на песок, отвернуться и отойти. Он не знал, как называется то, что сейчас испытывал, но ему это не понравилось.
Самир взял ее мешок и пошел не оглядываясь. Какое-то время боролся с собой, потом все же бросил взгляд через плечо. Маленькая попутчица завязала зачем-то рукава у куртки, которой укрывалась ночью, подхватила ее и с улыбкой зашагала следом.
Недовольно фыркнув, Самир снова устремил взгляд вперед.
Как ни старался он идти помедленнее, девочка все равно отставала. Со временем это стало раздражать. Постоянные остановки, ожидание, смотреть, как она еле плетется, с трудом поднимаясь даже на невысокий бархан… Появилась мысль — а не бросить ли ее? Наплевать на награду, избавиться от обузы… В тот момент, когда Самира посетила эта идея, он опять сидел и ждал девочку. На этот раз она нагоняла его особенно долго. И вдруг странное беспокойство заставило его позабыть обо всем, из головы в один миг испарились злость, досада и раздражение. Он вскочил и чувствовал себя так, будто на него опрокинули котел с кипящей водой. Потому что девочки
Девочка лежала без движения. Тревога, никогда ранее не посещавшая Самира, сейчас заполняла его, мешала думать, заставляла мчаться со всех ног к распростертому на песке телу.
Он подхватил девочку, повернул лицом к себе. Бледные, пересохшие губы, ввалившиеся глаза… Он бросился к мешкам. По пути чуть не упал, но не позволил себе выронить драгоценную ношу. Возле мешков уложил ее головой на свои колени, набрал в руку воды и омыл девочке лицо грубой ладонью, а когда она пришла в себя — напоил. Дал ей немного отдохнуть и, пока сидел, заметил, что она так и не выпустила из рук его куртку. Присмотревшись внимательнее, понял, что в куртку что-то завернуто. С любопытством развязал рукава и увидел два клубка ползун-травы, которые он приготовил вчера, но даже не подумал взять с собой. Перевел взгляд на девочку и в знак уважения покачал головой, отдавая должное ее сообразительности.
Когда она пришла в себя, Самир закинул мешки за спину, взял девочку за руку (в другой у нее была куртка с ползун-травой) и зашагал дальше.
Так идти оказалось гораздо удобнее. Он смог наконец подстроиться под ее шаг.
Самир шел и думал о том, как поступки влияют на жизнь. Как много нового он испытал, всего лишь приняв решение. Даже то, что он чувствовал прямо сейчас, затрагивало что-то у него внутри — ощущение маленькой нежной ладошки в своей грубой руке заставляло по-иному биться сердце. И в этот момент Самир впервые в жизни пожалел о том, что не знает слов, которые могли бы это описать.
Ближе к вечеру у них появился неожиданный попутчик — тощий и облезлый пустынный волк. Самир пытался прогнать мутафага, с криком побежав на него, но волк лишь сделал большой крюк и снова вернулся на след.
Мутафаг был старый. Чешуя на его боках слиняла, и из-под нее проглядывала тонкая ссохшаяся кожа. Самир не опасался одинокого хищника, но его постоянное присутствие тяготило и заставляло нервничать. К тому же такие отшельники иногда сбивались в стаи для последней охоты. К счастью, других волков поблизости не наблюдалось.
С наступлением темноты Самир снова выбрал место для привала — в низине между барханами. Пригодилась ползун-трава, которую несла девочка. Он снова развел костер и окружил стоянку огненным барьером. Хоть и небольшое, пламя не подпустит к ним хищников. Как говорили старейшины его клана, боязнь огня досталась мутафагам от далеких предков, со времен до Погибели. Самир не понимал, как может напугать то, чего ты никогда не видел, но считал за лучшее не вдаваться в подробности. Тем более, когда у старейшин не находилось ответов на его вопросы, они приходили в ярость, и тогда Самиру крепко доставалось.
Наевшись и напившись, он устроился поближе к костру и уснул. Посреди ночи его разбудил протяжный вой. Поднявшись, он всмотрелся в темноту, сжимая в руке саблю. Силуэт сидевшего на вершине бархана старого мутафага отчетливо просматривался на фоне звездного неба.
Самир почувствовал, как тоненькие пальчики с тревогой сжались на его ладони.
— Он воет, потому что ему тоскливо. Он умирает. Мы можем не бояться, — сказал он, чтобы успокоить девочку. — Надо спать. Завтра много идти.
В этот раз Самир проснулся первым. Огляделся. Волка нигде не было. Девочка спала рядом, укрывшись курткой по шею. Осторожно двигаясь, чтобы не разбудить ее, Самир дотянулся до костра, отщипнул от куска несгоревшей травы стебелек и вернулся к девчонке.
Вытянув руку, он стал щекотать ей щеки. Одним движением она вырвала у него стебелек, бросила его в сторону и отвернулась, даже не проснувшись.
Самир опешил от такого поворота событий. Еще какое-то время сидел замерев, а потом вдруг почувствовал такую жгучую обиду, что резко вскочил, гаркнул: «Вставать!» — и, отвернувшись, стал рыться в мешке.
Когда они собрались в дорогу, вернулся волк. Только теперь уже не один. Сразу три дряхлых мутафага
