кислой капустой местного приготовления. Затем двинулся на улицу Бломе. Мокрые тротуары печально отражали тусклое сияние фонарей. Близилась ночь, и холод становился все пронзительнее, а прохожие встречались все реже. Пробило десять, когда я переступил порог «Колониального бала». Музыка тропиков, безудержно экзотическая, пожалуй даже чересчур, обдала меня своим горячим дыханием. На танцевальной площадке метались более или менее в такт белые и черные. Пахло потом, табаком и ромом островитян.
Я купил входной билет у девушки цвета кофе с молоком, с курчавыми, забранными сеткой волосами. Склонившись к ней в окошечко, черный парень с лицом боксера, такой фатоватый в своем клетчатом пиджаке, делал ей авансы с изящнейшим парижским акцентом. От национального колорита у него остался только цвет кожи, и Антильские острова он видел разве что в кино.
Вдоль правой стены, на пол-этажа выше, шла галерея, ее занимали посетители, расположившиеся там скорее ради того, чтобы насладиться живописным спектаклем, а вовсе не затем, чтобы принимать в нем участие, к тому же на лестнице, ведущей туда, ни на минуту не прекращалось движение. Я поднялся наверх, и мне удалось отыскать местечко у балюстрады, откуда я мог обозревать все заведение целиком. На эстраде развеселые музыканты, казалось, радовались еще больше тех, кого заставляли отплясывать. Рядом со мной, за соседним столиком, сидели две пары, насколько я понял, артисты с Монпарнаса. Высокий блондин, вдрызг пьяный, все время ссорился со своей женой. Он полагал, что она слишком часто танцует с одним и тем же мартиниканцем. Жена отвечала, что тот никакой не мартиниканец, а сенегалец, хотя по сути это ничего не меняло. Блондин же – жертва расовой борьбы – заказал себе в качестве утешения еще один пунш. Я последовал его примеру.
Закончив один танец, музыканты, прежде чем начать другой, решили немного отдохнуть. Я все глаза проглядел, пытаясь отыскать Жанну Мариньи, но безуспешно. Я предпочел попробовать перехватить ее здесь, так как она вроде бы посещала это заведение, нежели идти с визитом к ней домой – пришлось бы в таком случае слишком многое объяснять ее матери,– однако теперь я задавался вопросом, а не трачу ли я время попусту. Но вот наконец я ее все-таки заметил. Смолк последний аккорд энного за вечер танца, и девушка покинула своего кавалера, как мне показалось, к величайшему его разочарованию. Она направилась к лестнице, черный двинулся вслед за ней. Поднявшись со своего места, я, как мог, стал протискиваться между столиками, устремившись ей навстречу. Наверху лестницы мы столкнулись. Я с улыбкой остановил ее:
– Мадемуазель Жанна Мариньи, если не ошибаюсь?
От изумления она сначала открыла было рот, но тут же решила воспользоваться удобным случаем.
– О, добрый вечер! – молвила она.
Повернувшись к преследовавшему ее парню, сказала:
– Сожалею, но следующий танец я обещала этому господину. Вы же видите, он спешит.
Поверив ей или нет, черный не стал настаивать. Что-то проворчав, он начал спускаться по лестнице. Жанна Мариньи показала ему язык.
– Никак не удавалось от него отделаться,– сказала она, обращаясь ко мне.
Духи, которыми она была пропитана, заглушали все остальные запахи. Свой кроличий жакет она, должно быть, оставила на вешалке, на ней была очень симпатично расстегнутая блузка.
– Вы подвернулись весьма кстати, месье,– добавила она.– Но теперь уж ничего не поделаешь, придется с вами танцевать.
– Не стоит, если вы рассматриваете это как тяжкую обязанность.
– Я не то хотела сказать. Я…
И тут она, казалось, вдруг что-то вспомнила, живо прикрыв рукой рот, который опять широко раскрылся. Это был красивый ротик с красивыми зубами. И рука тоже была красивой.
– Но скажите мне, месье, вы… вы назвали меня по имени… Откуда… откуда вам известно мое имя?
– Мы с вами уже виделись.
Она с притворным гневом нахмурила брови. Хотя на самом деле ей, видимо, все время хотелось смеяться.
– Это не ответ.
– А давайте считать это ответом.
– Ну, знаете! Вы говорите, мы с вами уже виделись?
– Встречались.
– Где же это? Здесь?
– У вас, на улице Сайда. На лестнице. Сегодня днем, около полудня.
Я сообщил ей все необходимые подробности.
– Вот как? – сказала она.– Да, в самом деле, припоминаю… Извините. Я не обратила на вас внимания.
– Ничего страшного. Ведь я не Луи Мариано.
Рассмеявшись, она подмигнула:
– В каком-то смысле так оно для вас лучше.
В ней удивительно сочетались ребячливость и серьезность, и тут, внезапно став степенной, она добавила:
– Кстати, раз уж вы не Луи Мариано, то кто же вы? Вам известно мое имя, а мне ваше – нет.
– Меня зовут Нестор Бюрма.
– О-ла-ла! Это до того чудно, что не может не быть псевдонимом.
– Увы, нет!
– Кроме шуток? Вы работаете в цирке?
– Примерно. Я – частный сыщик.
– Что?
– Да-да.
– Стало быть, правда!
– Ей-богу. Сегодня, например, когда я встретил вас на лестнице, я шел к одному из ваших соседей – Полю Демесси. Знаете такого?
– Конечно.
– Я его приятель.
– А!
– И мне хотелось бы поговорить о нем с вами. Можно?
– А почему нет?
– Пойдемте за мой столик. Там нам будет спокойнее. Мои соседи немного лаются, но зато ничуть не интересуются другими.
Заинтригованная, она последовала за мной. Как только мы сели, я выложил фотографию, обнаруженную Буска.
– Это вы или ваша сестра?
Она подскочила, воззрившись на фото своими красивыми карими глазками.
– Это я. У меня нет сестры. Откуда у вас эта фотография?
– Демесси забыл ее в комбинезоне, который он оставил на «Ситроене». Не слишком, конечно, галантно с его стороны, но, возможно, между вами ничего и не было.
– Между нами? Что вы хотите этим сказать?
– Да ладно, не валяйте дурочку. Вы достаточно много всего знаете, так что вряд ли надо вам растолковывать. Вам прекрасно известно, что может произойти между мужчиной и женщиной.
– Да никогда ничего не было.
– И тем не менее вы дали ему эту фотографию? Да вы здесь, почитай, совсем голая.
– Не давала я ему никакой фотографии…
Сунув руку в разрез своей блузки, она, казалось, искала вдохновения, поглаживая бретельку лифчика.
– Ясно. Он украл ее.
– Ну конечно.
