– Как хотите.
Выйдя на улицу, я купил самые свежие вечерние газеты и пошел прочитать их за ужином. Не так уж мне и наплевать на газеты, как я сказал совсем недавно. Из них я узнал, что принадлежащая Бирикосу автомашина была обнаружена неподалеку от Трокадеро. Надеялись заполучить там отпечатки пальцев. Это было все. Очень хорошо.
Я вернулся домой привести себя в порядок, чтобы присутствовать на открытии «Сверчка», надеясь, что траур по Ларпану не помешает его «вдове» почтить своим присутствием это собрание артистов.
Когда я брился, зазвонил телефон. Я не стал снимать трубку. Видимо, это был Марк Кове со своей жаждой информации. Сейчас я не нуждался в журналисте. К тому же мне нечего было ему сказать.
Я навел небольшой порядок в своем бумажнике (думая о бумажниках Луи Лёрё), этим делом я занимаюсь приблизительно каждые два года, когда нельзя больше откладывать работу по расчистке завалов. Оставил самое необходимое: документы, удостоверяющие личность, и немного денег. Экстраплоский элегантный бумажник. Но я себя знал – он очень скоро обогатится целой коллекцией всякой всячины: проспектами, вырезками из прессы, записями, сделанными на полях газет, и т. д. Я спрятал в ящик всевозможный бумажный хлам, в том числе и две фотографии. Одна изображала меня, другая – Элен, шедевры, выполненные во время одной загородной прогулки.
Маленький конверт из прозрачной бумаги, в котором, по-видимому, была фотография, валялся тут же. Я собирался его выбросить, как вдруг у меня появилась идея отыскать фото, которое лежало внутри. Конверт не подходил по размеру к обычным фотографиям, и фото, содержащееся в нем, было в единственном экземпляре.
Меня это осенило сразу. Вернее, память вернулась ко мне тогда, когда я заметил в углу конверта инициалы Л. Л. Этот конверт предохранял от порчи фотографию Луи Лёрё, присланную мне его женой для опознания провинциала в бегах. Что же я сделал с этой фотографией? Я не отсылал ее обратно, это точно. И она исчезла из моего бумажника.
Я оделся для участия в вечере и, поскольку у меня был запас времени, зашел в агентство, которое, кстати, находилось по пути к месту проведения праздника. Там тоже звонил телефон. Я не стал снимать трубку. Это все Марк Кове, вне всякого сомнения. В течение некоторого времени моему настырному корреспонденту надоело утруждать свои собственные уши. А в это время я посмотрел досье Лёрё. Если фото было в папке, то теперь оно исчезло Неужели портрет Лёрё стал причиной смертельной драки между моими грабителями? Маловероятно. Кроме того, я еще вспомнил, что это досье лежало на верхней полке и не было сдвинуто с места. Но они могли вытащить фото из моего бумажника, где, очевидно, оно находилось со времени получения первого письма от мадам Лёрё.
– Ну что, еще одна тайна? – спросил я у телефона, который опять яростно заработал.
Было уже слишком поздно, чтобы заниматься решением этой загадки. Я разложил весь инвентарь по своим местам и слинял, оставив телефон с его музыкой, которая как-никак, а скрашивала одиночество пустой конторы.
Глава десятая
СВЕРЧОК И СТРЕКОЗА
«Сверчок» открывался недалеко от кабаре Жиля и в этот вечер составлял ему солидную конкуренцию. Почти все автомобили, припаркованные вдоль тротуара авеню Опера и на прилегающих улицах, принадлежали приглашенным в новое заведение. Я имел хороший вид жителя глубинки, явившись сюда пешедралом под холодным моросящим дождем… Мое единственное оправдание состояло в том, что я жил рядом. Под ненадежной защитой узкого навеса соседней лавчонки со спущенными железными шторами какой-то тип меланхолично курил сигарету. Когда я поравнялся с ним, он усмехнулся и отделился от стенки. Я узнал Шассара.
– Вы сожалеете? – спросил я.
– О чем?
– О пригласительном билете.
– Плевать мне на приглашение. Я просто смотрел на толпу. Это меня забавляет.
– И много там было старух?
– Идите вы…
– Дали бы мне адресок, что ли!
Он побледнел. Злость исказила его лицо. Потом он овладел собой, злая улыбка зазмеилась по губам, он пожал плечами, поднял воротник пальто и пошел прочь, пытаясь что-то насвистывать.
Я вошел в кабаре, снял верхнюю одежду и спустился в зал для спектаклей, где царила приятная изысканная атмосфера, пахнущая светлым табаком, алкогольными напитками, дорогими духами и, может быть, немного человеческой кожей. В глубине была крошечная сцена, публика толпилась вокруг небольшой танцевальной площадки, и только бокалы, из которых пили гости, не были крошечными. Все было отлично. Мне удалось найти место в уголочке, и я стал слушать в исполнении певицы «Осенние листья», а затем «Жалобу Жака Потрошителя», музыка Кристианы Верже.
Певица поклонилась на крик «браво!» и, казалось, никак не могла опять выпрямиться, поскольку весьма обширный бюст перетягивал ее вперед. Но все кончилось хорошо. Тип в смокинге занял место жертвы лондонского садиста и объявил, что сейчас, месье-дамы, мы потанцуем немного благодаря ор-кес- тру Пас-каль Пас-каля, задублированное имя – два слова, четыре слога. Музыканты захватили подмостки и начали производить шум.
Номера программы сменяли друг друга среди хитроумных световых комбинаций, во время которых я искал глазами Женевьеву Левассёр. Наконец, сквозь пелену табачного дыма, я обнаружил ее за довольно далеким от меня столом в компании друзей. Ее друзей, но не было похоже, что она там очень веселится. Спектакль в стиле «смейся, паяц» со всеми атрибутами. Я постарался пробить себе дорогу к ней и остановился перед столом, за которым сидела компания. Она подняла на меня свои зеленоватые миндалевидные глаза. Они блестели, но ее улыбка была печальной:
– О! Вы здесь? Какой случай привел вас сюда?
Я улыбнулся в ответ.
– Но я все же парижская знаменитость!
– Ах, да! Что правда, то правда…
Она извинилась перед своими соседями за столом и подошла ко мне:
– Бог мой! Какой вы ужасный человек,– сказала она жеманно.
Ее вечернее платье необыкновенно шло ей. Иначе не могло и быть. Манекенщица!
– Ужасный?– спросил я.– Почему?
– Потому… Вы пригласите меня потанцевать?
Она положила руку на мое предплечье. Запах ее духов забил все остальные и защекотал мне ноздри.
