тут сверху на него свалилось что-то лохмато-черное, вязкое, тяжело дергающееся. У Ежова подкосились ноги, он рухнул на колени и завалился на бок, непонятная сила вырвала излучатель из его рук и придавила к стеклопласту пола. Он вдруг понял, что ему не хватает воздуха.
— Да стреляйте же!!! Стреляйте!!! — прохрипел он в модуль связи, сам не зная кому, но его услышали. Капитану мгновенно обожгло бок, а туша, накрывшая его, судорожно дернулась и зашипела.
— Еще!!! — из последних сил выдохнул Виктор, в голове у него что-то лопнуло, и глаза застелил красный туман. «Вот и все…» — подумал он и провалился в беспамятство.
Третьим импульсом сержанту четвертой десятки удалось добить дьявола, прыгнувшего откуда-то сверху на капитана Ежова. Двое десантников сдернули безжизненное тело с распростертого на полу командира и, подхватив его, быстро понесли по коридору к лестничной площадке. Командование группой принял на себя сержант четвертой десятки. Из двух десятков в строю оставалось всего одиннадцать человек, но сержанту некогда было думать, куда подевались его люди, — впереди в темном зале, заставленном полуразвалившимся оборудованием, его поджидали мятежники… так непохожие на людей!
Одиннадцать десантников, растянувшись в цепь, медленно продвигались в глубь зала, выжигая все на своем пути.
Они не торопились, они делали обычную работу. Двое ребят, переносивших капитана, уложили его около стены на лестничной площадке, убедились, что меданализатор командирского скафандра приступил к делу, и бегом бросились назад, не отвечая на вопросы товарищей, оставленных для охраны площадки.
Несколько минут спустя Виктор Ежов пришел в себя. Открыв глаза, он огляделся и понял, что лежит на лестничной площадке, у самой стены. Рядом с ним, почти полностью сливаясь со стеной, расположился десантник. Еще трое стояли по углам площадки. В темных проемах коридоров мелькали частые оранжевые всполохи излучателей — там шел бой.
Капитан застонал — где-то внутри его измятого, избитого тела вспыхнула боль. И в тот же момент появилось какое-то смутное беспокойство… Тревога… Он не мог понять, откуда взялась эта тревога, ее причиной не могло быть его ранение — не первое и, как он думал, не последнее. Ее не мог вызвать бой, тяжелый бой, который вело его подразделение, — это был не первый бой и не первые потери. Но тревога нарастала, капитан усилием воли пытался ее задавить, забывая о физической боли, но тревога не уходила!..
Вдруг он заметил, что и без того не слишком яркое освещение площадки тускнеет и… наливается каким-то мутно-розовым туманом. Капитан со стоном поднял голову и увидел, что над обрезом лестничной площадки медленно поднималась странная круглая… голова? Нет, это была не голова, это была передняя часть огромной зеленой гусеницы, покрытой редкими бледными волосками. И с этой зеленой шкуры, между этих бледных волосков спокойно и уверенно глядели четыре… карих человеческих глаза!
Капитан не заметил, как шестиметровая гусеница выползла на площадку, как неторопливо она направилась к ближайшему десантнику, он, забыв о терзавшей его боли и тревоге, не отрываясь смотрел в один из этих глаз. И только когда первый из десантников, стоявших на площадке, упал, давясь каким-то странным хрипом, капитан встрепенулся и попытался оторвать взгляд он этого глаза, но тут же в голове у него прозвучал спокойный, даже немного грустный голос:
«Не надо… Тебе будет неприятно это видеть…»
А Ежов уже и так ничего не видел… Ничего, кроме этого карего спокойного мудрого глаза, который приближался, вырастал, занимал весь окружающий капитана мир. И ничего не слышал капитан, кроме звучавшего в его голове печального голоса:
«Зачем ты привел сюда своих людей?.. Теперь им всем придется остаться здесь… Насовсем… И ты тоже останешься здесь… Насовсем… разве для этого ты родился, рос, учился? Разве такова была твоя жизненная цель?..»
«Я выполнял приказ…» — ответил капитан, но голоса своего он не услышал, и вообще он вдруг понял, что уже давно, целую минуту, не дышит. Но его не удивило и не испугало это открытие, удушья он не ощущал, и тревога его куда-то пропала… Ему стало все равно. Он закрыл глаза и понял, что очень устал, что ему надо отдохнуть.
А глаз продолжал смотреть ему в лицо, и голос продолжал свой разговор:
«Отдохнешь… Теперь ты хорошо отдохнешь… Спи… отдыхай… от жизни…»
И капитан Ежов уснул.
Он уже не слышал наступившей тишины, не видел темноты, опустившейся на неподвижно лежащих десантников. Он спал… последним, смертным сном…
Десять минут спустя подполковник Штерн получил доклад капитана Ежова о том, что подземная часть химико-технологического корпуса очищена от мятежников. Убито около сорока различного вида существ, явно не людей, потери манипулы составляют четыре человека ранеными. Полковник недовольно поморщился — потери были, по его мнению, несоразмерно большими. Тем не менее наступление, хотя и не слишком быстро, развивалось, и вскоре ударные манипулы должны были выйти на оперативный простор, по заданным им направлениям. Шоберг и Власт уже вышли на двенадцатый этаж, оставляя после себя выжженное пространство, манипулы Старцева и Уотса, судя по их докладам, вместе с приданными им «росомахами» обошли химико-технологический корпус с двух сторон и отбросили мятежников, пытавшихся проникнуть внутрь здания со стороны физического корпуса и корпуса космоизлучений. Правда, попытки эти были до странности вялыми. Сейчас обе манипулы контролировали пространство вокруг атакованного корпуса. Оба «калонга» были отправлены подполковником в глубь промышленно-исследовательской зоны для дополнительной разведки.
Подполковник решил, что настала пора передислоцировать свой командный пункт в химико- технологический корпус, вернее, на крышу этого корпуса. Его очень тревожили многоконфигурантные генераторы поля, установленные мятежниками на крыше корпуса космоизлучений, хотя он и не показывал виду.
Штерн еще раз взглянул на карту, где его адъютант отмечал перемещение манипул, и повернулся к стоявшим чуть сзади офицерам:
— Я полагаю, господа, нам стоит перейти в занятый корпус. С его крыши будет удобнее руководить дальнейшими действиями полукогорты.
— Может быть, мы подождем, пока корпус полностью не очистят от мятежников?.. — предложил его заместитель, майор О'Лири, но подполковник в ответ едва заметно улыбнулся:
— Вы, майор, опасаетесь каких-то неожиданностей?..
— Н-нет, — неуверенно пробормотал майор, — но… все-таки…
— Нет, господа, мы переходим… Иначе наше… промедление может задержать наступление полукогорты.
И полковник направился к дежурившей рядом «росомахе». Вместе с командиром полукогорты внутрь робота забрались О'Лири, адъютант подполковника и сержант дежурной пятерки десантников. Четверо десантников, быстро демонтировав утяжеленный станковый излучатель, отправились следом за роботом, стараясь держаться оставляемых им следов.
Из машины подполковник связался с капитаном Ежовым и приказал ему выводить свою манипулу из подвала на первый наземный уровень. Отключив связь, он на секунду задумался, голос Ежова показался ему несколько странным… усталым, что ли…
«Росомаха» остановилась у одного из проломов, пробитых роботами в стене корпуса. Штерн, а за ним и остальные офицеры спрыгнули на землю. Подполковник хотел уже заглянуть в проем, но…
— Прошу прощения, господин подполковник, но первым пойду я! — самым категоричным тоном остановил его сержант. Заглянув в проем, он взял излучатель на изготовку и полез внутрь, в полумрак разгромленного помещения. «Росомаха» неожиданно заворчала сервоприводом и развернула свой излучатель в сторону пролома. Сержант огляделся, прошел чуть вперед, а потом обернулся и крикнул:
— Чисто!.. Но наворочали тут ребята, за год не разобрать!..
Подполковник счел слова десантника за доклад разведчика и тоже полез в проем. За ним последовали оба офицера, а следом — четверо подоспевших десантников.
Внутри им пришлось перебираться через обломки каких-то агрегатов, под ногами позвякивали осколки стеклопласта, шуршала бетонная крошка. Сержант уже миновал комнату и через лишенный двери проем
