наша машина проехала заминированное место благополучно. За нашей прошло еще две или три. Следующей шла машина, в которой находился Саша.
Гена Беляев… Саша Ипполитов… Вчера садануло осколком по животу Николая Мартынова, к счастью, не опасно, только кожу содрало… Кто следующий?
Вслед за Петриковым и многими селами дивизия освободила Житковичи – маленькое белорусское местечко с несколькими пыльными улицами и частично разрушенными, в большинстве деревянными домами.
Нам выдали новые карты. Еще несколько дней наступления – и мы выйдем на старую государственную границу с Польшей! Это радовало и прибавляло сил.
В конце одного из последующих дней наступления меня вызвали в штаб полка и приказали вместе с командиром штабной батареи за ночь отыскать ушедшие вперед стрелковые полки, установить связь с командирами дивизионов и получить у них указания о дальнейшем передвижении. Вероятное местоположение стрелковых подразделений было показано на карте – километров пятнадцать-восемнадцать впереди нас. Чтобы мы успели это сделать, нам дали двух отличных кавалерийских лошадей, еще сохранившихся при штабе полка.
Выехали, когда уже смеркалось. День был жаркий, солнце нагрело землю, и от нее шло пахнувшее пылью тепло. Судя по карте, впереди, километрах в трех, была деревня. Вскоре мы ее увидели и проехали единственной улицей, покрытой толстым слоем пыли. Кругом – ни души. Мертвая тишина. Очевидно, люди вместе с живностью ушли в лес, чтобы переждать, пока пройдет фронт.
В стороне от деревни увидели пробивающийся, как из далекого окна, свет. Подъехали поближе, привязали коней к изгороди, а сами потихоньку подошли к дому и заглянули в окно. Человек пять красноармейцев лежали на лавках и прямо на полу. Как оказалось, это были разведчики соседней стрелковой дивизии. О наших ротах и батальонах они ничего не знали. Мы двинулись дальше. Через три- четыре километра, выехав -с проселочной дороги на безлюдное шоссе и повернув направо, наткнулись на завал. Деревья, росшие по обе стороны шоссе, были спилены и повалены на проезжую часть дороги. К тому же немцы, конечно, его заминировали. Решили вернуться назад и объехать завал по лесной дороге, которая шла почти параллельно шоссе.
Когда выехали на дорогу, совсем стемнело. По обе стороны стояли высокие деревья, верхушки их смыкались над нашими головами. Вдруг лошади остановились. Вглядевшись как следует в темноту, обнаружили остов разбитой повозки, рядом лежали две убитые лошади. Судя по всему, повозка и кони были немецкие. Наскочили на свои же мины?
До этих пор мы ехали рядом. Теперь мой напарник отстал метров на пятьдесят: если что случится с одним, то останется второй и поможет. Километра через полтора из темного куста у дороги вдруг раздался оклик:
– Стой, кто едет? Русские?
Одновременно я почувствовал прикосновение чего-то твердого к животу и сообразил, что это винтовка или автомат.
– Русские! – машинально ответил я.
– Мы партизаны! – крикнули из темноты.
Лошадь остановилась. Меня окружили вооруженные люди. Почти тут же один из них возбужденно спросил:
– Нашу работу по дороге видели?
Я догадался, что речь идет о разбитой повозке.
– Видели!
– А впереди по дороге будет мостик, и там стоит наш фугас! – добавил тот же голос.
Мы поехали к мостику, и партизаны на наших глазах убрали фугас. Сейчас думаю: что было бы с нами без этой встречи?! Тогда же было не до переживаний. Просто на несколько минут остановились и расспросили, как ехать дальше, чтобы не напороться на немецкие или партизанские мины. В свою очередь, рассказали партизанам, где искать штаб нашей дивизии. Я даже не догадался записать чью-либо фамилию и название отряда. А жаль!
Перед рассветом наконец наткнулись на нашу пехоту, занявшую оборону в редком молодом сосняке. Отыскали командиров дивизионов, расспросили об обстановке и планах на наступающий день. Эти сведения доложили начальнику штаба нашего артполка, когда вернулись обратно.
Отдохнуть мне не удалось: только позавтракал, как пришла команда выступать. Машины потащили наши орудия. Я сел в одну из них. Проезжая через еще вчера безлюдную деревню, увидели, что там работают саперы с миноискателями. Дорогу они, очевидно, уже успели проверить и разминировать, и теперь по ней шли воинские подразделения, ехали машины. За деревней, километра за два до завала на шоссе, нам встретилась группа офицеров из штаба дивизии. Они стояли под деревом, на ветвях которого висели какие-то рваные тряпки. В воздухе попахивало недавним взрывом. Кто-то из нас спросил, что здесь произошло. Оказывается, один из офицеров, переводчик, попавший в дивизию еще на Северо-Западном фронте, вот тут, где дерево, отошел на шаг с дороги и, сказав: 'Смотрите, мина?!',- носком сапога копнул земляной бугорок. Все это он сделал механически, скорее всего так и не осознав своей роковой неосторожности. А мы ездили всю ночь по местам, начиненным вот такой неожиданной смертью, и все обошлось благополучно!
Во время одной из затянувшихся остановок я слез с машины и вышел на обочину с намерением присесть и хоть немного отдохнуть. Мимо нас проходило какое-то стрелковое подразделение. Обходя нашу колонну машин и орудий, выстроившуюся перед восстанавливаемым мостом, один солдат свернул с дороги и пошел в мою сторону. Раздался сильный взрыв. Воздушной волной меня отбросило назад. Щемящая боль во многих местах тела и одновременный удар в голову погасили сознание. Когда мои глаза снова стали различать свет, понял, что лежу на земле. Вскочив, почувствовал, что по щеке и шее течет кровь. Очень ломило всю правую руку и левую ногу. В голове стоял сплошной звон, она была какая-то не своя… Возвращавшееся зрение и слух постепенно вырисовывали страшную картину. Направлявшийся в мою сторону пехотинец лежал мертвый, а на дороге образовалась целая груда тел, оттуда раздавались стоны раненых. Очевидно, солдат наступил на прыгающую мину.
Бойцы моего взвода Захаров и Суриков наскоро перевязали меня бинтами из индивидуальных пакетов и помогли забраться в кабину автомашины. Через километр, в придорожной деревне Сытница, меня оставили в каком-то пустом доме, пообещав прислать врача из санчасти полка. Последним от меня ушел Николай Портяной.
Прошло несколько часов. Мне оставили немного еды, но я к ней не притрагивался. Волновало другое: насколько опасно я ранен? Почему так болит голова? Становилось все хуже, мысли путались, тошнило. Когда приехала машина, почти потерял сознание…
В медсанбате дивизии мне сразу же сделали противостолбнячный укол в живот, напоили чаем, добавили бинтов, уложили. Стало легче, и я попытался уснуть.
Утром меня перенесли в операционную. Если не считать повязок на голове, бедре, плече и предплечье, я лежал на столе, покрытом белой простыней, совершенно обнаженный. Подошла молодая красивая сестра, стала разматывать бинты на ноге и вдруг спросила:
– А у вас есть девушка, которую вы любите?
Я посмотрел на нее с недоумением. Такая обстановка и такой вопрос? В моей голове это никак не укладывалось. Но сестра ждала ответа. Тогда я с сердцем сказал:
– Сейчас нет, но обязательно будет!
Сестра улыбнулась, а мне стало как-то легче, перестал думать о том, когда она начнет отдирать присохшие к ранам бинты.
После (Проведенной под наркозом операции две сестры помогли приподняться. Я обхватил одну из них здоровой рукой за плечи, потихоньку спустился со стола, и они отвели меня в помещение, где собирали раненых для отправки пароходом по Припяти.
Пароход пришел только через день. Это была старая, заезженная, с трудом передвигающаяся посудина. Нас положили на палубу. Пароход часто садился на мель и тогда часами простаивал.
В Мозыре, в который прибыли ночью, нас перевезли в эвакогоспиталь. Меня поместили в небольшую палату, где лежали еще трое – летчик, капитан-артиллерист и старший лейтенант-танкист.
