— Если она еще первую прошла, — буркнул Хантик.
— Здесь! — вскрикнул Файк, вглядевшись в картинку перед Пустым. — Раздвоенное дерево справа! Где-то в миле. Там родник есть, кострище. Ну я же говорил еще в мастерской! Мы всегда там привал устраивали, и местных здесь мало. Точно. А мы здорово левее тропы забрали. Тут и правда мелколесье. И грибы есть. Вот! Это не валуны, а грибы. И это…
— Что это? — снизил скорость Пустой.
— Не знаю, — пролепетал Файк.
Коркин еще сильнее вытянул шею. У основания далекого раздвоенного дерева, которое казалось на фоне темного горизонта тонкой рогатиной, что-то лежало. Точно прилегла отдохнуть корова или что-то вроде того. Механик приблизил изображение, и Коркин явственно различил какую-то кучу у ствола, которая была чуть светлее травы.
— Полмили осталось, — заметил Пустой, сбросил увеличение и повернул руль.
Через несколько минут механик остановил вездеход, ощупал тепловизором окрестности, показал Филе на свое место, открыл дверь.
— Все остаются в машине, Коркин — со мной.
Тучи продолжали застилать небо, и скорняк сполз с подножки машины, нащупывая землю ногами, в полной темноте. Мокрая от росы трава тут же намочила колени. Все, что на тепловизоре вездехода казалось отчетливым и различимым, теперь скрывала тьма.
— Кровью пахнет, — пробормотал Пустой и включил Странную лампу, которая выбрасывала узкую полосу света. — Иди, Коркин, за мной. Так. Привал был. Шалаш вижу, следы конских копыт вижу, кострище вижу. Еще теплое. А вот и то, что лежало.
Механик направил вперед луч света, и Коркин поперхнулся глотком ночного ветра. У основания дерева лежали окровавленные трупы. Механик подошел поближе, присел на корточки, перевернул одно из тел, посветил на лицо.
— Разбойники, — бросил негромко, — Собаки на щеках. Из уже знакомой компании, стояли тут дня три, ждали тех, кто ушел за Вотеком. Или просто кого-то ждали. А вот это твой знакомец: пуля засела в лопатке. Но, как и прочие, зарублен тесаком или мечом. Здесь пять тел. Интересно, спасся ли кто-нибудь? Позови Вотека, Коркин. И кого-нибудь, кто может читать следы.
Коркин подбежал к машине и заглянул внутрь. Почти все уже спали. Только Хантик сердито жмурился да Филя потирал глаза.
— Я тоже не сплю, — приоткрыл один глаз Вотек.
— Пустой спрашивает: может ли кто-нибудь читать следы? — прошептал Коркин, — Там трупы.
— Я могу, — зевнул Вотек.
— Никак еще и следопыт? — хмыкнул Хантик.
— Я умею смотреть, — гордо заметил старик, — А это, дорогой мой, кое-чего стоит!
Глава 18
Когда Филя выбрался из машины и отправился к источнику, утренний туман уже рассеялся, но трава еще была сырой. И не только от росы: ночью шел дождь. Вконец вымотанный и уставший, как и все, мальчишка свалился с ног уже после полуночи и спал в кресле под шорох капель, иногда приоткрывал глаза, видел силуэт Пустого над панелью машины и даже сквозь сон обижался на него: зря механик заставил его спутников мыть вездеход — дождь бы и так все смыл. Ну не внутри, так снаружи — точно смыл. Да и трупы ватажников к чему было закапывать? Отнесли бы их подальше, а там уж зверье и само разобралось: ведь порыкивал кто-то всю ночь поблизости.
Вчера Вотек долго бродил вокруг мертвых, щупал траву, отмахивался от не слишком крупного, но надоедливого гнуса, нюхал окоченевшие трупы, пытался заглянуть в остановившиеся глаза, потом со вздохом присел на лежавший возле источника ствол дерева.
— Дозор здесь стоял, — сказал уверенно, — Уж не знаю, зачем эти собачьи рожи ловят девчонку, но здоровяк, что тащил меня на плече, сразу заявил: никуда она не денется. Сетка раскинута. Похоже, выставили эти молодцы соглядатаев на всех тропах.
— И кто же их так? — прищурился Пустой.
— Горник, — твердо сказал Вотек.
— Вот как выходит, — задумался, присев возле убитых, Пустой.
— Точно, — кивнул Вотек, — Смотри сам. Три конных следа сюда. Один — от того молодца, которому скорняк в спину пулю засадил, а еще два следа — от Горника. Лошадки шли почти след в след, вторая бежала налегке. Вряд ли так совпало, да и лошадки-то у Горника ордынские: смотри — подковы простые, без шипов, широкие, а у лошади собачника — подковы с шипами.
— Почему с шипами? — встрял в разговор Хантик.
— Пятая пленка — ледяная, — пожал плечами Вотек, — Собачники из-за пятой пленки пришли.
— Значит, так, — нахмурился Пустой. — Тут стоял дозор из четырех, как ты говоришь, собачников. К ним подъехал раненный Коркиным пятый. Затем на них наткнулся Горник, порубил их всех, собрал оружие, лошадь и отправился дальше?
— Горник — серьезный сборщик, — кивнул Хантик, — Но злой. Смотрит на тебя, улыбается, а тебе кажется, что он сейчас глотку тебе перережет.
— Мне он зла не делал, — ответил Пустой и вновь посмотрел на Вотека: — Так все было?
— Не так, — не согласился Вотек, — Здесь было не четыре собачника, а пять. И подранок прискакал сюда шестым. Но рана у него оказалась серьезной: лопатка пробита, легкое зацеплено. Уж не знаю, как он прошел вторую пленку, но Уже здесь умер. Так что Горник рубил мертвого. Или чуть живого.
— Зачем? — не понял Хантик.
— Не знаю, — пожал плечами Вотек, — Может, в горячке? Только подранок успел рассказать о вас. Иначе зачем пятый собачник сел на его лошадь и погнал ее на запад?
— А потом к источнику подъехал Горник, — согласился Пустой.
— Горник особенный, — запустил пальцы в бороду Вотек. — Ничего не боялся. Лишних слов никогда не молвил. Серьезный лесовик. Опасный. Я, когда с ним говорил, всегда серебряный рожок в руках держал.
— А как ты их заряжаешь? — опять подал голос Хантик.
— На четвертой пленке, — хмыкнул Вотек. — Там всякий свой заряд получит, хромой, не сомневайся. Впрочем, зарядить можно на любой, кроме второй, да и на первой не пробовал. Не было охоты нутро корежить.
— Но у Горника не было тесака, — заметил Пустой, продолжая рассматривать трупы, — А тут работали тесаком. Не ножом.
— Не было — значит, появился, — поднялся Вотек, — Взял у этих. Горник мог. Он у кого хочешь мог взять все, что хочешь. Что делать-то будем?
— Закапывать, мыть, мыться, ужинать, спать, — перечислил Пустой.
Закапывать, мыть и мыться пришлось еще с час. Ужинали уже в полусне и под шум дождя. Пустой разрешил обойтись без караула, отогнал вездеход в сторону, приглушил двигатель и включил обогрев отсека, потому как народ остался в отсыревшем белье, а верхняя одежда продолжала мокнуть, разложенная на крыше вездехода. Хантик, правда, выразил сомнение — мол, сопрут, — но успокоился, когда Филя вытащил десяток войлочных одеял. Вскоре отряд уже спал. Не было сил даже на храп. Сишек и тот сопел, как пробитый стрелой мех, а не выписывал рулады, как делал это в мастерской.
Проснувшись с первыми лучами солнца, Филя толкнул Коркина, указал на место за управлением вездеходом, спрыгнул с подножки машины и туг же увидел Пустого, который, раздевшись по пояс, медленно танцевал меж низких кустов. Для Фили причуды механика были не в диковинку, но впервые он мог рассмотреть его движения при дневном свете. Покрытое шрамами и перевитое жгутами мышц тело Пустого двигалось так медленно, что Филя невольно поднял руку, ожидая, что и его движение окажется столь же растянутым и неторопливым. Но рука взмахнула как обычно.
