Через две недели после праздника Дарования Закона, после того как иврим, паломничавшие в Ерушалаим, успевали вернуться домой, по всей Эрец-Исраэль начинались жертвоприношения с просьбами к Господу дать потомкам Авраама в обетованной Им земле зимние дожди. Уже заканчивался Восьмой месяц, роса по утрам была обильной, но дожди всё не начинались. Природа остывала, было холодно и ясно, на бесцветном небе набухли редкие рыхлые облака. Зима приближалась, и нарастал страх, что она окажется сухой, и земля не сможет запастись влагой к Девятому месяцу – к началу сева.
Всё-таки иврим надеялись, что жертвоприношения умилостивят Бога, и дожди вот-вот начнутся. Жители заделывали щели в домах и в цистернах для воды, чинили крыши, собирали хворост, перебирали зерно для зимнего сева ячменя, посыпали чистым песком полы в комнатах. Женщины спешили собрать одежду всей семьи, отнести её за стены Ерушалаима и передать Эйкеру, сыну Азувы из Весёлого дома. Этот Эйкер знал какой-то травяной настой, в котором достаточно было одну ночь подержать одежду, чтобы потом на ней не выступили пятна плесени.
Едва всходило солнце, нищий Розовый Шимон выползал из пещеры, где обычно спал, кряхтя, добирался до Овечьих ворот и усаживался там на плоском камне. Он заговаривал с каждым, кто проходил в город на базар, а когда советовать или объяснять дорогу бывало некому, Шимон принимал других нищих, приходивших потолковать с ним о жизни.
– Шимон, – спросил у него однажды нищий, которого весь город называл Рыжим, – это правда, что к тебе заходил сам король Шломо?
Шимон не успел ответить, потому что в этот момент через Овечьи ворота на Хевронскую дорогу пробежал человек с выпученными глазами в одежде коэна. Он выл, дышал, как собака и громко молил Бога о спасении. Коэн ещё не успел скрыться за поворотом, как за ним пронеслась горланящая толпа с зажатыми в кулаках камнями и палками. В толпе были и старики, и женщины, и даже дети. Все они вопили: «Грязный коэн! Он презирает наши законы!» Бежавшие следом городские стражники тоже кричали, пытаясь остановить и успокоить толпу.
Нищие сразу забыли про короля Шломо. Но пока они поднимались, чтобы догнать бегущих, тех уже скрыло облако пыли. Доковыляв до поворота, нищие увидели, что толпа остановилась посреди дороги. У всех были такие же выпученные глаза, как у пробежавшего несколько минут назад коэна. Пробившись вперёд, Шимон и его приятели разглядели среди комьев земли и грязных камней окровавленное тело в обрывках тряпья.
– Кто это был? – спросил тяжело дышавший Шимон.
– Коэн Михаэль, – ответили ему. – Служил у жертвенника в грязной рубахе, вот с ним и расправились.
– И правильно сделали, – сказал Шимон, выслушав рассказ о случившемся в Храме.
Если не считать лысины, у тридцатилетнего Михаэля из племени Леви, не было ни одного изъяна, но он всё никак не мог пройти испытания на службу в Храме. Вообще-то и без всяких испытаний любому ерушалаимцу было известно о редкой глупости Михаэля. Люди пересказывали смешные истории, в которые он неизменно попадал, но признавали за ним и другое: необыкновенную память.
В конце концов его приняли на службу и выдали положенную одежду. После обряда посвящения в храмовые коэны, Михаэль окунулся в микву и отправился на первое жертвоприношение.
Несмотря на то, что Михаэль, ещё до того, как стал коэном, десятки раз бывал в Храме и знал каждую церемонию наизусть, он пришёл рано и заглядывал во все помещения и во все закоулки двора, ко всему присматривался, всем хотел помочь и давал советы, о которых его никто не просил. Каждому он сообщал, что говорит по такому-то поводу Закон.
Ещё не войдя во двор Храма, Михаэль перепачкал новую рубаху, показывая рабу-хивви, как нужно переносить дрова. Перепуганный хивви уставился на одежду коэна, но Михаэль его успокоил: он знает, что так служить у иврим запрещено, однако у него ещё есть время переодеться. По пути в помещение с одеждой для храмовых коэнов он ещё хочет помочь крестьянину – вон тот стоит со своей овечкой и ждёт.
– Ты её уже показывал коэнам из Службы проверки жертвенных животных? – спросил Михаэль, подходя к крестьянину.
– Да, господин. Они не нашли у моей овечки никаких изъянов.
– Тогда расскажи мне, почему ты хочешь принести жертву.
– Моя жена благополучно родила мальчика.
– Так, – сказал Михаэль, – значит, жертва будет благодарственной. И не забудь потом передать часть овцы храмовым коэнам.
Когда левиты привели дрожащую овечку, Михаэль показал крестьянину, как тот должен возложить руки на её лоб между рогами, а сам прошёл в помещение, где хранились ножи. Михаэль брал один нож за другим и проводил лезвием по ногтю, чтобы отобрать самый острый. Возвращаясь, он столкнулся с левитом, нёсшим сосуд с кровью. Поверх грязи на рубахе Михаэля расплылось красное пятно. Переодеться надо было немедленно, и он было двинулся за чистой рубахой, но увидел, что овечку уже разделали, и левиты понесли омытые части туши на жертвенник. Забыв всё на свете, Михаэль ринулся наверх, схватил в одну руку золотую вилку, в другую – лопатку и начал передвигать ими куски туши на решётке над углями. Дым повалил к небу.
Крестьянин с благоговением следил за «своим коэном» снизу, пока тот не повернулся и не показал руками, что всё прошло благополучно.
И только тогда крестьянин заметил, что на коэне грязная рубаха. Поняв, что жертва пропала зря, потому что Бог её не примет, крестьянин побежал по двору, крича:
– Он приносил жертву в грязной рубахе!
Все застыли на месте: коэны и левиты возле столов для разделки туш, народ, пришедший в Храм – во дворе.
Мысли в голове у Михаэля вспыхивали и гасли: «Сейчас меня отведут в суд и посадят в яму. Завтра побьют камнями. Спастись можно только в городе-убежище. Ближайший – Хеврон!»
Сбежав по пандусу с жертвенника, Михаэль кинулся через распахнутые ворота Храма к выходу из города и помчался по Хевронской дороге. Толпа устремилась за ним.
Глава 23
Шёл двадцать второй год со дня помазанья Шломо бен-Давида в Ерушалаиме. В этот год взбунтовался Резон сын Эйлады – арамейского жреца, которого назначил правителем богатого и многолюдного города Хамат-Цова король Давид, когда завоевал этот город. Теперь сын Эйлады решил покончить с господством иврим. Из Хамат-Цовы бунт перекинулся на соседние арамейские города-царства, и они тоже объявили, что не будут больше платить дань королю Шломо. Арамеи заключили между собой военный союз, укрепили стены вокруг своих городов, собрали большую, хорошо вооружённую и обученную армию и захватили близлежащие плодородные земли иврим племени Нафтали.
О бунте стало известно королю Шломо, и он приказал командующему Бнае бен-Иояде идти и покарать Хамат-Цову. Как всегда перед началом важных событий, был объявлен пост, и народ принёс жертвы в Храме. Элицур бен-Аднах стал на время похода главным коэном войска. Перед всей армией, в присутствии короля и его приближённых, первосвященник помазал Элицура бен-Аднаха и надел на него хошен – священный нагрудник, украшенный двенадцатью драгоценными камнями – символами двенадцати племён иврим.
Главный коэн войска благословил солдат, собравшихся во дворе Храма и, как было принято, обратился к идущим на войну со словами из Закона: «Те, кто построил дом и не обновил его, кто посадил виноградник и не почал его, кто обручился с женщиной и не взял её <… >». Все эти люди освобождались от участия в боевых действиях, но обязаны были выполнять вспомогательные работы: обеспечивать войско водой и продовольствием и чинить дороги. Некоторые из них могли не участвовать и в этом. «Если кто взял жену недавно, – выкрикивал с возвышения у жертвенника главный коэн войска, – пусть не идёт в поход, и
