— Поцелуйте меня, моя скромница. Если вы, конечно, не возражаете.
— Может быть, и не возражаю.
Ее взгляд мечтателен и нежен. И вот я уже не вижу ее глаз. Я вообще ничего не вижу. Я вдыхаю тонкий аромат, чувствую тепло ее чудного тела, его роскошные округлые формы.
— Сейчас же уберите руки с моих бедер, Конгриванс.
Я открываю глаза.
— Скажите, что любите меня!
Она внимательно смотрит на меня.
— С какой стати?
— Проклятие, Кэролайн, идем скорее в кровать…
В мгновение ока она оказывается на земле. Приподняв подол платья, она ставит свою ногу, обутую в элегантные туфли, на ту часть меня, куда дамы, как правило, не ставят свои ноги.
— Кажется, вы несколько забылись, сэр. Мы вернемся в дом с разных сторон. — Она нагибается и поднимает с земли свою смятую шляпку. — Черт, Конгриванс, вы наступили на нее. Видите след от вашего башмака?
— Извините, я не заметил.
Встаю на ноги и стряхиваю мох.
— Не важно. Отдам Мэри, когда Бартон бросит ее.
Леди Кэролайн Элмхерст
Коварный соблазнитель! Позвал меня в кровать! Белым днем, на дворе! Представляю, как Мэри открывает комнату и входит с кипой белья. Конечно, мы могли бы придвинуть к двери что-нибудь из мебели. Ничего не имею против небольшой перестановки мебели, перед тем как… Ничто так не возбуждает. Уверена, Конгриванс пошутил бы на этот счет, выдал бы какую-нибудь остроту. Я вижу его улыбку…
Но я отказала ему. Наверное, я сошла с ума. Разве мне не хотелось этого с момента нашей встречи? Он признался в любви. Что же помешало мне ответить ему? Например, так: «Сэр, я неравнодушна к вам». Или: «Мистер Конгриванс, вы не могли не заметить моей заинтересованности в вас». Или: «Мой румянец подскажет вам, как высоко я вас ценю». Или: «Ник, я так люблю тебя, что умру, если мы сейчас же не отправимся в кровать».
Признаться в любви легко, когда он так близко, что голова идет кругом, когда думаешь лишь о его прикосновении. Нет, так просто я не сдамся!
Я не ухожу. Не торопясь стряхиваю мох с платья. Он стоит рядом и глаз с меня не сводит. Даже на расстоянии я чувствую его возбуждение. Это хороший знак.
Как же мне поступить? Передумать и упасть в его объятия? Ни в коем случае я не сделаю этого. Исключено. Не хочу казаться простушкой, сгорающей от любви. В конце концов, я не Мэри, а вполне благоразумная женщина. Я дождусь момента, когда Николас Конгриванс объявит о своих намерениях. Только тогда я готова забыть о своей чести… или о том, что от нее осталось.
Генеральная репетиция оказывается настоящим кошмаром. Мистер Линсли наклоняется над столом, где он хранит свой реквизит, и страшно ругается. Все в беспорядке, а кое-что исчезло. Тем временем Пак приносит с кухни большую морковь. Она заменит ему цветок, сок которого, попав в глаза, внушает страсть. Жаль, что некоторые из актеров отпускают неприличные шутки по поводу этой моркови. Даже Оттеруэл посмеивается, цитируя что-то из лексикона пастухов. Надо думать, эти слова заимствованы из какой-нибудь пьесы Шекспира. Очень скоро Уилл и Джеймс, проголодавшись, съедают морковь и берут ананас.
Вскоре они съедают и ананас, уговорив одного из слуг разрезать его. Леди Оттеруэл, наверное, хотела съесть его сама, потому громко ворчит. Царица эльфов так отчаянно жестикулирует, что теряет свое крыло.
Когда Дарроуби и Конгриванс появляются в сцене сражения, меч Дарроуби застревает в ножнах. Дарроуби краснеет как рак, пытаясь вынуть его. Это выглядит так потешно, что даже Фанни не может сдержать смех. И это лишь одна из многочисленных неприятностей во время генеральной репетиции. Не думаю, что Фанни специально наступает мне на ноги и велит менять заученные движения, выставляя меня полной идиоткой.
Эта репетиция, кажется, никогда не кончится. Мы все зеваем и через силу произносим реплики. Тем временем на сцене появляются ремесленники. Сдается мне, они играют намного лучше, чем мы. Бартон выступает в роли Пилы и еще изображает стену. Неожиданно их игра прерывается каким-то странным звуком. Оказывается, это малыш Джеймс решил не уходить далеко, а написал возле одной из колонн во дворце Тезея, прямо у всех на виду.
— Джеймс, джентльмены обычно не делают это в помещении и на глазах у дам.
Мистер Линсли спешит к сыну и уносит его за кулисы. Вскоре малыш возвращается и просится на колени к матери. Даже Уилл, знаток Шекспира, наш самый профессиональный актер, не считая своей матери, забывает текст эпилога и громко ревет. Филомена чуть не валится с ног от усталости. Я вижу ее припухшие глаза, и у меня сжимается сердце.
Наконец репетиция заканчивается, и мы все отправляемся ужинать. Но вряд ли у кого-то еще есть силы на еду. Джентльмены остаются в столовой за бокалом вина, дамы отправляются в гостиную пить чай. Фанни необыкновенно жизнерадостна. Она пытается всячески поднять наше настроение и утверждает, что неудачная генеральная репетиция всегда означает успех на премьере. Не знаю, как остальные, а я как-то не очень в это верю.
Гости прощаются друг с другом и, зевая, расходятся по комнатам.
Я сижу на диване у окна, не в силах пошевелиться от усталости. Посижу еще чуть-чуть и пойду спать. Придется будить Мэри. Наверное, она заснула прямо в кресле, дожидаясь меня. Открываю окно, чтобы вдохнуть вечерней прохлады, но за окном так же душно, как в комнате. На горизонте полыхает зарница. Когда же прольется спасительный дождь?
Я вспоминаю такое же лето. Уж минул год. Я сидела у раскрытого окна, вдыхала аромат ночного сада и ждала…
— Вы устали, — Конгриванс возвращает меня в реальность, — идите спать.
Он садится на диван рядом со мной. Как давно я не слышала такого мягкого обволакивающего голоса. Он остался далеко в моем прошлом, когда Элмхерст пытался ухаживать за мной. Как правило, это служило прелюдией к тому, чтобы увлечь меня в спальню. Что ж, меня не надо было долго упрашивать. Наверное, Конгриванс думает о том же. Или я ошибаюсь? В его голосе столько нежности! Могу ли я верить ему?
— Сейчас пойду.
— О чем вы думаете? Вы расстроены, и это тревожит меня.
— Когда умер Элмхерст, стояла такая же теплая летняя ночь.
Он кивает в ответ. Я благодарна ему; за это молчание. Наверное, теперь он знает обо мне все. Что ж, это неудивительно. Не сомневаюсь, что леди Оттеруэл посвятила его в подробности моей жизни. Представляю, что она наговорила ему! Он по-прежнему молчит, только берет мою руку и сжимает ее.
— Вы были абсолютно правы, — наконец произносит он.
Я теряюсь в догадках, пытаясь понять, что он имеет в виду.
— Я должен был объясниться с Линсли. Я обещаю поговорить с ним. Я верну вам доброе имя, Кэролайн.
— Вы очень добры, Конгриванс, но вряд ли вам удастся сделать это.
Я знаю, что говорю. Со мной вечно происходят какие-нибудь неприятности. Не одно, так другое. Во многом я виновата сама.
— И все же я поговорю с Линсли. — Он смотрит на наши переплетенные пальцы. — Наступит время, когда вопрос законности рождения Уилла… даже если отец искренне любит его, все равно встанет перед ним. Ему будет очень непросто.
— Вы говорите так, будто…
— Не сейчас. — Он встает с дивана. — Как-нибудь потом я расскажу вам…
Он помогает мне подняться. Неужели Конгриванс — незаконнорожденный? Я уже готова спросить его об этом, но он останавливает меня, коснувшись пальцем моих губ.