внимание на дома арендаторов. Один из них напоминает Парфенон.
— Великолепно! — Линсли сдерживает свою кобылу. — Мне кажется, Оттеруэл, у этого дома протекла крыша. Смотри, как просела кровля.
— Чепуха! — хмурится Оттеруэл. — Что ты скажешь, Конгриванс? Дом построен по моему проекту.
— Вы настоящий профессионал, сэр. Но, кажется, труба у дома несколько покосилась.
Оттеруэл приподнимает шляпу и здоровается с женщиной на огороде. Она пропалывает грядки. Маленький ребенок едва стоит на ногах, держась за ее юбку.
— Доброе утро, миссис Фелл. Как ваш малыш Джек?
— Доброе утро, милорд. Меня зовут миссис Фуллер, а это моя дочь, Джоан. Эти господа правы, крышу и трубу надо чинить. В доме очень сыро, а в кухонном шкафу растут грибы…
— Хорошо, хозяйка. Управляющий навестит вас, когда освободится.
— Он очень недоволен тем, что его арендаторы, как назло, сменили свои имена и пол.
Возвращаемся к дому. Лошади скачут галопом по зарослям вереска и дрока. Высоко над нами, в ярком синем небе, кружат два коршуна. Спешиваемся и отправляем лошадей на конюшню. Оттеруэл и Линсли идут в дом завтракать. У меня нет аппетита. Пожалуй, прогуляюсь по саду. Утреннее похмелье и прогулка верхом не помогли мне даже на время забыть о Кэролайн.
Я не могу перестать думать об этом — Кэролайн в объятиях Линсли, их тихий шепот и смех. Что происходит со мной? Ах, как хочется услышать от нее, что это было недоразумение, просто дурной сон. Я тоскую без ее улыбки, мечтаю о поцелуе, я готов нарвать ей цветов. Совсем как Бартон для своей Мэри. Никогда раньше мне не приходилось испытывать что-либо подобное к женщине — какое-то смущение, растерянность. А может, это любовь…
Любовь? Да нет, этого не может быть. Все дело в этой сентиментальной и глупой пьесе Шекспира, летнем зное и ее откровенных нарядах, оголяющих великолепную грудь. Я просто не узнаю себя. Надеюсь, я не подхватил неизвестную доселе инфекцию, барахтаясь в венецианском канале! Инфекцию, которая поразила мой мозг. От этих мыслей мне не становится легче.
Я брожу по саду Оттеруэла, среди искусно подрезанных тисовых деревьев, по заросшим мхом и папоротником тропинкам. В конце одной из них стоит каменная скамья. На скамье лежит Кэролайн. Спит. В одной руке она держит ленты от шляпки, другая покоится под щекой. Она выглядит совсем юной, умиротворенной и беззащитной. Так и хочется заслонить ее от всех невзгод этого мира. Таких, к примеру, как я.
Подхожу ближе. Это случилось будто вчера. Она падает в обморок… Я подхватываю ее на руки… Ее нежное тело в лесу, в зарослях папоротника… Наши невинные объятия на театральной сцене… Ее веселый смех, добрая улыбка и шляпка, полная наживки для Уилла.
Неужели она все еще влюблена в Линсли? Мы с ней не говорили об этом. Джентльмену не пристало задавать даме подобные вопросы.
Локон падает на ее щеку. Я опускаюсь на колени.
— Кэролайн, — едва слышно произношу я и глажу ее волосы.
Она вздыхает во сне. При иных обстоятельствах этот вздох можно было бы описать как стон. Я прикасаюсь к ее щеке, нежной и гладкой. Пусть спит. Сейчас я уйду. Но перед тем как уйти, хочу задать один вопрос. Мне очень нужно знать, любит ли она Линсли. Разумеется, я останусь на премьеру и не нарушу слово джентльмена.
Соблазн дотронуться до нее, обнять и поцеловать ее так велик! Даже если ее отношения с Линсли завершены, здравый смысл подсказывает, что мои надежды призрачны. Мне не удалось завоевать ее. Придется смириться. В Англии достаточно богатых вдов, не столь разборчивых и щепетильных. Придется нам с Бартоном отправиться на популярные курорты — в Бат, например. Однако сначала мне необходимо поговорить с ней.
— Кэролайн, — шепчу я снова.
— Ник, — еле слышно произносит она.
Она помнит мое имя! Имя, которым меня никто не называл столько долгих лет! Кажется, я схожу с ума от счастья. Для нее я готов на все, я горы сверну ради нее…
— Кэролайн, я люблю тебя.
Что? Неужели я произнес это вслух? От страха я замираю. Она падает со скамьи и, скверно ругаясь, приземляется на шляпку — ту самую, в которой несла наживку для Уилла.
— Какого чёрта вы это делаете, Конгриванс?
Я хочу помочь и протягиваю ей руку. Она с ненавистью отталкивает ее и, путаясь в юбках, с трудом поднимается на ноги.
— Проклятие, я могла сломать шею. Вы что, сумасшедший? Какого дьявола вы подкрались ко мне? Нигде мне нет покоя от этих идиотов и развратников! Только и знают, что пялиться на мою грудь!
— Мадам,
— Не смейте отрицать! Я знаю, кто вы на самом деле, Конгриванс.
Она замолкает на мгновение, чтобы перевести дух.
— Вы… знаете?
Я теряю дар речи. Никогда прежде я не чувствовал себя таким растерянным. Она топает ногой:
— Что вы уставились на меня? Какие игры вы затеяли со мной?
— Я?
— Со мной так нельзя. Вы думаете, у меня сердце каменное? Вы волочитесь за каждой юбкой, а я совсем одна, все друзья отвернулись от меня и…
— А вы, значит, невинны, как агнец? Да вы и Линсли…
— Какой же вы болван, Конгриванс!
И бросается на меня. Мне становится не по себе — ее нельзя назвать хрупкой женщиной. В то же время я понимаю, что это почти признание в любви. Пусть весьма необычное. Она хватает меня как в тиски, мы теряем равновесие и падаем на скамью. Она оказывается сверху меня.
— Теперь говорите вы! — требует она.
У меня перехватило дыхание. Я лежу с открытым ртом, словно рыба, оказавшаяся на суше.
— Послушайте, — шипит она, — я равнодушна к Линсли. Мне нет до него никакого дела. Я сделала то, на что у вас духу не хватило. А вы в это время напились до безобразия.
— Что вы хотите этим сказать?
— Этим я хочу сказать, что вы — круглый дурак. Я говорила с ним о Фанни и Уилле.
Кажется, можно вздохнуть с облегчением, хотя в моем положении сделать это не представляется возможным. И все же мне повезло — в ее глазах я всего лишь жалкий похотливый трус. Слава Богу, она не знает о моих бесчестных планах. Однако сейчас меня это мало волнует. Она лежит на мне, и ее глаза пылко горят. Не от желания, разумеется, а от гнева. Но на это я с радостью закрываю глаза. Мое беспомощное положение не может не радовать меня.
Я начинаю стонать.
— Сейчас же прекратите!
— Кэролайн, кажется, я ушибся, когда падал.
— Чепуха, с вами все в порядке. — В ее голосе слышатся тревожные нотки. — Сейчас я поднимусь.
— Не надо. Лично меня все устраивает. Я готов лежать здесь с вами целую вечность.
— Без еды я вряд ли смогу, — хмурится она.
— Мадам, я пытаюсь объясниться вам в своих чувствах, а вы в это время думаете о том, как бы не похудеть.
— Кто же еще подумает об этом, как не я? Боюсь, что вы, Конгриванс, на самом деле доведете меня до изнеможения.
Как замечательно двусмысленно звучат ее слова! Я безумно люблю ее…
Нет, не то. Я безумно хочу ее.
— Что ж, я на это способен. Но поскольку я не в силах пошевелиться, может, вы поцелуете меня?
— Может, вы попросите об этом как следует?
