сможет сопровождать меня на балах?
— Наверное, вы не поняли меня, мадам.1 Я редко бываю на балах. Я имел в виду более интимный характер отношений. Например, отношения в постели, — едва слышно произносит он.
— Прошу прощения, сэр. Я не расслышала последнюю часть, соблаговолите повторить.
— В постели, — громко шепчет он, заливаясь румянцем.
— Простите, ваша светлость, громче.
Я прикладываю руку к своему уху, как делают пожилые и очень глухие дамы.
— В моей постели! — орет он, и его голос эхом разносится по галерее.
— Ах это! Так что ж вы раньше не сказали?
Я беру его под руку, и мы продолжаем прогуливаться по галерее. Румянец с его щек постепенно исчезает.
— Подозреваю, здесь не обошлось без пари. Кто-то поспорил с вами, что в Лондоне вам не отыскать хорошую любовницу?
— Что вам сказать… Вы, мадам, необычайно проницательны! На самом деле так оно и было… Почти так и было.
Он принимается кивать с такой силой, что на мгновение мне становится страшно за его шею.
— Но как вы догадались? Надеюсь, я не обидел вас своим предложением. Должен признаться, вы просто очаровали меня и…
— Благодарю, ваша светлость. Так сколько же стоит ваше пари?
— Сколько? Мой секретарь, Бек, наверняка знает это. Что-то я не припомню точную сумму.
— А что, если я откажусь от вашего предложения?
Он останавливается и морщит лоб.
— Но… моя милая леди Элмхерст… вы, как благородная дама, обязаны платить по долгам.
— Вам не кажется странным, что джентльмен просит, благородную даму делать это в постели?
— Что ж, конечно, вы правы, мадам. Но, надеюсь, вы не придаете большого значения условностям. И потом, ваши нынешние обстоятельства весьма необычны. Со своей стороны я обещаю быть весьма учтивым и очень щедрым.
Внешние обстоятельства весьма необычны? В чем же их необычность? От нас, женщин, почти ничего не зависит. Мы часто попадаем впросак с денежными вопросами. Еще довольно часто ошибаемся в
То, что я позволила Конгривансу, тоже не назовешь поступком целомудренной женщины.
Я поворачиваюсь к терцету, у которого глаза горят так, как у Уилла или Джеймса при виде сладостей.
— Сэр, я принимаю ваше предложение. Мне остается лишь предупредить вас о том, что я люблю другого. Однако пусть вас это не смущает, его я больше не увижу.
— Благодарю вас, мадам. Вот и славно! Я очень ценю вашу откровенность.
Он так светится, будто услышал замечательную новость, затем берет мою руку и горячо пожимает ее.
— Наверное, мой секретарь уже составил документ. Подпишем его?
Все-таки он какой-то странный господин.
Мы возвращаемся к столу. Я пытаюсь разобраться в том, что написано в документе, но буквы пляшут перед глазами. Там что-то сказано о доме в лондонском Хэмпстеде, слугах и содержании, не слишком щедром, на мой взгляд. Хэмпстеде! Что я буду делать в этой дыре? Я настаиваю, чтобы Мэри осталась со мной и получала сорок гиней в год. Конечно, это намного больше, чем платила ей я. Герцог обещает выплатить Мэри все, что я ей должна. Он, кажется, согласен на все, лишь бы поскорее подписать наше соглашение. Мы по очереди ставим свои подписи. Бек, секретарь герцога, заверяет документ.
— Бек отправляется немедленно, чтобы отдать распоряжения слугам. А мы выезжаем после обеда, — сообщает Тируэлл. — Надеюсь, вас это устроит, мадам?
— Конечно. Благодарю, ваша светлость.
Мне совсем не хочется оставаться в доме, где каждый уголок, каждая комната, кроме моей спальни, напоминают мне о Конгривансе. Впрочем, в этой спальне я так много думала о нем! Вчерашние события в лабиринте рассеяли все мои иллюзии.
Как бы я ни приказывала себе забыть Конгриванса, мысли о нем не оставляют меня. С горькой иронией я вспоминаю первые дни нашего знакомства и мои планы, мысли… «Не буду скрывать, Конгриванс очень нравится мне, но можно и прогадать: может статься, среди гостей окажется герцог?»
Глава 16 Леди Кэролайн Элмхерст
— За тридцать сребреников!
— Не будь дурой, Мэри. Ты получишь часть из них. И перестань ворчать, я слышу каждое твое слово. Постарайся не злить меня!
Мы прекращаем препираться. Слуги, погрузив наши вещи в экипаж Тируалла, возвращаются в дом, стряхивая зонты от капель дождя.
Надо бы оставить слугам чаевые, но у меня нет денег. Я подхожу к одному из них, который был особенно любезен со мной, протягиваю ему руку и благодарю за доброту, Я даже не знаю его имени. Он пожимает мою руку и желает удачи. При этом Мэри, тот еще сноб, фыркает, наблюдая эту сцену. Разумеется, как персональная горничная, она с презрением относится к слугам в доме.
Оттеруэл заискивающе смотрит на Тируэлла. Не удивлюсь, если от подобострастия он уляжется прямо в лужу перед экипажем, чтобы его светлость случайно не промочил ноги. Меня он удостаивает лишь едва заметным кивком головы и ухмылкой, однако при этом не забывает бросить тоскливый взгляд на мою грудь.
Я благодарю за гостеприимство леди Оттеруэл и выражаю свое особое восхищение лордом Оттеруэлом, его добротой, нет-нет, чрезвычайной добротой во время наших с ним, с глазу на глаз, репетиций. Ведь он так много сделал для того, чтобы развить мои актерские таланты! К моему удовольствию, она злобно шипит и с кулаками кидается на мужа. Прямо на глазах у слуг!
Мы трогаемся в путь.
— Зачем вы так с ней, миледи?
Мэри с укором смотрит на меня. Ее великодушие кажется мне странным. Не иначе как эта святоша начала замаливать свои грехи с Бартоном. Ну да ладно. Такой она мне нравится больше, пусть ворчит. Лишь бы не плакала. Я рада, что Тируэлл позволил посадить Мэри к нам в экипаж. Мне не хотелось оставаться с ним наедине, ведь он решил бы воспользоваться своими правами в пути! По крайней мере мне удалось выиграть хоть немного времени.
Тируэлл достает книгу и принимается за чтение. Мэри коротает время за вышивкой. Я рада, что ей не пришло в голову штопать в дороге мои чулки или белье. Струйки дождя бегут по оконному стеклу. Мимо мелькают поля и деревья, пожелтевшие так неожиданно быстро. Я смотрю в окно и стараюсь не думать о том, как я несчастна. Вообще-то я плачу редко (вчерашние рыдания за компанию с Мэри не в счет). Вот и сейчас мои слезы ждут своего часа, как те кредиторы, что затаились у чьих-то парадных дверей.
Пусть я несчастна, зато еду в экипаже с хорошими рессорами, на сиденье, обитом бархатом и кожей, и наслаждаюсь роскошью и комфортом. Нет, это ужасно! Как грустно, что я так ошиблась в нем. Я любила его и верила в то, что он тоже любит меня. Вот дура! Я к сейчас испытываю те же чувства. Его последние слова, безусловно, больно ранили меня, и эта рана, кажется, не заживет долго. Не знаю, чувствовала бы я себя более или менее несчастной, если бы наша близость вознесла меня на вершины блаженства. Времени