Еще минут через пять, оправившись от приступа ненависти к своей машине, Юля обратилась ко мне и спросила, нельзя ли все-таки получить телефон Жени. Что не вышло у меня, может получиться у нее. Нам с ним, дескать, лучше помириться. Я не ответила, и услышала ее тревожный возглас:
– Слушай, ты в порядке?! Ты меня слышишь?!
Я слышала. Лицо горело о нем, царапина превратилась в пульсирующий источник боли. Я открыла рот, облизала пересохшие губы. Нужно было сказать, куда именно ехать. А может быть, дать ей телефон Жени, гори оно все синим пламенем… Самое худшее уже позади. Да уж, если станет еще хуже…
Я вспомнила ироничный, немного грустный тон Елены Викторовны, когда она проповедовала о том, что мы живем в джунглях. С ума можно сойти, но я купилась именно на эту дешевую философию. Наверное, не желала казаться одним из обитателей этих джунглей. Решила довериться кому-то. Поделиться. С моей доверчивостью я даже не успею набить достаточно шишек, чтобы поумнеть. Все может кончиться куда раньше.
– Надя! – Снова этот назойливый голос над ухом. Я с трудом повернула голову – подо лбом будто прокатился кегельный шар, состоящий из чистой боли.
– Мне нужно в район Красной Пресни, – сообщила я.
– Да тебе в больницу надо! – перебила она. – Ты так странно выглядишь! Тебе плохо?
Мне было плохо, ужасно плохо. Потому что я ощущала себя глупой доверчивой девчонкой, которая сделала всего одно доброе дело. Что бы я там ни болтала, а насчет Ксении не сказала ни слова. Зато почти выдала эту самую Юлю. Наивную, двуличную, болтливую Юлю, которая сейчас с такой тревогой спрашивает, не нужно ли остановить машину.
– Зачем? – выдавила я. – Я тороплюсь.
Она замолчала. Чем ближе мы подбирались к центру, тем сложнее было управляться с непослушной машиной. Юля крутила руль, стиснув зубы и время от времени отпуская короткие ругательства. А я впала в какое-то оцепенение. Даже на часы смотреть не хотелось. Я думала только о том, что раскрыла все свои карты врагу. Что встала под удар. Что теперь я представляю большую опасность для Елены Викторовны – если на даче, в самом деле, была она. Но как убедительно она врала, что никогда прежде не видела Ивана! Зачем? Зачем она указала мне на пятна на ковре? Зачем рассказала про сброшенную трубку? Зачем привезла к себе домой? Неужели все это было нужно только для того, чтобы вытащить из меня побольше информации?
От этой мысли мне захотелось плакать. Я даже не заметила, что мы уже подъезжаем к зданию, где располагалась редакция. Юля притормозила напротив, у маленького ресторанчика и сухо спросила, туда ли мы приехали?
– Спасибо, большое спасибо, – я выбралась из машины и, не оглядываясь по сторонам, перешла дорогу. Меня чуть не сбили, а я даже не заметила, что это была за машина. Постоянного пропуска у меня еще не было, я должна была получить его только сегодня. А сейчас нужно зайти в пропускное бюро, показать паспорт и взять временный талон…
В бюро я обнаружила, что сумки при мне нет. Милиционер, сидящий за стеклом, внимательно рассматривал мое лицо. В основном, конечно, его интересовала царапина, которая к тому времени сильно распухла. Вся щека горела, и даже больно было моргать.
Я выскочила на улицу и увидела, что Юлина «Волга» все еще стоит у ресторанчика. И даже разглядела за стеклом ее светловолосую голову, склоненную над чем-то. Я побежала к машине, на этот раз стараясь не попасть кому-нибудь под колеса.
Юля распахнула дверцу:
– Что случилось?
– Я забыла сумку! Если она не у тебя, тогда я ее потеряла в лесу или…
Юля хмыкнула и подняла с соседнего сиденья мою сумку – изрядно помятую после лесной пробежки:
– Держи. Твое счастье, что я решила посмотреть карту, а то бы…
Она хлопнула дверцей, давая понять, что разговор окончен. Наверное, Юля все-таки слегка обиделась, что я так и не дала ей телефон Жени. Я отправилась в бюро пропусков, по дороге убеждая себя, что поступила так вовсе не из ревности. Женя сейчас был опасен. Возможно, для меня. И уж во всяком случае, для Юли! Проболтаться ей ничего не стоит, в этом я уже успела убедиться. А если он обнаружит, что Юля располагает сведениями о вечере двадцать девятого…
Меня пробрал холодок – как будто я опять валялась в том подтаявшем сугробе, в обнимку с Женей, и мое лицо обдавал пар его дыхания. Я подумала, что они могли разговориться во дворе крематория, после церемонии. Что они и раньше были знакомы, так что Юля спокойно могла подойти к нему и, в конце концов заполучить телефон. Какое счастье, что она была поглощена своим горем и не сделала этого! Какое…
Милиционер выдал мне разовый пропуск и еще раз сфокусировал взгляд на царапине. Я поспешила выйти.
ГЛАВА 10
На работе я ощущала себя, как двоечница в школе. Моей главной задачей было сидеть тихо- тихо, не поднимая глаз, и делать вид, что я увлечена делом. Потому что я снова опоздала и заслуживала выговора. Мне так и слышался голос Валерии Львовны, которая упрекает меня в разболтанности.
Но единственной неприятностью можно было считать то, что все заинтересовались моей царапиной. Сотрудницы, сидевшие со мной в одном кабинете, знали, что я была на похоронах знакомого музыканта, и теперь явно терялись в догадках, где мне удалось заполучить такую отметину. Наверное, многие считали, что я билась головой о гроб или что-то в этом роде. Взгляды, во всяком случае, были сочувствующие. Я проработала за компьютером, не поднимая головы, часов до пяти. Потом вышла в туалет и там замазала царапину остатками тонального крема. Тюбик подошел к концу, купить другой не было денег. Впрочем, нет. Деньги были. Дома – те, которые оставил Женя. И их нужно было вернуть. Как можно скорее.
Я еще раз подумала, так ли уж важны для меня эти вопросы чести. Мне до сих пор не приходилось их решать. Или же я просто уклонялась от таких решений, шла на компромисс. Но только не в этот раз. Я вспомнила его лицо там, в лесу. Жалкое, загнанное, почти уродливое. Когда он говорил, у него дрожала верхняя губа и дергался кадык на шее. Женя размазывал по лицу слезы и растаявший снег, всхлипывал и врал. Врал, я была уверена в этом. Пусть даже он отсутствовал в студии в тот момент, когда погиб Иван! Но вот что Женя ничего не знал о том, что его ждет смерть… В это я поверить не могла. Он должен был остаться и защитить Ивана! В конце концов, парень так хорошо к нему относился, переживал за него! И уж конечно, прекрасно знал, что за птица этот продюсер, и почему он так заинтересовался Женей! Голос?! С ума можно сойти от смеха! Да если никакого голоса и не было, хватило одной внешности!
Валерия Львовна сидела за моим столом и рылась в бумагах. Когда я вошла, она сочувственно взглянула на мою пострадавшую щеку:
– Лучше бы ты смазала йодом, чем кремом.
– Ну тогда мне на улицу нельзя будет показаться. – Я присела к столу. – Скажите, пожалуйста… Мне неудобно об этом спрашивать, но…
– Ты насчет зарплаты? – немедленно догадалась она. – Ох, не раньше десятого февраля, милая. У самой в кармане пусто.
Я замолчала. Все это значило, что нужно просить денег у родителей. Ничего крамольного тут нет, но… Не для меня. Когда-то мне казалось вполне естественным, что деньги на расходы дает мама или отец. Но с тех пор, как я от них ушла и стала жить с Женей, все очень изменилось. И прежде всего изменились они. Я догадывалась, чего они ждут, я приду к ним с протянутой рукой, сдамся, признаю, что на самом деле я – всего лишь маленькая девочка… И тогда они снова возьмут меня за руки: мама – за правую, папа – за левую. И поведут, куда захотят. А мне можно будет только открывать рот и просить мороженого. Как когда- то в детстве. Летом, в зоопарке. Как вели они меня всю жизнь, пока я не встретила Женю.
И еще… Новый год. Черт бы побрал этот Новый год и подарки. Я ведь никому ничего не купила. А явиться с пустыми руками, даже без символического знака внимания, я не могла. Ну, значит, придется как-то обходиться. Хотя в кошельке осталось десять рублей. Ужас.
– У тебя что, совсем туго с финансами? – спросила Валерия Львовна.
Я смущенно призналась, что дело обстоит именно так.
– Но ты же москвичка? Родственники есть? Неужели никто не поможет?
