Я обиженно напомнила, что он даже не предоставил мне выбора! Просто ушел, оставив эту жуткую оскорбительную записку. Неужели он так мало в меня верил? Женя резко повернулся и обнял меня:
– Я боялся, что сам не решусь уйти, понимаешь? Поэтому сделал все очень быстро. В одни момент. Как будто сбежал… Да я и правда сбежал.
Он сказал, что с этого момента уже никто бы не смог его остановить. И когда Иван явился в студию и стал читать какую-то смешную мораль, намекая на какие-то грязные сплетни… Тогда ни о какой дружбе, ни о какой благодарности уже и речи не было.
– И все-таки, когда я узнал, что с ним случилось, мне было тяжело, – признался Женя. – А тут еще ты подбавила… Зачем приходили эти двое?
Вопрос неожиданно вернул меня к реальности. «Эти двое» были целиком на моей совести. Ведь это я их натравила. До сих пор Женя ни в чем меня не упрекнул. А мог бы, конечно…
– Я только попросила, чтобы они забрали одну кассету, – призналась я.
– А они взяли много!
– Да, но я все принесла обратно.
– А зачем была нужна кассета? – нежно усмехнулся Женя, прижимая меня к себе. – И кстати, какая кассета? По музыке соскучилась?
Я тоже засмеялась. Смех получился немного смущеннным, но Женя, кажется, этого не заметил. И больше о кассете не заговаривал. Я была этому очень рада. Краем уха я слушала, как он продолжает оправдываться – Женя объяснил, почему он пошел на попятный, когда я явилась к нему на квартиру вместе с Еленой Викторовной.
– Вот при ней я вообще не мог говорить, – признался он. – Ты же ее совсем не знаешь! Она только прикидывается такой скромненькой, серенькой, а на самом деле она там второй человек после Романа.
Это имя он произнес без всякого смущения – просто и естественно. Мне стало неуютно, но я ничего не сказала. Что я почувствовала? Укол ревности? Нет, это глупо, он же поклялся, что ничего не было…
– Я, конечно, до конца еще не разобрался, – рассказывал Женя, – но у них там сейчас идет какая-то глухая борьба. То ли она хочет выжить Романа, то ли он ее. А может, у них это постоянно происходит. Во всяком случае, им каждый компромат друг на друга – на вес золота. Ну и пойми, я же не могу встать на ее сторону!
Я ответила, что понимаю. И спросила, как Роману удалось убедить всех, кто был в студии двадцать девятого декабря, утверждать, что они не видели Ивана.
– Это же очень рискованно, – заметила я. – И подозрительно. Зачем он это сделал? Елена Викторовна ни за что не признает, что не видела Ивана!
Женя перестал гладить меня по голове и слегка отодвинулся:
– Слушай, я уже слышать об этом не могу! Давай закроем эту тему, ладно?!
Но закрывать ее самостоятельно он, кажется, не собирался. Я задела его за живое, и Женя заговорил громко и возбужденно:
– Ты бы знала, каких собак на меня спустили за то, что пришлось придумывать эту легенду! Ну конечно, все шито белыми нитками, и в конце концов можно доказать, что Иван там был! Найти ребят, которые приходили пробоваться, то-се, другое, пятое… Хлопотно, конечно, но если эта стерва захочет, она и это сделает! Но вот если бы не ты, Надь, она бы и не вспомнила, что был какой-то там Иван! Она же его впервые видела!
– Точно, впервые? – спросила я. – Это не она ездила к нему на дачу второго декабря?
– Второго? – небрежно переспросил он. – Нет, Иван сказал, там была какая-то семейная пара. А у Елены мужа нет. Кто бы с ней ужился… Да не в этом дело! Роман меня чуть не убил, когда узнал, что вы с Еленой стакнулись! Сегодня мы почти не разговаривали!
В его голосе зазвенели отчаянные нотки, я чувствовала, как он напряжен.
– Ты понимаешь, как это сейчас для меня опасно! Я же ничего не могу сделать сам, я целиком от него завишу! Особых затрат на меня он пока не сделал, так что при любой ссоре может дать ногой под зад, и я вылечу прямо на улицу! У меня даже старой работы уже никогда не будет, на мое место наверняка кого-то взяли!
Я молчала, но не потому, что чувствовала себя виноватой. Когда я пришла сюда, то действовала, повинуясь какому-то инстинкту. Животной потребности вернуться в свое гнездо, увидеть Женю, вернуть все на круги своя. Потому что уже не знала точно – виновен ли он… Потому что Юля была жива. И вторая половина ужасов оказалась моим вымыслом, а первая, связанная с Иваном, могла им оказаться… И наконец, я просто устала. Ужасно устала прятаться, что-то расследовать, носиться по городу, как затравленный зверь или, напротив, как охотничья собака, которая травит… Кого? Да единственного человека, с которым я хотела быть рядом!
Я устала, выбилась из сил. Была ни в чем не уверена. И когда он обнял меня и не стал упрекать, мне показалось, что так и должно быть. Что это естественный конец всей истории. Что-то вроде морали «милые бранятся, только тешатся».
Какое-то время мне даже казалось, что он ничуть не изменился. Напротив, – стал терпимее, не бросился сразу упрекать меня за провинности. Но теперь… Женя рассказывал о своем первом рабочем дне, и я понимала, что он изменился. Изменились даже его движения – он то и дело дергался, пытался жестикулировать и вряд ли это замечал. Я выслушала еще несколько упреков, а также наставлений. Упрекали меня за то, что я действовала за его спиной, а значит, мне безразлична его карьера. Также упрекнули за то, что я подслушивала, а разобраться как следует не постаралась. И вот результат – Роману пришлось ни свет ни заря искать хозяйку квартиры, будить ее, что-то объяснять… И все из-за чего? Из-за того, что я не пожелала объясняться и спряталась в квартире у какого-то подозрительного типа! Наставления сводились к одному – нужно слушать своих людей, а не чужих. Под чужими подразумевалась, понятно, Елена Викторовна.
К тому времени я успела понять, что Женя был осведомлен о том, где я провела последние сутки. Разумеется, он вряд ли был способен определить, кто из двоих мужчин, обыскивавших ночью его квартиру, был Павлом. Но что это был кто-то из двоих – он знал. Потому что Женя обмолвился:
– Слава богу, ты все-таки вовремя одумалась, нельзя жить бог знает у кого!
Я молчала, но уже не оттого, что мне было хорошо. Эйфория, которую я испытала в первые минуты, оказавшись рядом с ним, давно прошла. Теперь я молчала по другой причине – мне хотелось задать слишком много вопросов. Откуда взялись подозрительные пятна в кабинете Елены Викторовны, куда они пропали? Какое предложение было сделано Ивану на студии? И наконец – не такой уж важный вопрос, скорее всего… Что же было в том голубом свертке, который с такими предосторожностями, в такой тайне вынесли ночью из квартиры номер восемь? Последний вопрос показался мне самым безобидным. Почти повод для шутки – ведь я думала, что там труп! Но Женя к тому времени высказал мне столько упреков, что я не решилась спросить даже об этом… Тем более что он внезапно попросил особого моего внимания.
– Я звонил сегодня вечером твоим родителям, – сказал он. – И просил, чтобы они помогли нам помириться.
Об этом можно было догадаться, слишком уж ревностно его защищала мама. Но я ничего не сказала. Не стала утверждать, что это мне неприятно. Хотя… Обращаться с такой просьбой к родителям – самое последнее средство.
– Они обещали помочь. – Женя вылез из постели и нашарил в потемках сигареты. Чиркнула зажигалка. В свете пламени я увидела его растрепанные светлые волосы, освещенное снизу лицо, опущенные ресницы. В любом лице, на которое свет падает с нижней точки, появляется что-то инфернальное, проще говоря, дьявольское. Из Жени получился очень грустный, усталый дьявол. Я заметила глубокие тени у него под глазами, горькие складки у губ. Потом зажигалка милосердно погасла.
– Если бы я не захотела, они бы все равно ничего не сделали, – сказала я.
– Знаю, – устало откликнулся он. – Но я знал, что ты придешь. Надя… Может, мы поженимся?
Мы некоторое время молчали. Я осторожно села, кутаясь в одеяло. Озноба не было, жара я тоже не чувствовала. Но все казалось каким-то странным, чужим. Даже собственное тело. Мне трудно было дышать, не то что двигаться. Женя стоял посреди комнаты, и его лицо время от времени слабо освещалось сигаретными вспышками – когда он глубоко затягивался.
– Поженимся? – раздельно проговорила я. – Ты что, хочешь, чтобы мы пошли в ЗАГС?
