Однако торопились мы зря, потому что еще не закончилась сервировка фуршетных столов. Была сцена, где мы должны были выступать, были ряды желтых деревянных столов, за которыми мы должны были есть, были желто-зеленые зонты, под которыми мы должны были сидеть. Строительный мусор, некстати появившийся возле кафе после ремонта центральной беседки, украсили веселыми гроздьями шариков. Все культурно, но страшно холодно. Было совершенно ясно, что выживет тот, кто либо сбежит до июньского вечернего морозца, либо напьется в стельку.
Алкоголь – наш друг, товарищ и брат. Он примиряет с действительностью, пусть на несколько часов, благодаря ему, мы чувствуем себя еще о-го-го! И главное – он греет, не только душу, но и тело. Не дай себе замерзнуть!
Пока мы пили бесплатное вино, щедро наливаемое улыбчивыми юношами в белых рубашках с именами- бейджиками, столики застелили зелеными одноразовыми скатертями. На столе для начальников пузырилось и негодовало шампанское, тесно сгрудились коньячные бокалы на подносах. Разноцветные рыбки-нарезки, мяски-кусочки, толстые оливки с дырками вместо косточек, затейливые канапе и главный индикатор праздника – салат оливье! Чья-то печальная тушка доходила на вертеле – весьма душевно. Соленые печенюшки, крекеры, три вида конфет – мини-шоколадка, вишня в желе и слива в йогурте – тоже в пузатых коньячных бокалах. Я посмотрела на вишню. Она выглядывала блестящими оберточными хвостами из бокала и подмигивала мне.
Почему Антон говорит, что я схожу с ума? Разве я виновата, что вижу и слышу то, что не дано видеть и слышать ему, как, впрочем, похоже, и большинству людей. Нет, я конечно, понимаю, что конфета не смотрит на меня живыми глазами, не чихает и не шепчет призывно: «Съешь меня», – но если бы она могла, то обязательно бы чихнула. Именно сейчас, когда на нее села маленькая дрожащая мушка, дезориентировавшаяся в неожиданной людской толпе.
Появилось начальство. Труженики слова оживились. Разлили шампанские пузырики по бокалам. Самый главный босс – импозантный мужчина с охранником за спиной – заговорил о маркетинге, потом о политике и еще о положении дел в отрасли и на рынке. Переводчица ответственно переводила, внимательно взвешивая каждое слово, стараясь донести. Пузырики в бокалах задорно лопались, шампанское грелось.
Наконец нас поздравили с вечеринкой, поблагодарили за работу. Мы чокнулись, нерусский босс прошелся по рядам и самолично бумснул по бокалу каждого. Охранник тенью следовал за ним, жадно глядя в напиток начальника.
Выпили, босс спросил, есть ли вопросы. Я хотела спросить, можно ли взять конфету, но замешкалась, и на сладкое без спросу набросились коллеги. Пришлось поработать локтями. Ну, ничего, урвала две вишни в шоколаде и ни с кем не поделилась, о чем не пожалела ни минуты, ибо вишня, как зрелая дама, знающая толк в любви, таки оправдала ожидания.
Выступила «Галя» с блеском. Постановка Ганса «Три поросенка» сорвала шквал аплодисментов, два тоста «За искусство» и три коллективных приступа хохота. В первый раз, когда появилась Лидочка, еще ничего не сделала – просто вышла на сцену с поросячьим носом. Во второй – когда Марина, убегая от волка-Дениски, зацепилась за картонный домик и, чуть не упав посреди сцены, громко произнесла короткое русское ругательство. И в третий раз – когда я запела. Нельзя сказать, что дружный гогот коллег стал для меня неожиданностью. Но к столь бурному выражению эмоций я оказалась не готова. Нервно захихикала, кокетливо подергивая стрекозьими крыльями, и, глухо прокашлявшись, начала сначала.
После моего соло по сюжету следовала сцена борьбы двух ленивых поросят и волка. Лидочка с брошкой на груди и Надюха в узком ящеричном платье с визгами, имитирующими поросячьи, скрылись в утлом картонном домике. Дениска, рыча и шевеля усами под душной велюровой маской, стал рваться в закрытую дверь. Домик на сцене располагался так, что зрителям были хорошо видны как жертвы, так и преследователь. Несмотря на численное превосходство поросят и мощную конституцию Лидочки, волк оказазлся сильнее: дверь держалась на последнем издыхании. Надька, раскрасневшаяся, как дорогая роза в цветочной лавке, разыгралась не на шутку – вцепилась в дверь и визжала очень натурально. Лидочка, вероятно, поддавшись настроению молодой коллеги, тоже возбудилась и в пылу борьбы вдруг выкрикнула в зал: «Помогите! Помогите!» В ту же секунду из последнего ряда на сцену устремился высокий седой человек в полосатом костюме и бабочке. Он взобрался на дощатый помост и решительно, в два прыжка, настиг волка, пыхтящего у податливой двери картонного домика. Еще пара секунд – и крепкий кулак неожиданного участника постановки врезался в велюровую челюсть несчастного Дениски. Тот был нокаутирован – мотнул головой и упал на сцену, раскинув руки в велюровых же перчатках с пластмассовыми когтями. Зрители страстно зааплодировали, послышались крики «Ура!» и «За Родину!» Ганс вскочил со своего места, нервно перебирая листы со сценарием, Сусанна Ивановна рванула к сцене.
– Козел! – выкрикнула Лидочка из домика. – Пошел вон, животное!
– Козел? – переспросил Ганс, роняя листы с распечаткой сказки. – Я не делал козел…
Надюха опасливо приоткрыла дверь, увидела неподвижное тело волка, вскрикнула и тут же захлопнула ее обратно.
Мужик всплеснув руками, опустился на колени перед несчастным Дениской, приподнял маску и потрепал поверженного по щекам.
– Денисушка, простите… – промямлил он.
Лидочка решительно вышла из домика.
– Что ты себе позволяешь? Что ты тут устраиваешь? – заклокотала она справедливым негодованием. – Что ты мне жизнь портишь? Развелись так развелись!
По рядам зрителей прокатился гул неодобрения.
– Лида, прекратите это! – донесся грозный шепот Сусанны Ивановны, спрятавшейся в углу сцены.
– Пошел вон! – царственно сказала Лидочка седому.
Дениска сел, снял маску и обалдело оглядел зрителей.
– Что это было? – спросил он слабым голосом.
– Это мой бывший муж, – ответила Лидочка, помогая ему встать. – Козел!
– Лида, – взмолился седой в костюме, – вернись… давай попробуем еще раз…
– Никогда! – отрезала Лидочка, надевая Дениске маску.
– Прекратите! Немедленно прекратите! – шипела из угла Сусанна Ивановна.
– Я не уйду! – по-детски обиженно выкрикнул седой.
Зрители зааплодировали. «Три поросенка» из сказки для малышей превращались в семейную драму.
– Я сказала – вон! – крикнула Лидочка.
– Я люблю тебя! – решился седой на последний аргумент.
Ганс, отбросив бумаги, захлопал в ладоши, а за ним и весь зал.
Лидочка мрачно обвела взглядом собравшихся, поправила пятачок и грозно обратилась к зрителям:
– Смерти моей хотите? Бесчестья?
Зал взорвался, Сусанна Ивановна топнула ногой:
– Лидия Валерьевна, вы будете виноваты в срыве корпоративного мероприятия!
– Лида! – седой упал на колени, чем вызвал бурю восторженных возгласов. – Я умоляю тебя! У нас же дети…
– И внуки, – добавила я из-за ширмы, где скрывались актеры, не задействованные в этой душераздирающей сцене.
– Надо пробовать еще раз! – кричал, хлопая Ганс. – Эх, раз, еще раз!
– Попробуй еще раз! – скандировал зал стоя.
Седой пополз на коленях к Лидочке, собирая в дорогие брюки деревянные занозы.
Лида растерянно оглядела буйствующую аудиторию, посмотрела на мужа, потом в угол – на Сусанну Ивановну.
– Ну… – начала тихо.
Все замерли.
– Ладно, – произнесла гордо, с высоко поднятой головой.
Седой вскочил и запрыгал по сцене. Потом попытался обнять Лидочку, но охранники увели его под
