Поскрипывая протезом, занося его чуть вперед, Максим Полынин подошел к тракторному вагончику, где ужинала бригада, слегка дотронулся до колена рукой и опустился на ступеньки.
Раскрыв портсигар, он угостил всех папиросами и, когда поплыли нал головами голубые венки дыма, ласково следя за ними, сказал:
— Надо нажать, ребята, а то осрамимся. Завтра к нам комиссия прибывает из «Рассвета».
— Какая комиссия?
— Договор по соревнованию проверять. Мы с ними еще с мирного времени тягаемся. На сей раз они нас могут поймать с поличным, если не уберем завтра последние гектары: у них уже все подчистую!.. Народ глазастый, на слово острый, без ножа зарежут, со стыда сгорим… Кому краснеть не хочется, нажимай. Идет?
Странно было видеть на грубоватом остроскулом лице председателя легкую, застенчивую, почти девичью улыбку.
— Постараемся, — сказал Силантий.
— Я думал, вы скажете «сделаем», — заметил Полынин.
— Ну, сделаем.
— Делайте, только без всякого «ну», — снова поправил председатель и, пожав всем руки, пошел к бричке: протез его поскрипывал, как сверчок.
И сейчас Силантий, с тревогой посмотрев го на рощицу, то на неубывающий островок пшеницы, торопил отгрузчиков.
«Интересно получается, — щурясь от бившего а глаза сплошного сверкания хлебов, думал он, — против своего колхоза соревнуюсь. Сам с собой, выходит». И хотя копилась на губах усмешка, на душе было нехорошо.
Гудели моторы, хедеры шли на полный захват, захлебывались зерном бункеры.
«Кто у них в комиссии этой самой?» — Он не успел додумать, из-за рощицы, полыхнув на солнце ветровым стеклом, вылетела грузовая машина, прыгал на ухабах зеленый ее кузов.
Пшеница вставала выше, гуще, и Силантий, оторвав взгляд от дороги, взял чуть на себя колесо штурвала, поднял хедер. Когда он снова оглянулся, машина уже пылила дальше, а наискосок прямо по стерне шла к агрегату высокая женщина в светло-розовом платье и белом платке.
«Кто такая?» — подумал Силантий, в вдруг к лицу его прихлынула кровь. Раньше он бывало за версту узнавал эту, чуть тяжелую, но статную походку.
Варвара шла медленно, не торопясь, изредка наклоняясь и подбирая колоски.
«Вот тебе и улики против нашей работы!» — с какой-го тайной радостью подумал Силантий, следя за каждым движением Варвары. Пока она подходила к комбайнам, он успел пережить нежданное примирение и возвращение а родной дом, и, когда она поднялась на мостки и молча протянула ему руку, он схватился за нее, как утопающий, чуть не выпустил штурвал, и был счастлив, как никогда не был счастлив за последние шесть лет.
— Богатой тебе быть, не узнал, — улыбаясь, сказал он.
— Я и так не бедная!
Полные, вишнево-яркие ее губы тронула беглая улыбка.
Он смотрел на темное от загара лицо Варвары, на выбивавшиеся из-под платка, отливающие синью волосы и не мог насмотреться.
— Кончишь сегодня? — отводя глаза и кивая на неубранную пшеницу, спросила она.
— Надо бы. Слово дал вчера председателю…
— Тут и без слова делать нечего. Может, помочь?
— Нет, мы уж как-нибудь сами. — Силантий тряхнул свалявшимися рыжими кудрями, и прежняя, снисходительная самоуверенность прозвучала в его голосе.
Режущие аппараты начисто сбривали золотую пену хлебов, мотовила склоняли тяжелые колосья к главным полотнам.
— Что ж тогда запаздываешь, если слава дорога? — помолчав, спросила Варвара.
— Хлеб больно сильный, забивает машины…
— А ты бы расширял переходные рукава…
— Сделал — мало помогает. Первая очистка отстает, бункера задыхаются от зерна.
— Смени на распределительном шнеке зубчатку, поставь двадцатизубовую, а девчат на соломокопнителях заставь протереть вениками из таволожки решето первой очистки. Ни одно зерно не уйдет в полову, и дело быстрее двинется. Я пробовала у себя… Слышал про Пятницу?
— Это кто такой?
— А самый лучший комбайнер у нас в крае… Это я у него переняла. Он про свой опыт в газете описывал. Если бы не он, разве бы я около двух тысяч гектаров убрала? Нипочем!.. Ты сколько выгнал?
— Вторую только недавно начал…
— Вот видишь! А он да еще Чабанов больше трех тысяч гектаров за сезон скашивают…
Силантий слушал Варвару с томительным удивлением. Обо всем этом он, конечно, мог бы догадаться и сам, но то, что всему этому учила его Варвара, без всякой назойливости и хвастовства, искренно делясь с ним тем, что узнала сама, наполнило его сердце сверлящей болью. Если бы не он, Силантий, они бы не стояли на мостике чужие друг другу, а делились бы всем приобретенным и завоеванным, как радостью.
Силантий откинул со лба прилипшие пряди волос, медленно провел ладонью по небритой щеке.
— Как ребята?
— Ничего, растут…
Он сжал на штурвале руки, навалился на него грудью, сощурился.
— Не спрашивают про меня?
— Ленька иной раз поминает…
Силантий не сдержал глубокого вздоха. Глухо, как вода через плотину, шумело в бункерах зерно.
— Я у тебя еще про одно хотел узнать, Варь, — тихо начал Силантий, по-прежнему не оборачиваясь. — Мучает меня это вот уж сколь годов… — Он передохнул, вобрал в себя воздух и спросил каким-то одеревеневшим, не своим голосом — Если бы я к тебе тогда другой раз пришел, выдала бы?
Ему казалось, что он оглох, потому что не слышал ни рева моторов, ни скрежета и грохота машины, лишь гулко била в виски кровь.
— Да, — спокойно ответила Варвара, и на спине Силантия проступил пот, похолодели на мгновение виски.
Помолчав, она участливо спросила:
— Легче тебе от того, что узнал?
Силантий ответил не сразу. Ему хотелось взглянуть на ее лицо, но словно кто-то скрутил его шею и ее отпускал.
— Не то что легче, а яснее будто, — он говорил медленно, тяжело, точно отдирал каждое слово, — Я раньше думал, что самое страшное — это когда власть наказывает, А вышло наоборот: жизнь меня сильнее наказала — ты, детишки, колхоз…
И хотя он не надеялся услышать ничего нового, он замер у штурвала, шаря глазами по волнистому горизонту.
— Умом я, может, и простила бы тебя когда-нибудь, Силантий, но душа моя тебя не принимает… Нету там тебе места.
— Ты, может, думаешь, — торопливо перебил ее Силантий, — в деготной лагушке, мол, не выведешь запаха, сколько ее ни чисти, ни скреби…
— Ничего я не думаю. Может, ты и вернешься к прежней жизни, только не ко мне! Нам теперь вместе от всего сердца не жить, не любить, не робить… Зря себя и мучить нечего…
И, словно боясь разжалобиться, она отвернулась.
— Ну, я пойду. А то ждут меня соревнователи. Силантий обернулся к ней влажным, красным лицом, глядя на нее синими затуманенными глазами.
— Постой, я провожу тебя…
Он позвал штурвального и спустился вслед за Варварой с мостика. Застегивая на ходу пуговицы на воротнике, он шел с ней рядом и молчал.
