козырнул. — А вас, мадам, я попрошу сесть в эту машину.
Я чуть было не брякнула: «С удовольствием!», но, вовремя прикусив язык, угнетенно кивнула и поплелась под эскортом двух стражей закона в сторону огромной полицейской машины с мигалкой на крыше.
Кто сказал, что человек не видит затылком? Бывают такие ситуации, когда видит, причем прекрасно! Я так отчетливо ощущала на своей спине испепеляющий взгляд осиротевшей Белинды, что была бы_ просто бесчувственным бревном, не ощутив КОЖЕЙ ее единственное пожелание в мой адрес: сию же секунду, немедленно, на глазах у полицейских, сгореть синим пламенем, превратиться в серый пепел и рассеяться по загаженной масляными пятнами и корками от мандаринов ленивой реке Амстер.
…В полицейском участке меня вежливо препроводили в очень уютную камеру с полутораспальной кроватью, тумбочкой, крохотной душевой и черно-белым телевизором, привинченным прямо к стене, где и заперли без всяких объяснений. Впрочем, я и не собиралась протестовать: туман в голове окончательно рассеялся, кое-какие непонятные детали стали постепенно срастаться и обретать логику, поведение и, главное, обещания Юджина принимали все более реальные очертания… Короче, впервые за долгое время мне было очень хорошо в этой тюремной камере, комфорт которой практически ничем не уступал номерам-люкс в санатории профсоюзов советских работников нефтяной и газовой промышленности, куда меня однажды послали в командировку писать очерк о знатном передовике производства, которого через два года приговорили к десяти годам тюрьмы за злоупотребление взятками.
Минут через двадцать в камеру вежливо постучались (словно я могла не открыть им дверь!), после чего меня посетил полицейский в форме, поставивший передо мной пластмассовый поднос со свиной отбивной, щедро обсыпанной золотистым картофелем фри, салатом из свежих помидоров и огурцов (это в апреле!), бутылкой кока-колы и высокой кружкой с обжигающим черным кофе.
—
Вы говорите по-французски? — спросила я у полицейского, зачарованно глядя на поднос.
—
Да, мадам, — улыбнулся стражник. — Я родом из Бельгии.
—
У вас всех заключенных так кормят или я здесь на правах почтенной гостьи?
—
Всех без исключения, мадам. Кроме тех, естественно, кому врач прописал диетическое питание.
—
Тогда мне понятно, почему на Западе процветает преступность, — пробормотала я, залезая вилкой в салат…
Примерно в семь часов вечера, после того, как я без сновидений проспала два с половиной часа, в камеру вошел пожилой господин в штатском костюме и приветливо улыбнулся:
—
Госпожа Валентина Мальцева?
—
Да, это я.
—
Будьте любезны, сейчас вам принесут кое-какие вещи… Я выйду, а вы переоденьтесь, пожалуйста, нам предстоит небольшая поездка…
—
Простите, а кто вы?
—
Я сотрудник протокольного отдела министерства иностранных дел Нидерландов, — мужчина вежливо склонил голову с густой проседью. — Моя фамилия ван Хольтен. Вилли ван Хольтен.
—
А куда мы поедем, господин Вилли ван Хольтен?
—
Вы все узнаете, госпожа Мальцева, — улыбнулся мидовец. — Немного терпения. Заодно хочу принести вам извинения за это временное… прибежище.
—
Ну что вы! — запротестовала я. — Мне здесь очень понравилось.
—
Н-да, — хмыкнул ван Хольтен. — Вы действительно экстравагантная дама…
—
Разве меня уже кто-то представлял вам?
—
Мир тесен, госпожа Мальцева, — загадочно улыбнулся голландец.
Если посещение ван Хольтена и вызвало у меня легкую тень тревоги, то она сразу же развеялась без остатка, стоило мне только взглянуть на содержимое объемистой дорожной сумки, которую внес в камеру полицейский. Я уже изучила вкус Юджина и поняла, что все эти вещи — два костюма, несколько кофточек, длинный жакет, две пары туфель, длинный белый плащ — подбирались с его ведома. Строгий и в то же время элегантный английский стиль, сдержанные тона, этикетки дорогих магазинов…
Ван Хольтен галантно вывел меня под руку из полицейского участка, помог мне сесть на заднее сиденье дорогой американской машины, после чего ловко устроился за рулем и резко рванул с места.
В ту же секунду я услышала за спиной шум двигателя еще одной машины. Оглянувшись, я увидела в нескольких метрах за нами большой черный автомобиль. Свет от фар бил прямо в глаза, и потому разглядеть лица людей, сидевших в машине, было невозможно.
—
Нас сопровождают? — спросила я, испытывая первые признаки паники.
—
Вам это неприятно?
—
Это охрана?
—
Я бы предпочел слово «эскорт», госпожа Мальцева, — улыбнулся ван Хольтен и на полной скорости заложил такой крутой вираж, что меня отбросила к правому окну.
—
Мы куда-то торопимся, господин ван Хольтен?
—
Мы никуда не торопимся, госпожа Мальцева, — лихо вертя баранку, ответил ван Хольтен. — Просто я не признаю тихой езды. Впрочем, моя супруга считает, что это мой единственный недостаток.
—
А что считает ваша дорожная полиция?
—
Мы с ней как-то находим общий язык, — вновь улыбнулся пожилой голландец и неожиданно подмигнул мне в обзорное зеркальце. — В конце концов, полицейские тоже люди и довольно часто выезжают за границу…
Минут десять мы ехали в полной тишине, пока, наконец, у меня не мелькнула догадка:
—
Господин ван Хольтен, а мы часом не в Схипхолл едем?
—
Вы прекрасно ориентируетесь в Амстердаме, мадам Мальцева, — улыбнулся ван Хольтен. — Наверное, бывали в Голландии туристкой?
—
Ага. Причем с очень хорошо подготовленными экскурсоводами, — пробурчала я себе под нос и решила далее не развивать эту мысль.
По мере того как автомобиль голландца приближался к многоярусному терминалу международного аэропорта, я чувствовала, что от возбуждения не могу усидеть на месте. Однако ван Хольтен почему-то обогнул основное здание Схипхолла и погнал машину куда-то влево, в сторону гигантских ангаров.
—
Полет отменяется? — с опаской поинтересовалась я.
—
Только при нелетной погоде, госпожа Мальцева, — мотнул головой ван Хольтен. — Собственно, мы уже приехали…
Я даже не успела толком оглядеться, как кто-то рывком открыл дверь, вытянул меня из машины и сграбастал в медвежьи объятия.
—
Ты не обманул меня!.. — бормотала я, покрывая разводами слез вперемешку с тушью светлую ткань юджиновского плаща. — Ты мой хороший мальчик… Ты сделал все, что обещал… Ты настоящий мужчина… Я тебя так люблю, так люблю… О Боже, если бы только знал, тупица, как же я тебя люблю!..
Он молчал, еще крепче стискивая меня в объятиях.
