Когда я открыла глаза, Юджин спал, уткнувшись лицом в подушку. Окинув еще сонным взглядом широченную кровать, я, стараясь не разбудить Юджина, тихонько отогнула одеяло в попытке обнаружить где-нибудь в изножье свою ночную рубашку. Но, кроме смятых простынь, отброшенных в сторону подушек, непотребно перекрученного пододеяльника и нескольких заколок для волос — единственных свидетелей завершающей и весьма бурной части нашего кухонного диалога, ничего не нашла. Окно спальни было зашторено, определить, сколько же мы проспали, я не могла, а плестись в ванную нагишом, даже при том, что Юджин спал отвернувшись, мне почему-то не хотелось. Какое-то время я молча прислушивалась к внутреннему единоборству между суровой необходимостью встать, привести себя в порядок, а потом приготовить завтрак этому патлатому детине и огромным желанием вновь нырнуть в уютное и до одури непривычное состояние тепла и уюта. Поняв, что исход внутренней борьбы мне совершенно ясен, я не стала попусту терзать душу, быстро приняла исходное положение, натянула одеяло до подбородка и решила, дабы не терять времени даром, провести утреннюю (утреннюю ли? Мы только легли в шестом часу!) поверку своего психофизического состояния.
«Итак, гражданка Мальцева, — уже окончательно проснувшись, размышляла я, закинув руки за голову, — что же происходит? Или, как любила повторять моя непотопляемая приятельница в ситуации, когда старый роман уже изжил себя, а новый еще только на подходе: где мы держим, девушка? А черт его знает где! С одной стороны, я счастлива, как колхозница, премированная за рекордные надои бесплатной поездкой на ВДНХ СССР. И этот мальчик-мужчина, сопящий рядом со мной в смятую подушку, — единственная награда жертве стихийного бедствия, оставившей в горящем доме все, что у нее когда-то было. Да, единственная, но настолько большая и неожиданная награда, что даже странно, как я получила ее не посмертно. Хотя тут еще не все потеряно. Но с другой стороны, стоит мне только покинуть это лежбище и принять вертикальное положение, как все опять повторится: неопределенность, страх, ожидание… Правда, Юджин рядом, это легче. Впрочем, почему легче? Это во сто крат тяжелее. Раньше я боялась только за себя, теперь — за двоих. Господи, за что мне все это, а?..»
Неожиданно я ощутила на груди его теплую ладонь и чуть не задохнулась от счастья.
— Который час? — пробормотал он где-то у моего уха.
Несмотря на то, что Юджин уже перевернулся на спину, голос его был глуховатым, чуть осипшим.
— А ты мне часы оставил?
— Я тебе подарю часы.
— Ага. В Матросской Тишине.
— Где это?
— Надеюсь, ты так и умрешь, не услышав ответ.
— Почему не спишь?
— Проснулась…
— Что делала?
— Смотрела на тебя.
— И?
— Грустно.
— Что так?
— Вспомнила один анекдот.
— Расскажешь?
— Я его уже рассказала Тополеву.
— Зачем?
— Чтобы не строил из себя генералиссимуса.
— Расскажи теперь мне.
— Зачем?
— Потому что я себя чувствую генералиссимусом.
— Ты не знаешь, когда состоялся XX съезд КПСС.
— Я знаю, когда состоялся XX съезд КПСС.
— Так вот, действие происходит до него.
— Пока все понятно.
— Приходят два грузина в кепках в Мавзолей Ленина и Сталина.
— Очень смешной анекдот!
— Это только начало.
— Извини.
— Один спрашивает у другого: «Скажи, кто это рядом с нашим Сосо лежит?» А тот отвечает: «Это его орден Ленина».
Юджин прыснул.
— Тебе действительно смешно, чучело, или ты реагируешь ради приличия?
— Твой характер, Вэл, портится на глазах. Почему ты считаешь, что этот анекдот грустный?
— Потому, милый, что ты лежал все это время рядом со мной, как мой орден Ленина.
— Ты тщеславна, да? — он обхватил меня за плечи и прижал к себе.
— Ужасно!
— И всю жизнь мечтала о правительственной награде?
— Только о такой.
— Не лги иностранцу. Это грех.
— Грех спать с иностранцем, — я запустила пальцы в его волосы. — Лгать ему — прямая задача любого работника идеологического фронта.
— Нет, правда, Вэл, который час?
— Где твои часы, милый?
— Я точно помню, что они были на мне, — пробормотал Юджин и, не глядя, пошарил рукой по столику у кровати, украшенному очень эффектной вазой из цветного стекла.
— Не мучайся, — я запустила руку под его подушку. — Я их с тебя сняла.
— Зачем?
— Они царапались.
— Надо купить что-нибудь из замши…
— Лучше из норки.
Нащупав часы под подушкой, я, не глядя, ткнула их в нос Юджину.
— Ого! — пробормотал он и резко вскочил.
— Мы куда-то опоздали?
— Половина второго!
— Надеюсь, ночи?
— Дня. Вставай!
— Зачем?
— Через полчаса у нас будет гость.
— Кто такой? — я смотрела, как он натягивает джинсы и свитер, как, смешно прыгая на одной ноге, пытается засунуть ногу в ботинок и, буквально растворяясь от счастья, постепенно постигала глубинную суть любимого выражения моей подруги, всегда казавшегося мне пошловатым: «Есть с кем спать, просыпаться не с кем!»
— Один твой знакомый, — его голос донесся откуда-то из ванной.
— Ты меня пугаешь, милый, — крикнула я и, стремглав бросившись на поиски ночной рубашки, обнаружила ее под креслом.
— Тебе еще можно напугать? — он произнес эту фразу явно с зубной щеткой во рту.
— Еще как можно!
Я толкнула ногой дверь в небольшую ванну и увидела его перед квадратным зеркалом с намыленным лицом и бритвой в руке.
— Бреемся, юноша?
— Мне отпустить бороду?
