— Красоту наводим?
— Тебе что-то не нравится?
— А тебе нравится, что мне нечего надеть, Юджин?
— У тебя прекрасная ночная рубашка, — скобля щеку, промычал он. — Моя мама была бы в восторге.
— Я серьезно!
— Ну, в чем-то же ты была вчера.
— Забудь о том, в чем я была вчера!
— А я и не помню.
— И не помни!.. Что же мне одеть? — я запустила руки в волосы и откинула их назад. — Я не могу встречать людей в ночнушке!
— Одного человека.
— Даже одного не могу!
— Надень купальный халат.
— Ты серьезно?
— Кстати, наш гость все принесет. И одежду тоже.
— Это Санта-Клаус?
— В каком-то смысле.
— Кто он, этот гость?
— Увидишь… — Юджин добрился, стер полотенцем со щек остатки пены и сделал широкий приглашающий жест. — Прошу, ванная в твоем распоряжении!
Приняв душ, я насухо вытерлась и обреченно уставилась на себя в зеркало. Проблема, о которой я и думать не думала каких-то десять часов назад, материализовалась вдруг со всей реальностью глобальной катастрофы: мало того, что мне было совершенно нечего одеть (на сваленные в углу ванной дерюжные обноски из скудного светского гардероба католического монастыря я даже смотреть боялась), так вдобавок ко всем бедам я оказалась без косметики — моя сумочка осталась в фургоне с грязным бельем и, скорее всего, перешла в распоряжение человеколюбивой сестры Анны, чтоб ее черти взяли! Я была близка к отчаянию. С открывшимся мне в зеркале БОСЫМ лицом выходить к любимому мужчине было не просто нельзя — опасно! Справедливости ради хочу заметить, что отражение не было уродливым. Отнюдь. Но это блеклая блондинистая шатенка с рыжеватыми ресницами, чуть заострившимся прямым носом и губами цвета последних двух месяцев моей жизни, активно не нравилась мне. А женщина, которая не нравится себе, теряет как минимум пятьдесят процентов влияния на окружающую среду. И это очень опасно, если учесть непреходящее желание влиять…
— Девушка, ты вообще есть хочешь? — крикнул Юджин из кухни.
— Еще как! — тоскливо отозвалась я, по-прежнему рассматривая свое унылое отражение.
— Холодный кофе любишь? — гремя посудой, спросил Юджин.
— Ненавижу.
— Тогда вылезай скорее, пока он не остыл!..
— Я не могу.
— Почему?
— Я не намазана.
— Я не буду на тебя смотреть.
— Тогда я вообще не выйду из ванной!
— Выходи, я все прощу!..
Натянув поверх ночной рубашки пестрый купальный халат и потуже подвязав пояс, я поплелась на кухню, откуда доносился запах яичницы и кофе.
— Ну что ж, ты вполне готова к светскому рауту! — Юджин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. — Сейчас ты выглядишь моложе лет на десять.
— То есть на восемнадцать? — уточнила я.
— А тебе разве двадцать восемь? — Юджин изобразил искреннее удивление.
— Ты хочешь сказать, что в этом облезлом виде я тебе больше нравлюсь?
— Ты мне нравишься в любом виде, Вэл, — он подвинул ко мне фаянсовую чашку. — Пей кофе, а то остынет.
— Ты был женат?
— Нет.
— У тебя в роду были психопаты?
— Нет.
— Ты страдаешь неизлечимой болезнью и скоро умрешь?
— Надеюсь, что нет.
— Но так не бывает! — я взмахнула рукой и чуть не опрокинула чашку махровым рукавом халата. — Почему ты был один? Почему у тебя нет семьи, красивой жены, кучи детишек?..
— Ты говоришь слово в слово, как моя мать.
— Ты не ответил.
— Я отвечаю… — он улыбнулся и погладил меня по щеке. — Теперь мне уже не интересно жить без тебя. Стало неинтересно… Понимаешь, я не очень общительный человек, к тому же — солдат. Учился, воевал во Вьетнаме… Потом эта работа… Понимаешь, у меня практически не было времени произвести на кого-то нужное впечатление, не было возможности убедить какую-нибудь сокурсницу или подружку в серьезности своих намерений. Тем более что таковых, в общем, не было тоже… А просто жениться, потому что так рекомендует институт здоровья и требует мама, мне не хотелось… У нас с тобой многое совпало. Ты увидела меня таким, какой я есть. А я встретил настоящую женщину. Ты умна, ты красива, ты чувственна, в тебе есть черты, которые греют меня… И, право, я ведь тоже могу спросить: как ты умудрилась дожить до встречи со мной и остаться одна?
— Я и не жила, милый, — пробормотала я. — Да у меня бы сейчас язык отсох назвать то, что было, жизнью! Я люблю тебя, Юджин. Очень люблю. Я даже не предполагала, что способна на такое чувство…
— Значит, судьба, Вэл. А я верю в судьбу, верю в предсказания, в гадание по руке… Ты — мой человек, Вэл. И мы будем вместе. Мы уже вместе, но то, что будет…
— Не надо говорить об этом.
— Хорошо.
И в этот момент я услышала щелчок дверного замка.
— Юджин!!!
— Не волнуйся, милая, это свой.
— У него есть ключ?
— Да.
— Значит, он мог ввалиться и ночью, когда мы…
— Не мог, — Юджин улыбнулся и встал. — Он слишком хорошо воспитан. Налей еще одну чашку кофе…
Не оборачиваясь в сторону прихожей (к тому времени я физически устала от сюрпризов и просто боялась в очередной раз искушать судьбу), я налила кофе, услышала негромкое бормотание на английском, короткий смех, потом наконец повернулась и чуть не выронила чашку: в дверях широко улыбался (его улыбка как раз вписывалась во всю ширину дверного проема) тот самый носатый мужик, который не давал мне спать своим ужасным храпом на протяжении почти всего полета из Буэнос-Айреса в Париж.
— Бержерак! — прошептала я.
— Пресвятая Богородица! — взревел гость. — Юджин, помнишь, я говорил, что по сравнению с грудью твоей избранницы бюст Лиз Тейлор — просто пара еловых шишек?
— Помню, — вздохнул Юджин.
— Так она стала еще прекрасней, дружище!
— Знакомьтесь, — сказал Юджин, вздохнув еще раз. — Это, дорогая, мой друг Кевин. А это, Кевин, госпожа Валентина Мальцева.
