старике коренного уроженца Латинской Америки, сына и внука богатейшей семьи колумбийских латифундистов. Часы сиесты Санталья проводил в полном одиночестве, если не считать его слугу и ровесника Корнелия — молчаливого индейца, выросшего в доме родителей Сантальи, которые, собственно, и заменили неблагозвучное и труднопроизносимое имя Штекалаус-токраш на благородное именование древнеримского историка Тацита.
Много лет назад, еще в годы учебы Сантальи в Штатах, его родители выписали в Боготу двух чилийских специалистов, которые не более чем за три месяца сотворили в патио, вокруг уютного плавательного бассейна, настоящее чудо — сад Эдема. В результате их хитроумных и, к слову, прекрасно оплаченных усилий бассейн оказался под естественной крышей из переплетающихся ветвей самых экзотических южноамериканских растений. В этом-то райском прохладном уголке, утопая в полосатом шезлонге и потягивая виски, проводил свою ежедневную сиесту член конгресса Эрнесто Роберто Санталья. Его жизненный уклад был известен всем, кто имел хоть какое-то отношение к одному из наиболее влиятельных и принципиальных политических деятелей Колумбии. Вот почему появление слуги без вызова, да еще с трубкой радиотелефона в руке, вызвало у почтенного джентльмена искреннее изумление.
— Тебя подменили, Корнелий?
— Сеньор Кошта, хозяин.
— Но ты ведь знаешь!..
— Он умоляет, хозяин, — старый слуга произносил слова медленно, не отрывая глаз от узоров на яркой керамической плитке, которой было выложено пространство вокруг бассейна. — Говорит, что у него очень важное дело… Что это дело не может ждать… Простите, хозяин…
— Я когда-нибудь тебя пристрелю, Корнелий! Эти мальчишки думают, что их дела важнее всего на свете… Подойди!
Не поднимая глаз, Корнелий сделал два шага вперед и протянул хозяину трубку с таким видом, словно это и был тот пистолет, из которого его обещали убить вот уж добрых полвека.
— Слушаю, — ворчливо сказал Санталья.
— Когда вы узнаете причину моего звонка, моя беспардонность покажется вам наименьшим из моих грехов, — прогремел ему в ухо голос Кошты.
— Что случилось, Энрике?
— Мне необходимо переговорить с вами.
— Когда?
— Немедленно!
— Это так важно, что ты не мог дотерпеть хотя бы до четырех?
— Еще раз простите меня.
Санталья был опытным и умным человеком. Если Кошта, рассудил он, этот либерал и оппозиционер из левого «Прогрессивного блока», решается, презрев всякие церемонии, беспокоить в такой час своего старого политического противника, стало быть, действительно стряслось что-то из ряда вон выходящее.
— Когда ты можешь приехать?
— Я в двух кварталах от вас.
— Жду.
Не взглянув на Корнелия, Санталья отдал ему трубку телефона, взял с маленького столика стакан и отпил глоток виски. Он все отчетливей чувствовал: произошло нечто весьма серьезное и грозящее, видимо, какими-то неуправляемыми последствиями. Адвокат попытался подавить свою тревогу, но неожиданный звонок Кошты бесповоротно выбил его из состояния привычного послеполуденного dolce far niente. «Нет ничего хуже, — подумал он, — чем наверняка знать, что тебя ждут неприятности, но не представлять себе, в чем они состоят. И хорошо, если это чужие неприятности, а не свои…»
Впрочем, ожидание длилось недолго. Уже через пять минут Корнелий ввел в тень ветвей над бассейном Кошту, поклонился и неслышно исчез.
— Садись, Энрике, — Санталья кивнул на легкое пляжное креслице, в которое девяностокилограммовый Кошта опустился с неловкой осторожностью.
— Вы единственный человек, к которому я осмелился прийти со своим горем, — тихо начал он. — Это было мучительное решение, но иначе я просто не смог бы даже исповедаться перед смертью…
— Хочешь что-нибудь выпить? — Санталья поймал себя на мысли, что ему ужасно не хочется слушать никаких исповедей. Парень наверняка запутался с бабами. Или ему нужны деньги. А скорее всего, и то и другое. А ведь долго держался…
— Нет, спасибо, — Кошта мотнул головой. — Разве цикуты…
— Что случилось?
— Меня завербовали.
Рука Сантальи, уже нависшая было над стаканом, замерла.
— То есть как? Кто?
— КГБ… Русские… Андропов…
— Когда?
— В конце ноября, когда я возвращался из Токио через Москву.
— Но ты ведь не был в Москве, — Санталья нащупал стакан и допил остаток виски. — Только в аэропорту…
— Именно там все и произошло.
— За какой-нибудь час?! — морщинистое лицо старика исказила гримаса брезгливости.
— За двадцать минут, — с горечью сказал Кошта.
— Ты здоров, Энрике? — взгляд Сантальи чуть просветлел, словно он понял причину происходящего. — С Матильдой все в порядке?..
— Увы, я абсолютно здоров.
— Ты что-то подписал?
— Да. Официальную бумагу о своем добровольном согласии работать на советскую разведку… На позолоченном бланке КГБ СССР.
— Но это невозможно, Энрике! — Санталья как-то по-старушечьи всплеснул тонкими руками. — Почему ты на это пошел? Они тебя пытали?..
— Нет, — Кошта вымученно улыбнулся, — этим бы они меня не взяли.
— Тогда чем же?
— Они показали мне фотографии моего брата Иларио…
— Но, насколько я помню, он погиб в авиакатастрофе.
— Он жив, как выяснилось. Мало того, работает в кубинской разведке.
— Шантаж, — прошептал Санталья. — Везде одно и то же… Но почему ты сразу не пришел ко мне?
— Человек слаб, сенатор, — Кошта прикусил губу. — Пытаешься обмануть себя, хочешь представить ситуацию не такой страшной, как она есть, говоришь себе, что все это было наваждением, дурным сном в метельную ночь, надеешься придумать что-нибудь спасительное, извернуться, выскользнуть…
— Но они взяли тебя в оборот?
— Сначала просто ходили по пятам.
— Зачем?
— Наверное, чтобы не забывал.
— А потом?
— Вчера вечером мне прямо напомнили о подписанном документе.
— Кто это был?
— Не знаю. Я впервые в жизни видел этого человека. Да и какая разница, кто он такой! Главное — ЧТО они хотят от меня. Это очень серьезно. Куда серьезнее, чем я мог себе представить.
— О чем ты говоришь?
— Я думаю, готовится государственный переворот…
— Ты уверен? — смуглый Санталья явственно побледнел.
— Человек, который вчера пришел ко мне, ясно дал понять, что в ближайшее время я должен буду
