– На льду реки она нашла его «золотую фишку». Но сразу почему-то не отдала.
– Когда это «сразу»? – поинтересовался Ларчиков.
– А ведь это она Пашу домой притащила, только он этого в бессознанке не помнил, конечно. Она гуляла неподалеку, услышала лай. Прибежала, а там Клаус и Гете уже рвут паренька, вот-вот на рульки растерзают…
– Я бы таких собак вешал! – возмутился Фрусман, что есть силы хрустнув сушками.
– На мыло, на мыло их, – согласилась Ангелина Аркадьевна. – Так и получилось. Почти. Вот вы не верите, а Рита им что-то шепнула, и собачки, отпустив Пашу, бросились на Васю и Махмуда. Те побежали, а лед там тонкий-тонкий. Быстро провалились – бульк. И нету сыночков. И Клаус с Гете туда же. И нету собачек.
– А Рудик?
– А Рудик с Диной на берегу стояли. Смотрели. Дина же на Пашу не бросалась. И потом не бросилась. Они были в каком-то оцепенении.
Далее старуха вся как-то подобралась, и рассказ ее приобрел ритм армейского строевого марша.
Узнав о гибели двоих сыновей, Ангелина Аркадьевна выехала в город на бронированном «мерседесе». Через громкоговоритель натренированным голосом она зачитывала один и тот же текст – сначала на немецком, потом на русском. Суть текста была такова: за голову одержимой Риты Плещеевой обещали выплатить награду – три тысячи долларов.
Тем временем Рудик с бригадой искал Плещееву по разным углам и притонам. Первым делом, конечно, нагрянули к Синицыну – Рудик видел, как Рита тащила Пашу домой. Обыск с применением раскаленного утюга не дал положительных результатов. Да он и недолго длился. Все испортила вечно пьяная мать Синицына – запела вдруг арию Аиды из одноименной оперы Верди. Возле дома собралась большая толпа любителей оперного искусства, среди которых оказались и менты. И младшенький Рудик струхнул, хотя вся местная милиция давно была в кармане у «баварского клана», как называли теперь группировку, возглавляемую бывшей телефонисткой Генштаба.
В общем, сыночек одержимую упустил: как выяснилось позже, во время «обыска» она пряталась на антресолях, прикрывшись старым узбекским ковром. Трое суток Рита хоронилась у Паши, они пили медовуху и занимались любовью (все эти подробности Ангелина Аркадьевна узнала потом от следователя прокуратуры), пока наконец первая страсть Синицына не вытеснила вторую. Он умчался в казино и в тот же вечер проигрался в пух и прах, расставшись-таки со своей «золотой фишкой».
Спустив все, Синицын впал в легкий транс. Он стоял, склонившись над рулеточным столом, и пытался откусить себе нижнюю губу. Кровь капала на «красное». Его вывели охранники, Паша нервно трепыхался.
Ровно через час Синицын вернулся. Охрана не хотела его впускать, но он что-то шепнул им на ухо. С серым походным рюкзаком он быстро прошествовал в кабинет Ангелины Аркадьевны. Старуха улыбнулась, когда он вошел. Паша снял рюкзак, поставил его на стул. Раскрыл. Ангелина Аркадьевна заглянула внутрь.
В рюкзаке лежала отрезанная голова Риты Плещеевой.
Глава 16
– Перебор с немецкой темой, – сказал Ларчиков, когда бывшая связистка Генштаба, держа в руке «карту», будто служебный пропуск, покинула «расположение части».
– Что? – рассеянно спросил Фрусман, мусоля истертые доллары старухи. – Где она такие выкопала? Специально одну дрянь отбирала! Что ты говоришь?
– Сначала концептуальный Мюнхен с пьяным Димкой, затем цветочный Бамберг.
– Бамберг-Бамберг… это где? Ах да. И что?
– Да нет, ничего. Как же вы любите деньги, Лев Мордэхаевич!
Фрусман оторвался от купюр, улыбнулся:
– Понимаете, Вадим Николаевич, если б я в свое время состоялся как поэт, я бы, наверное, больше любил стихи.
– Вы писали стихи?
– Грешил помаленьку.
– Почитайте, – брякнул вместо Ларчикова еще невыветрившийся хмель.
Лева посмотрел на компаньона строго и с некоторой загадкой.
– Ты и вправду хочешь?
– Конечно.
Фрусман закрыл глаза-шиповники, размял губы, словно флейтист, и в свойственной ему мелодраматической манере продекламировал:
Лева умолк. Пауза повисла, словно кукла на ниточках.
– Мрачновато, – наконец откликнулся Ларчиков. – Просто Бодлер[8] какой-то. Смерть, могилы…
– Жизнь – это вообще смерть в рассрочку, – философски заметил Фрусман. – И все мы – покойники в отпуске, как выразился один революционный деятель.
– Кстати, о покойниках. – Вадим с минуту раздумывал, потом все же решился: – Тут на меня одни отморозки круто наехали…
И он рассказал Леве суровую историю о растаявшем в Куршевеле Ледяном отеле и о бандитах, всучивших ему беспредельную неустойку, будто гранату с выдернутой чекой.
Фрусман ни слова не говоря стал набирать телефонный номер.
– Кому ты звонишь?
– Полянскому. Пусть, гад, отрабатывает свой процент.
– А он у нас уже на проценте?
– Ну конечно. Кто будет просто так работать?
– Значит, и Димка на проценте?
– Димка? Зачем нам Димка?
– А великая Казанцева?
– Лариска? Лариска, конечно… Але! Степана Сергеевича можно? Ну, Сергея Степановича, блин.
Через десять минут они уже мчались в район Солянки. Народный избранник отказался говорить с ними по телефону и пригласил в клуб «Китайский летчик».
В заведении было дымно и шумно. На сцене выступала украинская фольклорная группа, за столиками шокали и громко ругались по-малороссийски. Фрусман выглядывал Полянского.
– Ось вин! – И Лева ткнул пальцем в отгороженный зеленый закуток. – Бачишь?
– Ты чё, хохол? – рассмеялся Ларчиков.
– Ни, але треба маскируваться. Квасит украиньська молодь. Пьятсот рокив Тарасу Бульбе. Чи шо…
Полянский сидел в одиночестве и рассматривал на свет огрызок перца в рюмке.
– «Мы с тем красным знаменем цвета одного», – пропел он вместо приветствия и опрокинул в рот остатки горилки. Даже не поморщился.
– Это кто? Это он? – резко спросил у Фрусмана, кивнув на Вадима.
– Он.
– Говори! – Депутат повернулся к Ларчикову. – Включите первый микрофон.
Вадим коротко изложил «дело о Куршевеле», добавив, что бандиты явятся за деньгами уже завтра.
– Ледяной отель? – Полянский расхохотался.
– Что за фигня? Ты, чушкарь, стал бы трахаться в сугробе? Чем ты думал, когда тебе лапшу вешали? Как можно так лохануться!.. – Успокоившись, он уставился в рюмку. – Конверт.
– Какой конверт? – удивился Ларчиков.
Полянский с недоумением взглянул на Фрусмана:
– Ему что, яйца отморозили? Вообще мозгов не осталось?
