Я медлить не стал – еще начнет, как всякий добропорядочный моллюск, откладывать яйца на плавающие предметы. Растолкал, вытащил на улицу и посадил в такси.
– Куда? – недовольно принюхиваясь, спросил водила.
– В «лунное посольство», – пошутил я. – Вот вам деньги. В общем, товарищ объяснит.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Маня из японского ресторана сразу двинула на Горбушку за струнами. Одобрив все мои начинания: покупку участка на Луне, контакты с Киром по клубам, встречу с Леней Бурлаковым. Я же, окрыленный, помчался на «Мосфильм».
В третьем часу уже стоял возле студийной кассы. К моему удивлению и стыду (хотел ведь трусливо соскочить, жадюга, скупердяй!), второстепенные персонажи «Операции „Ы“ обошлись мне всего в 1720 руб. 85 коп. Я вчетверо сложил разлапистую справку-счет и аккуратно втиснул в бумажник, подаренный Ксюхой во времена текиловой метели.
Выпендрился еще перед кассиршей:
– Какие копейки! Господи, сколько же мы сами будем стоить после смерти?
– Кому копейки, а кому гроб с музыкой, – мрачно отчеканили из окошка.
Архив был похож на гимнастический зал. От пола до потолка – турники с картонными коробками, забитые бахромчатой бумагой. Собачий холод, хотя на дворе середина весны. Моя проводница Елена расчистила единственный стол, сдвинув чьи-то папки на край, протерла тряпкой свободный пятачок:
– До вас здесь рылись в «Берегись автомобиля». Разлили моторное масло, – пошутила она с очаровательной улыбкой.
Я не удержался, открыл фотоальбом проб рязановского шедевра. На первой странице лучезарное лицо Леонида Куравлева. Оказывается, претендовал на роль Деточкина. На второй – великий Смоктуновский, чьи-то каракули в верхнем углу: «Утвержден». На следующей – сосредоточенное, как на паспорт, и в этом смысле неожиданное лицо Никулина. Тоже мечтал о роли благородного угонщика.
Заурчал, будто мартовский кот, голубь за окном, послышались чьи-то шаги. Словно со шпаргалками попался – быстро закрыл Рязанова, пододвинул груду Гайдая.
– Чайку не хотите?
– Большое спасибо. Жутко холодно.
– Обычная история. Отопление отключили, а весна забуксовала.
– Забуксовала, – согласился я. – Забуксовала, очень хорошее слово. Вы всех моих-то нашли?
– Кажется, всех. С вашим Уральским, правда, долго провозилась.
– Уральский, Уральский... «Подозревался» на роль старика-алкаша. А что с ним?
– Однофамилец обнаружился. Тоже В. Уральский. То ли Владимир, то ли Василий, я уже не помню. Перелопатила полархива, но вашего все же нашла. Вся в пыли, как в снегу.
Я не сказал Елене, что «Огласите весь список, пожалуйста!» уже идентифицирован – сам Гайдай играл. Молча поцеловал ей руку. Даже не смутилась – это у них, у интеллигентов, в порядке вещей. (Ха-ха.) Чай мне принесла мгновенно.
– Не буду вам мешать.
– «С обедом не опаздывайте», – процитировал я Верзилу-Смирнова, но так, себе под нос.
– Что вы сказали? – в недоумении обернулась Елена.
Вечное пребывание в тишине обостряет слух, я забыл.
– Шутка. «Бамбарбия. Киргуду».
– А-а-а. Если что, я в соседней комнате.
Я открыл верхнюю папку. Это были варианты сценария. Полистал. Елена минуту назад обмолвилась, что фильм сначала назывался «Смешные истории». Оказывается, более раннее название – «Несерьезные истории». А Шурика в сценарии, кстати, звали не Шурик, а Владик Арьков. Но это так, к слову.
Завальсировал мобильник (у меня Штраус в программе). Кир Викулкин.
– Тебе есть куда перезвонить?
– Я в ирландском пабе дую пиво.
– Какой там номер?
– Блин, что это у вас у всех сегодня с юмором?
– У кого это у вас?
– Ну, Маня с утра, Елена тут в архиве.
– В каком архиве? Ты что, к Мане вчера из казино укатил?
– К ней, – зачем-то соврал я. – А ты ревнуешь?
Внезапно связь прервалась. Я набрал мобильник Викулкина. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
– Не понял юмора...
Я встал, прошелся вдоль архивных завалов. Казалось, документы шевелятся в коробках, как змеи в траве.
– Странный этот Кирилл!
Вернулся на рабочее место, подвинул к себе фотоальбом с пробами к «Операции „Ы“. Отчего-то помечен грифом „Хранить постоянно“. На „Берегись автомобиля“ такой гриф отсутствовал. Полистал альбом. Самое интересное – фото Демьяненко на роль Шурика не обнаружено. Зато полно других претендентов, и все неизвестные: некий Абдулов (но не знаменитый Александр Гаврилович, конечно), Эпштейн, Леньков... Ни лица, ни фамилии ни о чем не говорят. Да, впрочем, это и не мои герои! Поискал своих второстепенных – о, все тот же В. Уральский. Запылившаяся находка прекрасной Елены. Пробовался на роль повара. И взяли. Тот, кому Верзила-Смирнов говорит: „А компот?“ Но, увы, для моего исследования Виктор Васильевич не существует. Хотя его повар тоже как бы второстепенный персонаж – отсутствует крылатая фраза. Он вообще и рта за все время не раскрыл.
Немой. Не мой.
На этой шутливой ноте я открыл следующую папку. Там покоились различные постановления: сценарно-редакционной коллегии, мосфильмовского худсовета и т. д. Естественно, по фильму «Операция „Ы“. Взглянул на бойкого голубка за окном. Он все так же урчал и выстукивал коготками по подоконнику морзянку. Свободный человек! Господи, какая же скука смертная – сидеть в архиве и разбирать хреновый почерк секретарши редакционной коллегии!
Впрочем, местами было забавно:
«...Хотелось бы обратить внимание авторов на эпизод превращения Верзилы в негра. Этот трюк, в котором обыгрывается густо положенный черный грим и ожерелье из изоляторов, кажется нарочитым и необязательным».
«...В 3-й новелле – отвратительная мышь. План с мышью надо срезать».
«...Я считаю, что надо кончать снимать Моргунова и Пуговкина. Они неинтересны и надоели. Демьяненко не хватает крупного плана, за очками глаз не видно».
Больше ни черта не разобрал. Надо же, солидная организация, орденоносная. Могли бы и на машинке протоколы печатать.
Тут тихо, как хлороформная мышка, вкатилась Елена.
– Мы, к сожалению, закрываемся. Удалось что-нибудь интересное найти?
– Да как сказать... Так, поверхностно ознакомился. По моим второстепенным персонажам пока вообще ничего. Приду завтра, часов в двенадцать.
– Тогда всего хорошего. – И она протянула мне сухую, как документ, руку.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Горбоносый бомбардировщик с «магендавидом» на борту метал дерьмо в районе Северного Чертаново. Будто слон в цирке, напуганный трещоткой какого-нибудь сорванца из первого ряда. Те, кого, как Маню в Египте, отметила «рука Божья» (упало, короче, на голову), водили хоровод возле станции метро. Я же лежал в сугробе, придавленный кокосовой пальмой. Бомбардировщик пикировал прямо на меня. Дерьмо валило из его открытого люка огнедышащей лавой. Я жуткий копрофоб, и когда увесистый шмат, словно удар боксера, накрыл меня... Короче, весь в поту я проснулся и с минуту брезгливо рассматривал руки, подушку, одеяло перед собой. Утеревшись майкой, взглянул на клепсидру [23] , купленную на восточном базаре в Каире, там, где певунья обнимала слепых
