все слова наоборот. Почему-то упоминание о чертях вызвало в нем умиление. Самого Влада он считал настолько чужим себе, что и разговора не могло быть о влиянии.

Влад быстро это понял: «Да он всех, весь этот мир принимает за чужое, — решил он. — Да с таким типом трудно работать».

И последующие дни прошли в тщетных попытках удивить Стасика. Но мертвеющая, загадочная, нечеловеческая тоска, временами зияющая в глазах Станислава, стала пугать Влада.

Как-то он опять вывел Стасика к полукурятнику. Перед этим ночью Влад вставал и тихонько дотрагивался до тела спящего полумертвым сном Стасика, точнее, до некоторых центров, известных непредсказуемым.

— Постарайтесь стать тьмой, Станислав, — прошептал он ему. — Я научу вас, как это сделать. Тьма поглотит вашу тоску, ваш ужас, все ваше сознание. И вы освободитесь… Тьма освободит вас, потому что во тьме нет ничего реального… Даже тоски… Но нужно ваше согласие.

Станислав внимательно слушал, кивал головой, но Руканов видел, что в ответ на его вызовы нет ни согласия, ни несогласия, нет ничего… Это бесило его. Методика рушилась. Митя не мешал, но часто был рядом, как бы охраняя Стаса физически, и дальняя улыбка блуждала на его лице.

В уме Руканова теперь все время бродил намек Волкова, что Станислав однажды умер, но благодаря изменению прошлого якобы продолжал жить. «Может быть, в этом ключ, — думал Влад. — Но как тогда приступиться к такому существу, если он сам где-то, по крайней мере в могиле, более непредсказуем, чем сами непредсказуемые».

И, угнетенный такими мыслями, Влад внезапно предложил Стасику, чтоб он съел самого себя.

Как ни странно, такое предложение немного окрылило Станислава, он даже повеселел. Но это небольшое изменение произошло не в ту сторону: оно не только не расшатало психику Станислава, но наоборот, укрепило ее. Он воспринял такое предложение весьма позитивно, но до дела не дошло, и Стасик опять приуныл.

Влад наконец решил поговорить обо всем с Митей, но обязательно в присутствии Михайловны. Владу для этого разговора был необходим человек, который ничего бы не понимал в происходящем.

Митя улыбчиво уходил от вопросов и ни на что не намекал. Влад рассердился и в конце концов заявил, что, по его мнению, многие аспекты ситуации Стасика поясняет одно стихотворение, которое тут же со страстью перед Митей и Михайловной продекламировал:

Я был угрюм и безобразен,

И мне поведал черный кот,

Что буду я судьбой наказан

И труп живой в меня войдет.

Идут года, а мне все хуже,

Давно издох мой черный кот,

Мои глаза наводят ужас,

Змеится злобой мертвый рот.

И думал я большую думу:

Уйти от мира вниз, во ад,

Чтоб встретить там родную душу

И жить с чудовищами в лад.

Но снова был я опозорен —

Бежали бесы от меня,

Сам сатана с тяжелым стоном

Сказал: «Мне жутко за тебя».

Куда идти? И где скитаться?

Где усмирить свою главу?!

Успел я с мыслями собраться,

Как вижу старца наяву.

И мне поведал старый дьявол,

Что есть под адом тьма одна

И в этой тьме найду я славу,

Страшнее ада та страна.

И я пустился в путь бездонный,

Чтоб обрести в душе покой.

Прощайте люди, черти, гномы,

От вас я взят своей судьбой.

Митя только головой покачал в ответ на такую поэзию и сказал, что стихи хорошие, но к Станиславу тут далеко не все имеет отношение. Михайловна же тупо твердила, что во всем этом стихотворении только одна правда, что есть на свете нечто гораздо страшнее ада.

Непредсказуемый Влад чрезвычайно удивился такой прозорливости невзрачной и пугливой деревенской старушки.

Он так удивился, что решил на все махнуть рукой. Закаты в этой местности бывали особенно глубокими, затягивающими в себя. Митя мог непрерывно глядеть на такой закат. Сердобольная Михайловна одергивала его за это. Две курицы в этом бедном дворике были вообще похожи по поведению скорее на собак, чем на кур.

Влад, конечно, любил хаос, но неподвижные глаза Станислава возбуждали его ум в нехорошую сторону. Он сам, в сущности, был уже не прочь съесть Станислава. Поэтому звонок по мобильной связи от Волкова раздался вовремя.

Руканов помнил, конечно, наказ шефа: «попробовать Станислава», и он, естественно, знал, что это значит. Нужно было этого парня испытать… О дальнейшем Руканов ничего не знал. Но испытание ничего не дало, и только Влад хотел сообщить об этом Волкову, как тот потребовал срочного возвращения Рукано-ва в Москву.

«Ты Таню Соснову из наших знаешь, конечно, — раздавался суровый голос Волкова. — Так вот, она такое натворила, хорошо еще, что на кладбище… Совсем отбилась от рук девка. А ведь талантлива, ничего не скажешь. Приезжай срочно. Надо. Твоя помощь нужна».

Пришлось расставаться с Тиховом. «Хорошо еще, Лев сюда не дополз, да нет, этот не доползет, застрянет, — подумал Влад. — Не нашенский он непредсказуемый».

И Руканов покинул Тихово. В деревне стало еще тише.

Правда, Михайловна обрадовалась исчезновению Руканова и за краюхой черного хлеба так говорила Мите:

— Не наш он, не наш, Митя. Он наполовину добрый, наполовину злой.

— А на третью половину, которая не существует? — перебил ее Митя.

— А на третью половину, — не смутилась Михайловна, — он непонятный, но наглый. Наглость в нем, Митя, есть, это точно. А я наглых не люблю. Кто смирный, тот и к небесам ближе. Ты посмотри на Стасика: ведь смирен он, ох как смирен…

Дни пошли в деревне не просто тихие, но до безумия тихие. Этот элемент безумия в полной тишине Михайловна хорошо чувствовала и потому ворочалась по ночам на скудной кровати. Тишина эта, длившаяся и длившаяся, напугала даже собачьих кур и кошек, не то что людей.

Соседка Михайловны ждала конца мира. Но ее кот не соглашался с этим.

Митя хоть и любил народ, но не до беспредела. Глаз его грустнел при взгляде на Станислава.

Станислав же, наоборот, вовсе не грустил. Отъезда Руканова он даже не заметил. Все шло своим чередом в этом доме, и казалось, ничто не нарушает черед. Михайловна, после ухода Влада, усиленно подкармливала домового, чтоб успокоить хозяйство. И внутри дома действительно становилось тише и домовитей.

Солнце на этот раз вставало нехотя, словно устало существовать. Но может быть, это только казалось. Утро становилось восхитительно нежным и в то же время далеким от происходящего на земле. Лес вдали замер в ожидании дневного покоя. Вода в речке блестела, словно плакала от нечеловеческого блаженства.

Вы читаете Мир и хохот
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату