Они сидели и молчали, говорить не хотелось. Да и не о чем было говорить. Вокруг война, не стоит говорить, стоит делать дело. Все разговоры потом, когда они победят, когда от Берлина не останется камня на камне, когда тех, кто заставил их быть здесь и сейчас – не останется. Ни одного, ни малейшего воспоминания. Без пощады, без жалости, нужно быть такими, потому что война не где-то у соседа. Война здесь, на их Родине, у них дома.
Птицы все же что-то заметили, но не решились сесть, пока люди были здесь. Так и кружили в небе, изредка присаживаясь на высокие деревья, окружающие неглубокую котловину посреди леса. Небо, серое и низкое, смотрело вниз на двух людей, сидящих на поваленном и сухом дереве. Небу не было все равно, но что оно могло сделать? Скрыть следы безумия этих глупых существ? Это оно могло.
И с неба, ставшего неуютным и холодным, вниз падали и падали тяжелые хлопья, не собираясь прекращаться. Снег валил, начиная становиться уже настоящим снегопадом, не легкой поземкой. Белое покрывало накрывало груду валежника, под которой остался глупый молодой Кристиан, решивший, что ему стоит бороться… за что-то, казавшееся важным. Небо понимало, что все это от глупости, но люди сами выбирают свой путь и получают награду за него тоже сами. Если человек решил, что две старые, давно забытые изломанные закорючки на петлицах делают его кем-то другим, стоящим над всеми остальными? Что тут можно сделать даже небу, высокому и мудрому? Людям свойственно делать ошибки, не учась на опыте других, и тот, что сейчас лежал в тысячах километрах от собственной родины, эту ошибку сделал. Мог остаться дома, спрятаться, заплатить врачам, не идти мстить русским за какие-то там обиды? Мог, но не стал. Как баран пошел за двуногими зверями, прикидывающимися волчьей стаей, не понимая, что на каждого волка всегда найдется волкодав. На свое несчастье встретил своего, и умер смертью обычной подзаборной шавки. Как это было всегда со всеми, решившимися прийти на эту землю с оружием. Небо знало это всегда, оно видело и помнило многое. И понимало, что ему скоро предстоит накрывать белым легким саваном многих из тех, кто думал так же, как глупый эстонский эсэсовец.
Потому что их красное знамя, на котором в белом кругу катится черное, испоганенное солнце, не сможет сравниться с алым цветом тех, кого они захотели сломить. И в этом была та правда, которую небо знало непреложно.
– Саша, капитан! – Юля, возникшая из белого вихря, начала кричать раньше, чем увидела их. – Быстрее, быстрее!
Куминов вскочил, понимая, что все-таки что-то случилось. И побежал в сторону блиндажа. Саша успела первой.
Джанкоев тихо стонал сквозь зубы, не приходя в сознание. Мерить температуру обычным градусником было не нужно. Жар, безумный жар чувствовался сразу, стоило прикоснуться ко лбу разведчика. Остальные разведчики, разбуженные его стонами, стояли рядом, окружив его кольцом. Венцлав растолкала их, стараясь быстрее оказаться рядом с раненым. Радист, которого вчера успела зацепить хозяйка заимки, метался в бреду. Чистые, хоть и немного отсыревшие простыни, найденные в специальном закутке блиндажа, промокли насквозь. Запах пота от недавно полностью отмывшегося бойца она ощутила издалека. Хуже было другое. В воздухе блиндажа висел густой сладковатый запах гнили.
«Заражение, – поняла Саша, – необычное по времени, которое он получил после зубов той твари. Господи, что делать?»
– Выйдите все! – голос девушки хлестнул по бойцам, отвлекая их от мечущегося товарища. – Капитан, Юля, останьтесь.
Разведчики вышли, оставив с Камилем только их троих. Саша присела на край топчана, стараясь не задеть его. Попросила Куминова дать нож, понимая, что не стоит пытаться расстегнуть тугие пуговицы.
– Подержите его, вспорю рукав.
Капитан обхватил плечи радиста, не давая ему двинуться. Юля крепко прижала к топчану раненую руку.
Нож у капитана был наточен на совесть. Крепкая ткань рубахи расползлась сразу, выпустив еще более усилившийся запах.
– Твою-то за ногу! – вырвалось у Саши, когда показался бинт, которым около двух часов назад она сама сделала Джанкоеву перевязку.
Ткань бинта не была белой. Не была рыжей от проступившей крови. Не была алой от крови резко и неожиданно хлынувшей. Густо-коричневая корка, с вкраплениями черных и зеленых капель от вытекающего гноя. Тяжелый и густой смрад начавшей разлагаться ткани. Темные толстые следы под кожей воскового цвета, протянулись от локтя на несколько сантиметров вверх. Венцлав только вздохнула, поняв, что смерти от сепсиса следовало ожидать в ближайшие часы. Никаких препаратов, способных обернуть заражение вспять, у них с собой не было.
– Что делать будем, Саша? – Куминов повернулся к ней, отпустив разведчика, так и не пришедшего в себя. – Умрет ведь.
Девушка задумалась, еще раз покачала головой.
– У нас нет с собой никаких действительно сильных лекарств-антибиотиков, да они тут и не помогут уже… Инвентарь, вот инвентарь есть… весь, и пила тоже. Стерилизовать только необходимо, вот что главное. Юля, спирт в блиндаже есть?
– Есть, – буркнула та, – сколько угодно для этой цели.
– Хорошо. Готовь спирт. Коля, нужна вода, горячая и открытый огонь. Стерилизовать будем с его помощью и спиртом, больше нечем. Жгуты у меня с собой есть, и бинты тоже.
– Этого добра здесь хватает, не стоит свои запасы тратить. – Юля встала. – Блиндаж готовили для партизан, это его основное назначение. У них раненые всегда есть, без медикаментов никуда. Вот ведь хрень, вот ведь.
Приготовления заняли некоторое время, пусть и недолгое. Во втором помещении блиндажа установили стол. Тот самый, за которым совсем недавно сидел довольный после бани Куминов. Горячую воду Воронков, которого капитан не отпустил, грел тут же, на второй из печей, садовой, с открытыми конфорками сверху. Несколько ведер, предварительно начисто отмытых, парили в плохом свете от керосиновых ламп.
Саша, проверив заточку никелированной пилы, лежавшей в ее памятной капитану укладке, нервно дымила в предбаннике. Куминов подошел к ней, уставившейся в одну точку прямо перед собой.
– Переживаешь?
– Не то слово, Коля. Мне же не доводилось раньше такого делать. Да и условия… Господи ты боже, жалко-то его как, слышишь?
– Он выживет? – Капитан внимательно посмотрел на нее. Саша взгляда не отвела.
– Я не знаю. Характер заражения непонятный, понимаешь? Подозреваю, что твари те и в самом деле были… не живыми. Удивляться в этом случае трупному яду мне в голову не придет. Если так, то умрет. Если нет – то не знаю. Доволен таким ответом?
– При чем здесь доволен или нет? – Куминов сел рядом. – Ты волнуйся чуть меньше, Саша. Если оставить как есть, то ты сама говоришь, что Камиль умрет. Значит, только такой выход. И все, больше никак. Тебе волноваться сейчас нужно меньше. Юля сможет тебе помочь, правильно понимаю?
– Сможет… – Саша затянулась, затушила сигарету. – У нее с медициной все в порядке всегда было, особенно с хирургией. Специальность у нее совершенно другая, на твою похожая. Но на занятия ходила исправно, с интересом.
– Вы учились вместе? – Капитан про задание не забывал. Как и про свои подозрения в сторону неожиданной попутчицы группы.
– Не совсем… – девушка встала. – В одном заведении, это верно. Но не вместе. Коля… Она тогда вас почуяла просто, в деревне. Этому их учили, хорошо учили.
– Что?
– Ей можно доверять, не напрягайся так. С ней нам проще будет, поверь. Мы и так в графике идем, а Юлька его сократит. Я очень рада, что она здесь оказалась. Хотя если бы предупредили, было бы лучше.
– Хорошо, – Куминов согласно кивнул. – Я попробую.
