очаровательная хозяйка.
Мужчины рассмеялись.
Прелестно! Я буду вам очень обязан, барон. Признаться, не люблю гостиниц.
События разворачивались по точно намеченному плану. Вечером, в ожидании ужина, Лота знакомила гостя с предками покойного «мужа».
Она переходила от портрета к портрету. Редлих держал хозяйку под руку, вежливо кивал, больше внимания уделял «очаровательной вдове», чем предкам ее покойного мужа.
Стол поблескивал хрусталем и старинным фарфором, который был специально доставлен из квартиры барона. Шлоссер и Скорин, стоя у горящего камина, тихо беседовали.
— Да поверьте вы наконец капитан, — говорил Шлоссер, — это самый что ни на есть настоящий полковник генштаба. Специалист по Востоку.
— При чем тут Восток? — спросил Скорин.
— Значения не имеет. Кажется, Редлих научная величина и все прочее. Его должны знать в Москве. В гестапо есть данные, что он не симпатизирует фюреру. Он многое знает. Это находка для вас.
— Которую мне подсовывает абвер, — добавил Скорин.
— Таковы условия игры.
— Посмотрим.
Закончив «экскурсию», Лота хлопнула в ладоши.
— Господа, прошу к столу!
Было время ужина, но полковник не ел целый день, и ради гостя Шлоссер распорядился приготовить обед. Скорин обратил внимание, что сегодня обед был выдержан в истинно немецком стиле. На столе не было ни водки, ни коньяка — их пили до обеда, зато пиво, которое Шлоссер не выносил, подали в неограниченном количестве. Видимо, Шлоссер хорошо знал вкусы гостя: Редлих был в восторге и от пива, и от рыбных и мясных салатов. Когда же подали наваристый острый бульон из бычьих хвостов, на лице полковника появилась мечтательная улыбка. Шлоссер не курил, как обычно, ведь немцы должны относиться к еде с благоговением. Ел барон мало, вел тихую неторопливую беседу, вообще походил на благовоспитанного мальчика, стоически выдерживающего скучную церковную службу.
Может быть, Редлих действительно полковник генштаба? Для Скорина к обеду подавали хлеб, сегодня хлеба не было, значит, Шлоссер не хочет, чтобы гость обратил внимание на русские вкусы Пауля Кригера.
Наконец встали из-за стола и перешли в библиотеку, где мужчинам подали кофе и коньяк. Редлих рассыпался в комплиментах, но очень быстро, ловко руководимый опытной рукой Шлоссера, оставил пустую болтовню и заговорил о работе. Шлоссер следил, чтобы рюмка гостя не пустовала. Полковник пил и болтал, явно пытаясь своей откровенностью выразить хозяевам свое полное доверие, тем самым отблагодарив их за гостеприимство.
Через час силы оставили его, он не мог уже ни пить, ни болтать и был передан на попечение слугам. Тяжело отдуваясь, Редлих поднялся по скрипучей лестнице. Рыжий слуга поддерживал его, направляя его движения.
Через минуту Редлих уже надрывно храпел.
Скорин и Шлоссер еще сидели за столом. Лота отошла к открытому окну.
— Действительно, болтун, — сказал Скорин. — Либо блестящий актер.
— Просите у Москвы разрешение на привлечение к сотрудничеству. Шлоссер сделал маленький глоток кофе.
Два дня полковник Редлих жил в особняке. Будучи осведомлен о близости барона Шлоссера с адмиралом Канарисом, полковник не сомневался, что и молчаливый капитан занимает в абвере значительный пост. Поддерживал беседу и задавал вопросы Шлоссер, Скорин только слушал. Внешне беспечно, не задумываясь, правдива передаваемая информация или лжива, отстучал длинную шифровку, в конце которой просил разрешения на вербовку полковника. Радист, как обычно, записал шифровку на магнитофон и, опять вырезав предупреждение о работе под контролем, выпустил ее в эфир.
Итак, жизнь в особняке шла относительно спокойно.
Полковник Редлих ел, пил и болтал, не подозревая, что заинтересованность абвера может обернуться для него весьма неожиданной стороной.
Скорин ждал, когда Шлоссер откроет карты и выяснится истинная цель пребывания барона в Таллинне. Еще Скорин ждал сообщения от Лоты. Он попросил ее достать ему адрес «маленького человечка». Потрясенная рассказом русского, Лота в ту ночь обещала помочь, но утром одумалась и рассказала обо всем Шлоссеру. «Человек должен иметь надежду. Обещайте, пусть надеется», — сказал Шлоссер. Лота делала вид, что пытается достать адрес «маленького человечка», конечно, не подозревая, что капитан уже немало знает о гестаповце, а просьба к ней, Лоте, связана с далеко идущими планами русского разведчика.
Шлоссер каждый день посещал «бюро Целлариуса», докладывал фрегатен-капитану о ходе операции. Барон ждал, когда русский получит «добро» на вербовку полковника.
Москва ответ задерживала.
Ни Шлоссер, ни тем более Скорин не знали, какое давление оказывает ставка на адмирала Канариса, требуя немедленного форсирования операции «Троянский конь». Адмирал получал ежедневно от Целлариуса отчет, внешне выражал недовольство медлительностью Шлоссера, но внутренне одобрял осторожность питомца, отлично понимая, что стоит Москве на минуту усомниться в поступающих из Таллинна данных, как вся операция будет обречена на провал.
Не знал о заботах Канариса и майор Симаков, у него хватало забот собственных. В Таллинне происходило что-то, не предусмотренное планом операции. Симаков даже для себя не мог точно представить ситуацию, в которой оказался Скорин. Тот работал явно под контролем немцев, но разрешения на вариант «Зет» не запросил. На запасной канал связи не выходит. В самое худшее Симаков не верил, но убедительно аргументировать это не мог и на вопросительные взгляды руководства: «Вы уверены?» — мог лишь твердо отвечать: «Уверен». Атмосфера вокруг операции становилась все более напряженной. Поступающая от Сергея информация становилась все интереснее и конкретнее.
Из партизанского соединения, базирующегося под Таллинном, получено подтверждение, что Петрухин прибыл благополучно и ушел в город. Ушел и молчит.
Получив шифровку о полковнике Редлихе, Симаков отдал материал для проверки, «добро» на вербовку не дал. Он рассудил так: по указке Шлоссера Скорин мог бы сообщить о вербовке как о свершившемся факте, а он просит разрешения. Зачем? Видимо, Шлоссеру нужно получить одобрение Москвы. Симаков решил выждать и усложнить ситуацию. Скорин таким образом получит лишний козырь в борьбе с немецким разведчиком.
Так прошла неделя. Москва молчала. Скорин, не имея санкции, не мог приступить к вербовке полковника, не имея источника, не мог получить ту «ценную информацию», ради передачи которой была задумана операция «Троянский конь». Шлоссер терялся в догадках, не понимая, почему русские не санкционируют приобретение такого ценного агента. Полковник Редлих прилетел в Таллинн. Повторную командировку полковника в Таллинн решил неожиданный визит Канариса к начальнику генштаба Гальдеру. Адмирал и генерал-полковник пришли к решению в случае удачного завершения операции полковника Редлиха обвинить в шпионаже в пользу России и расстрелять, дабы у Москвы не возникло сомнений в правдивости полученной информации.
Фрегатен-капитан Целлариус, получив соответствующее распоряжение адмирала, завел на полковника генштаба дело, аккуратно подшивал в него копии донесений капитана Кригера в Москву. Полковник понимал, что его используют в какой-то большой игре, и, ожидая благодарности, распинался в заверениях дружбы перед Шлоссером, Кригером и Целлариусом.
Все было готово, но Москва молчала.
С того дня, как Скорин рассказал Лоте о «маленьком человечке», отношения между ними изменились. Они часто гуляли вместе, хотя Шлоссер по-прежнему не доверял Лоте полностью охрану разведчика, их совместные прогулки всячески поддерживал. Скорин, выполняя предписания врача, гулял два раза в день — от одиннадцати до двенадцати и от восемнадцати до девятнадцати. И в основном по одному и тому же маршруту. Шлоссера заинтересовала эта закономерность. Он даже сам дважды сопровождал Скорина, но
