ничего подозрительного не заметил. Скорин, пожаловавшись на боли в ноге, вновь стал ходить с тростью. Его сопровождал охранник под видом знакомого офицера, а иногда Лота. В таких случаях негласная охрана усиливалась.
Лоте нравились эти прогулки. Она представляла, как когда-нибудь будет рассказывать о том, что прогуливалась по Таллинну под руку с крупным русским разведчиком; конечно, она не упомянет о вооруженной охране. Лота слагала красноречивый рассказ, оснащая его все новыми подробностями. Русский оказывался то горилло-образным дикарем, то блестящим элегантным кавалером, по уши влюбленным в свою прекрасную телохранительницу. Иногда происходили погони и перестрелки. Эта часть рассказа еще не была окончательно отточена, Лота не придумала, кто за кем гнался и в кого ей приходилось стрелять.
Гуляя, Лота исподтишка рассматривала своего спутника Обычно спокойное, бесстрастное лицо русского в час прогулки преображалось. Капитан — как Лоте хотелось узнать его настоящее имя! — о чем- то напряженно думал. Он хмурился, улыбался, казалось, мысленно с кем-то разговаривал, что-то доказывая, стучал по мостовой тростью. Глаза у него тоже менялись — то голубые, то синие, то совсем черные. Иногда он пристально смотрел на противоположную сторону улицы.
В тот день сразу после вечерней прогулки Шлоссер пригласил Скорина в библиотеку.
— Садитесь, капитан. — Шлоссер показал на кресло, сам встал у книжных полок, вынул наугад какой- то том, открыл посредине. — Как могло случиться, капитан, что ваш Центр не дает санкцию на вербовку?
— Думаю, перепроверяют, — ответил Скорин, разглядывая ручку трости. — Почему я больше не встречаюсь с Лапиным?
— Полковник в десять раз интереснее. Вы имеете право на инициативу? — Шлоссер захлопнул книгу, бросил ее на стол. — Сегодня выйдете в эфир, повторите передачу о полковнике.
— Хорошо, барон. Но я должен увидеть Лапина, — настаивал Скорин.
Шлоссер чуть было не чертыхнулся. Два дня назад гестапо арестовало нескольких курсантов и среди них Лапина. Не может же барон все время вмешиваться в работу службы безопасности!
— Видно, он арестован? — Скорин задумался. — А ведь Центр одобрил вербовку Лапина и придает поступившей от него информации большое значение. — Скорин любовно погладил ручку зажатой между колен трости.
Шлоссер, еле сдерживая себя, сказал:
— Сведения, которыми располагает полковник, интереснее, чем материалы паршивого курсанта.
— Вы абсолютно правы, барон, — спокойно ответил Скорин. — Но Центр через другие каналы может узнать об аресте Лапина. Вы не подумали об этом?
Шлоссер представил себе разговор с Маггилем, неизбежное объяснение с Целлариусом. Как быстро все изменилось! Канарис не звонит, фрегатен-капитан стал другим человеком. На лице Маггиля вновь появилась сытая усмешка. Затаились и ждут. Если Георг фон Шлоссер ошибется, то вся свора накинется, даже трупа не оставят.
— Хорошо, капитан. Мне надо два дня. — Повернув книжную полку, Шлоссер открыл маленький бар, где стояло несколько бутылок и рюмок.
— Подождем, разведчик обязан уметь ждать, — философски заметил Скорин.
— Хотите выпить?
— Благодарю, барон. Я устал и пойду спать. Вы не могли бы завтра от одиннадцати до двенадцати погулять со мной? Я хочу вам кое-что показать.
Шлоссер удержался от вопроса и ответил:
— Хорошо. Спокойной ночи, капитан.
— Спокойной ночи, барон. — Скорин, тяжело опираясь на трость, вышел из библиотеки.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лота шла между мужчинами и поворачивала тщательно причесанную головку то в одну, то в другую сторону. Барон и в форме, которая попадалась в Таллинне на каждом шагу, отличался небрежным изяществом. Лота знала, что сегодня охрана усилена.
Скорин был необычно оживлен, оказывал Лоте всяческие знаки внимания: купил букетик цветов, пригласил зайти в кафетерий, где они стоя выпили лимонада. Лота заметила настороженный взгляд барона: Шлоссер почти не сводил со Скорина глаз.
Когда они вышли из кафетерия, по улице медленно двигалась колонна санитарных машин. Но специальных машин, очевидно, не хватало, из кузовов грузовиков неуклюже торчали забинтованные руки, ноги, головы. Неожиданно зловещую тишину, которая воцарилась на улице, разорвал хриплый голос репродуктора:
— Наши доблестные армии громят большевиков по всему фронту! Победа близка! Русский гигант скоро рухнет на колени…
В репродукторе что-то щелкнуло, голос диктора умолк, улицу заполнили звуки бравурного марша. Снова треск и тишина. Последний грузовик тряхнуло на повороте, из кузова донеслись стоны.
Шлоссер, убежденный, что капитан не упустит удобного момента и отпустит сейчас какую-нибудь колкость, с вызовом посмотрел на него. На лице русского не было ни торжества, ни злорадства. Он лишь болезненно поморщился, потер простреленное бедро, будто его самого только что больно тряхнуло в грузовике. И все-таки барона не оставляло предчувствие опасности, надвигающейся беды. Капитан логичен и последователен. Раз он пригласил Шлоссера на прогулку, значит, преследует определенную цель. Какую? Шлоссер не хотел сам задавать этот вопрос. Как прекрасно капитан ни владеет собой, Шлоссер чувствует, что русский нервничает: легкий румянец, необычно блестят глаза, оживленно и много говорит.
Скорин тоже почувствовал настороженность и подозрительность барона. Необходимо срочно его отвлечь. Не придумав ничего лучшего, Скорин спросил:
— Лота, вы знаете историю Таллинна?
— Расскажите, капитан, — Лоте передалось напряжение мужчин, и она обрадовалась предстоящей разрядке.
— Впервые город появился на карте в начале двенадцатого столетия и имел название Калеван, — начал рассказывать Скорин. — Примерно через сто лет возле Калевана неожиданно причалили корабли с датскими воинами. Шла летняя страда. Защитники Калевана не успели вовремя собрать дружину… Захватчики дали порабощенному городу новое название — Ревал. Хотя оно происходило от названия древнеэстонской земли «Рявала», эстонцы не приняли его. Они стали именовать город Таллинном — Таани лиин — датский город, подчеркивая тем самым, что город захвачен чужеземцами. — Скорин остановился и оглянулся.
Шлоссер взял его под руку, посмотрел в лицо.
— Что дальше, капитан?
— Улица Пикк-Ялч, по которой мы идем, — древняя дорога эстов, по ней они спускались на поля, — ответил Скорин, улыбаясь. — Здание, у которого мы остановились, барон, здание Большой гильдии, сооруженное в начале пятнадцатого века. — Шлоссер сжал руку Скорина, подтолкнул его; Шлоссеру не нравилось, что они остановились.
— Впереди вы видите церковь Оливисте. — Вновь остановившись, Скорин показал на церковь. — Она построена в пятнадцатом веке. — Он замолчал и тростью остановил проходившего мимо невысокого мужчину с портфелем под мышкой.
— Вальтер? — спросил он. — Узнаешь меня?
Мужчина остановился и сквозь темные очки посмотрел на капитана.
— Что вам угодно, господин капитан!
Шлоссер отстранил Лоту, обратился к прохожему:
— В чем дело?
— Не могу знать, господин майор. Господин капитан ошибся, ответил мужчина.
— Сними очки, Вальтер, — сказал Скорин.
