сухо, как в духовке. Сколько Гуров ни отгонял мысли о воде, сколько ни пытался думать о чем-то другом, но часа через два жажда стала нестерпимой.
Райской музыкой был звук, который он узнал сразу. Звук бегущей через каменистое русло воды. Или ручей, или речушка, обрадовался сыщик. Большого усилия воли стоило не побежать на звук льющейся, плещущейся, такой чистой и холодной воды. Гуров упорно шел по конскому следу, успокаивая себя, что ведет он именно к воде.
Лошадиное фырканье раздалось совсем рядом, можно было даже различить, как лошадь бьет копытом по воде. Гуров наконец оставил след и бросился вперед, проламываясь сквозь кустарник и густой осиновый подрост.
Татьяна сидела по пояс в воде и плакала. Она держала рукой повод и время от времени дергала его, что-то обиженно говоря лошади. Животное иногда поворачивало к ней свою большую голову, трясло головой, как будто выражая несогласие, и снова опускало морду в воду.
– Таня! – крикнул обрадованный Гуров. – Нашлась, девочка моя! Чего же ты в воде-то сидишь? Простудишься.
– А она не идет! – чуть ли не навзрыд сказала девушка. – Уперлась, как баран, и не идет.
Лошадь повернула голову на новый голос и снова затрясла гривой. Гуров подбежал к девушке с подобранной по пути хворостиной, отобрал у нее повод и вытянул хворостиной лошадь вдоль крупа.
– А ну пошла на берег! – прикрикнул он и, повернувшись, потянул лошадь за собой. – Иди, говорят тебе, дура! Все бы тебе девушек обижать.
Лошадь, почувствовав силу и характер человека, перестала капризничать и послушно пошла на берег. Вполне возможно, что она просто напилась. Гуров привязал повод к дереву, подергав его несколько раз и убедившись, что привязал он надежно. К нему подошла Татьяна, ежась в мокрой одежде и обхватив себя за плечи посиневшими руками.
– Я не знала, что с ней делать, – стала оправдываться девушка. – Я ее понукала, а она как воду увидела, так ни в какую. И меня сбросила. Хорошо еще, что я повод из руки не выпустила.
Гуров прикинул, что ускакать им удалось довольно далеко. Хотя как далеко? Часа полтора пешего хода, и преследователи вполне могут быть здесь. Костер бы развести, высушить Танину одежду, ее саму согреть… Зажигалка с сигаретами у Гурова остались при себе в куртке. Но дым! Для просушки одежды нужен большой костер. А его как раз нетрудно заметить издалека. И, судя по стрельбе вслед, эти уж точно не намерены церемониться. Тут уже опасность смертельная.
– Таня, – стал говорить Гуров, стараясь быть очень убедительным, – нам нельзя тут задерживаться. В моего коня попали, и он сдох. Давай выжмем твою одежду, и в путь. Попробуем найти Алину, а потом уж будем выбираться отсюда.
В глаза Гурову бросилось, что позади седла лошади был приторочен какой-то брезентовый сверток. Он развязал кожаные ремешки. Это был всего лишь кусок брезента размером примерно метр на два. Он расстелил его на траве.
– Раздевайся и хорошенько отжимай одежду, – велел он девушке, а сам направился к речке.
Вода была ледяная, но чистая. Ломило зубы, и Гуров пил небольшими глотками, стараясь смочить первым делом пересохшее горло, а не наполнить живот водой. Наконец жажда отступила.
Татьяна стояла в одних трусиках и лифчике и пыталась отжать розовый джемперок. Точнее, она крутила его в руках, явно боясь сделать что-то, от чего он потеряет форму. Девушку основательно трясло. От холода и всего пережитого она, к счастью, не стеснялась Гурова. Сыщик подошел, вырвал у нее из рук джемпер и сильно его выжал. Разбросав его на брезенте, так же безжалостно выжал светлые брючки девушки, ее городскую короткую куртку и портянки. Потом вылил остатки воды из сапог и стал снимать с себя куртку противоэнцефалитного костюма. Своей фланелевой рубашкой он стал растирать девушку. Без лишних разговоров сам расстегнул на спине лифчик и бросил его на брезент. Тер он сильно и безжалостно, лишь бы разогреть тело, подстегнуть кровообращение.
Татьяна, ничего не спросив и не глядя на Гурова, вдруг стала стягивать мокрые трусики. Выжав их, бросила на одежду. Сыщик подавил улыбку. Стыд стыдом, а почувствовала, как в них, мокрых, ей холодно.
– Надевай мою рубашку, – велел Лев.
Свернув мокрую одежду, он таким же узлом, как и брезент, приторочил ее сзади к седлу. Потом уселся на траву, стянул сапоги, снял портянки и снова надел сапоги, на голые ноги. Татьяна уже застегивала пуговички и выглядела сейчас очень соблазнительно в рубашке, которая не доходила до ее округлых коленей. Особенно если помнить, что на ней нет трусиков.
Гуров помог Татьяне намотать свои портянки и надеть сапоги. Энцефалитную куртку он надел прямо на голое тело. Взобравшись на лошадь, посадил Татьяну перед собой и накрыл ее не очень чистым брезентом. Так она хоть какое-то тепло сохранит.
Куда ехать, сыщик не имел представления. Если Алина двинулась к железной дороге, то она скоро будет возле людей, а значит, в безопасности. А вот если не поехала? Может, ее конь тоже потянется к воде. Может, она сообразила, что надо удирать подальше от захвативших их вооруженных людей. И Гуров направил коня вдоль речушки.
Иногда можно было ехать прямо по берегу, иногда приходилось углубляться в лес, а иногда ехать прямо по воде, рискуя, что лошадь переломает себе ноги. Гуров потерял надежду найти Алину и не представлял, как это можно сделать. Гораздо больше его беспокоила Татьяна. Девушка стала покашливать, и сквозь брезент он постоянно ощущал, как ее бил озноб. К тому же солнце стало клониться к горизонту.
Надо было принимать решение. Про мнению Гурова, они с девушкой отъехали километров на двадцать. Пешком их преследовать вряд ли кто будет, к тому же неизвестно, в каком направлении. Едва ли преследователи были лучшими следопытами, чем Гуров. Придется останавливаться.
Ночь они провели у костра. Гуров все время отходил за дровами и хворостом. Пока было светло, он ходил подальше, ломал сушняк. Когда совсем стемнело, брал топливо из собранной им с вечера кучи, которая быстро кончалась. Закутанная в брезент девушка молча лежала у костра с закрытыми глазами.
Гуров проснулся от холода, когда стало светать. Костер почти погас. Пришлось подняться и, проделав несколько согревающих упражнений, снова отправляться за топливом. Высохшая, развешанная на палках у костра одежда Татьяны опять набралась влаги из ночного воздуха. Гуров подбросил хвороста, раздул пламя и подошел к девушке. Лоб у нее был просто огненный.
Когда совсем рассвело, Гуров скрепя сердце принес несколько раз в ладонях холодной воды. Деваться было некуда, потому что из-за жара у Татьяны была страшная жажда. Одев девушку в сухую теплую одежду, Гуров опять усадил ее перед собой на коня и тронулся в путь.
И только тут до него дошло, что небо заволокло серой пеленой. Ориентироваться он умел только по солнцу, а сейчас его не было. Матерясь на чем свет стоит, Гуров тронул лошадь. Он правил наобум. Может, они ехали на юг, может, на запад или восток. Может быть, они возвращались прямо в лапы бандитам. Но сидеть на берегу речки с больной девушкой без еды было нельзя. Оставалось надеяться на везение.
Гуров потерял счет времени, даже чувство голода у него притупилось. Мерное покачивание лошади убаюкивало, усыпляло. Было бы даже хорошо, если бы в его объятиях так не тряслась в ознобе Татьяна. Лошадь упорно потянула влево, не слушаясь повода, Гуров выругался, потянул повод вправо и наподдал ее под бока пятками сапог.
– Вань, дымом пахнет…
– Что? Дымом? – встрепенулся Гуров.
Теперь и он ощутил легкий запах дыма, который витал в воздухе. А минуту спустя над кронами деревьев еле заметно заклубилось темное. Первая мысль, которая возникла в голове сыщика, была о лесном пожаре. Но лошадь упорно трясла гривой и тянула влево, в сторону дыма. Может, умное животное почувствовало людей, жилье. Гуров ослабил повод и дал лошади возможность самой выбирать дорогу.
Через несколько минут запах гари стал отчетливо ощущаться, а потом и звуки топоров. Татьяна, кажется, все поняла и теснее прижалась к мужчине, надеясь, что ее мучения скоро кончатся.
Взгляду Гурова открылась большая поляна. Слева у густого леса расположились три основательных бревенчатых дома с надворным постройками, огороженными тыном. Правее вспаханные участки земли, луговые участки, зеленевшие травой. А прямо на краю, откуда Гуров с Татьяной появились, двое мужчин рубили ветки и складывали в большой костер. В стороне валялись оттащенные и очищенные от ветвей
