Происходило все это въ 1844 году. Весною Наталья Андреевна съ мужемъ у?хала на воды въ Германію, въ надежд? вернуться зимой въ Петербургъ. Не тутъ-то было. Входитъ ко мн? однажды, въ начал? зимняго сезона, Гордонъ — жили мы съ нимъ въ одномъ зданіи, въ казармахъ, — и даетъ мн? прочесть письмо отъ нея, отчаянное письмо, на дв?надцати страницахъ, исписанныхъ по-женски вдоль и поперекъ, сущность котораго состояла въ томъ, что мужъ, вм?сто Петербурга, везетъ ее на зиму въ Римъ, что она съ ума сходитъ отъ одной этой мысли, и что поэтому — или онъ, Гордонъ, долженъ все бросить и тотчасъ же ?хать также въ Римъ, или она, если онъ только на это согласенъ будетъ, кинетъ мужа и прискачетъ въ Петербургъ, 'быть его служанкою, рабою, все, что онъ захочеть изъ нея сд?лать', — словомъ, одно изъ т?хъ страстно-нел?пыхъ и прелестныхъ въ нел?пости своей писемъ, какія въ состояніи писать лишь одна безъ памяти любящая, и притомъ любящая въ первый разъ, женщина… Я прочелъ.
— Что же д?лать теперь? говорю.
— Это безумство! отв?чалъ Гордонъ, расхаживая по комнат? и пожимая плечами:- въ отставку меня великій князь — Михаилъ Павловичъ покойный тогда гвардіей командовалъ, — не за что не выпуститъ, а за границу и подавно; кинуть же ей мужа и ?хать сюда — это значитъ губить себя на в?къ, и я былъ бы мерзавецъ, еслибы допустилъ ее сд?лать такое… безумство, повторилъ онъ. — Я поэтому отправилъ къ ней сейчасъ письмо: умоляю ее вс?мъ ей дорогимъ… им?ть терп?ніе и не прекословить мужу… а я, съ своей стороны, пишу, буду стараться въ конц? зимы устроить себ? какъ-нибудь по?здку за границу, и тогда, разум?ется, я прямо въ Римъ…
— Да какъ же ты думаешь устроить это? спрашиваю его опять.
— Да никакъ не думаю, обернулся онъ быстро на меня;- но в?дь, согласись ты, то, что она предлагаетъ, невозможно, безумно… Ты согласенъ, что это невозможно? съ какими-то тревожными глазами, вижу, требуетъ онъ отъ меня отв?та.
— Конечно, такъ! не могъ я не согласиться.
У него лицо повесел?ло.
— То-то, говоритъ, — а потому у меня одна надежда — время! Она успокоится, привыкнетъ къ разлук?…
И ни вздоха. Словно онъ даже радъ былъ этой мысли, что она привыкнетъ…
— Э, э, думаю себ?,- вода, видно, на убыль пошла!
И стало мн? ужасно досадно за эту б?дную женщину: томится она теперь, милая, и слезы льетъ украдкой отъ мужа по этомъ молодц?, а онъ въ то же время…
Однако я и его зналъ, — онъ ц?лый годъ добивался ея, и зат?мъ, еще такъ недавно, такъ горячо любилъ, такъ тосковалъ, когда она у?зжала весною… Странно!.. Притомъ это былъ не в?треный, не
Мысль одна какъ молнія блеснула у меня въ голов?.
— Мирра! проговорилъ я себ?.
А
М?сяца три предъ этимъ, только-что мы изъ лагеря вернулись, прі?хала изъ-за границы поселиться въ Петербург? одна двоюродная сестра моя, Маргарита Павловна Оссовицкая. Была она меня старше л?тъ на пятнадцать, вышла замужъ рано и жила съ т?хъ поръ то въ провинціи, то въМоскв?. Я, признаюсь, едва помнилъ о ея существованіи, когда въодинъ прекрасный Божій день получилъ отъ нея записку, въкоторой она, 'въ качеств? ближайшей родственницы', изв?щала меня о своемъ прі?зд? и полушутливо, полунастоятельно вытребывала меня въ себ? немедленно. 'Провинціальная кузина', да къ тому же не молодая, — въ этомъ, вы понимаете, не могло быть ничего заманчиваго для 'блестящаго кавалергарда', какимъ я почиталъ себя, да и какимъ — теперь, подъ старость, можно въ этомъ признаться, я и д?йствительно былъ въ ту пору. Я кинулъ, поморщившись, записку ея на столъ, — но въ то же время припомнилось мн?, какъ однажды, въ раннемъ моемъ д?тств?, эта самая Маргарита Павловна ублажала покойнаго отца моего, собиравшагося меня выс?чь за какую-то крупную шалость. 'Такъ вотъ за это тотчасъ же и пойду къ ней!' р?шилъ я великодушно, над?лъ каску и отправился. Жила она на Сергіевской, въ двухъ шагахъ… Вел?лъ о себ? доложить. Выб?гаетъ во мн? на встр?чу еще св?жая, круглая, съ веселыми глазами и веселыми ямочками на румяныхъ и кр?пкихъ какъ яблоко щекахъ, сорокал?тняя барыня, безъ чепца и въ какомъ-то распашномъ капот? и прямо кидается ц?ловать меня. Само добродушіе — и самъ Саратовъ!
И вотъ-съ у этого самаго Саратова была дочь — Мирра…
Вы вс?, воскликнулъ на этомъ м?ст? Дмитрій Иванычъ, — в?рующіе въ одни 'физіологическіе законы организмовъ', объясните мн?; пожалуста, какими чудесами у такихъ матерей, какъ Маргарита Павловна, могутъ рождаться такія созданія, какова была Мирра? Ни единой, ни вн?шней, ни внутренней, черты сходства не существовало между ними. У круглолицей, черноглазой и курносой кубышки, хохотуньи и сплетницы, дочь была стройная, бл?дноокая и словно вся ушедшая въ себя д?вушка, полная неизъяснимой и какой-то таинственной прелести. Кто вид?лъ ее хотъ однажды, тотъ не могъ уже забыть выраженія ея загадочныхъ, будто туманомъ подернутыхъ, глазъ, неожиданно поднимавшихся на тебя въ иныя минуты съ какою-то д?вственно вызывающею см?лостью и упорно зат?мъ гляд?вшихъ до т?хъ поръ, покаты самъ невольно не опускалъ своихъ в?къ… Этотъ взглядъ ея, да ея необыкновенные ор?ховаго цв?та волосы, тяжесть которыхъ словно придавливала книзу ея маленькую голову, — ихъ нельзя было забыть, повторяю.
— А в?дь, ей-же-ей, моя дочь! хохотала Маргарита Павловна, сама указывая на это несходство дочери съ ней, — она съ первой же минуты начала со мною обращаться какъ съ ближайшимъ родственникомъ, выбалтывая все, что у нея было на душ?:- отъ меня и отъ Петра Петровича покойнаго, и другихъ д?тей никого у насъ и не было съ т?хъ поръ. А онъ, помнишь, мущина былъ, что говорятъ у насъ мужики,
—
