— Папа! вылет?ло изъ нихъ съ посл?днимъ дыханіемъ…

. . . . . . . . . . . . . .

XLIV

Баронесс? Любови Петровн? фонъ-Фельзенъ недолго суждено было судьбой (Провид?ніемъ, чуть-чуть не осм?лился сказать я,) то 'земное счастіе', на которое, казалось ей — и не ей одной, — никто бол?е ея не им?лъ права и котораго она наконецъ достигла. Черезъ полтора года посл? вступленія ея во второй бравъ, она скончалась отъ несчастныхъ родовъ, л?томъ, въ Царскомъ Сел?, гд? мужъ ея, — какъ в?рно предсказывалъ отецъ мой, — командовалъ лейбъ-гусарскимъ и даже первымъ эскадрономъ. Въ одномъ письм?, полученномъ матушкой въ ту пору изъ Петербурга, говорилось, между прочимъ, что н?сколько дней сряду вокругъ Царскосельскаго озера, 'autour du lас', ни о чемъ другомъ не говорили, какъ о рановременной кончин? этой прелестной женщины, 'de cette femme aussi spirituelle que charmante', o ея усп?хахъ при двор?, откуда въ продолженіе ея недолгой бол?зни по два раза на день посылалось узнавать о ея здоровь? и о ея неут?шномъ супруг?, который тотчасъ же всл?дъ за достигшимъ его несчастіемъ пожалованъ былъ на маневрахъ флигелъ-адъютантомъ. Сожал?ніе было всеобщее. Одна короткая пріятельница покойной, прибавлялъ матушкинъ корреспондентъ, попробовала было влить каплю яда въ этотъ чистый сосудъ общественной горести. Она разсказывала, будто бы за день до смерти баронесса Фельзенъ, услыхавъ изъ спальни крикъ своего ребенка, горько вдругъ заплакала и произнесла сл?дующія загадочныя слова: 'j'ai tue le premier, le second m'а tue…' Но такъ какъ, съ одной стороны, дама эта не ум?ла представить никакого объясненія такой поистин? фантастической фразы, то и самая фраза отнесена была посмертными защитниками 'прелестной женщины' въ области фантазіи, т?мъ бол?е, что мужъ разскащицы, однополчанинъ барона Фельзена и даже старшій его въ чин?, на т?хъ же маневрахъ во флигель-адъютанты пожалованъ не быль. Поэтическій ореолъ, 'l'aureole poetique' ос?нявшій Любовь Петровну до самой могилы, остался такимъ образомъ неоскверненнымъ въ памяти ея поклонниковъ.

Шесть л?тъ посл? потери жены, баронъ Фельзенъ командовалъ въ нашихъ странахъ т?мъ самымъ полкомъ, въ который онъ въ минувшіе дни переведенъ былъ съ Кавказа. За годъ предъ его назначеніемъ тихо угасла весеннимъ днемъ въ Богдановскомъ Анна Васильевна; она только н?сколькими м?сяцами пережила мужа. Б?днаго ?ому Богдановича поразила мгновенная смерть, на пиру, который давалъ онъ корпусному командиру Рындину, въ честь сына его, Саши, получившаго Владиміра съ бантомъ за отличный подвигъ храбрости въ горахъ Кавказа. 'За здоровье нашего дорогаго, неустрашимаго Александра Ивановича', провозгласилъ 'старый Галагай', высоко держа надъ головой п?нившійся бокалъ, — и вдругъ зашатался и повалился навзничь, обливая виномъ свои нанковые панталоны… Лишившись его, Анна Васильевна почувствовала себя никому ненужною, — она и угасла. Что слезъ пролито было на сел? о ней, что рыдавшаго народу сопровождало ея останки въ фамильный склепъ, въ которомъ ожидало ее м?сто рядомъ съ ?омой Богдановичемъ, въ головахъ Васи иего отца…

Оставшись сиротой, Галечка, то-есть Анна ?оминишна Галагай, — выписала себ? тотчасъ же изъ Москвы одну дальнюю, очень б?дную и очень глупую, но приличную грузинскую княжну-тетку и подъ этимъ флагомъ направила паруса за границу — 'кончать свое образованіе'. По минованіи траура она вернулась въ Богдановское, гд? вступила въ управленіе своими большими им?ніями (она была единственная насл?дница и отца своего, и Герасима Ивановича, за смертью Васи,) полною и притомъ необыкновенно смышленою, д?льною и уже опытною хозяйкой.

Черезъ м?сяцъ по ея прі?зд?, командиръ *** гусарскаго полка, чрезъ посредство все такъ же румяной, но усп?вшей раздобр?ть до разм?ровъ пивнаго котла, Дарьи Павловны Дорошенковой, счелъ своимъ долгомъ просить молодую насл?дницу о дозволеніи представиться ей 'en qualite d'ancienne connaissance'.Анна ?оминишна отв?чала Дарь? Павловн? любезною запиской на изящн?йшемъ французскомъ язык?, которою просила ее прі?хать об?дать въ Богдановское и передать приглашеніе о томъ-же 'а monsieur de Fehlee', o которомъ она издавна хранитъ самое пріятное воспоминаніе, какъ объ одномъ изъ любимцевъ ея покойнаго отца, un desgrands favoris de mon pauvre feu pere'…

Д?ло происходило въ конц? мая. Въ начал? августа старыя ст?ны Богдановскаго домa огласились въ посл?дній разъ столь обычнымъ имъ когда-то грохотомъ музыки и шумнымъ говоромъ пирующаго люда. Все сос?дство созвано было на бракосочетаніе Анны ?оминишны съ барономъ Эдуардомъ Карловичемъ. Шаферами у нев?сты были два бывшіе обожателя ея: поэтъ и губернскій чиновникъ Жабинъ и я, только что кончившій тогда курсъ въ университет? (въ одно изъ т?хъ привилегированныхъ заведеній, куда желалъ пом?стить меня отецъ мой, я не попалъ — и, всл?дствіе этой печальной случайности, лишенъ былъ высокаго самоуслажденія почитать себя съ юныхъ л?тъ призваннымъ законодательствовать и править въ любезномъ отечеств?). На другой день посл? свадьбы молодые, по англійскому обычаю, отправились путешествовать…

Стараго Богдановскаго дома не существуетъ бол?е: новый влад?лецъ (баронесса фонъ-Фельзенъ продала вс? свои украинскія им?нія одному 'жел?знодорожному д?ятелю' изъ евреевъ,) перед?лалъ его на сахарную фабрику. Фамильный склепъ, съ могилами старыхъ Галагаевъ, Васи, его отца, исчезъ подъ бугромъ наваленной на него земли, на которомъ высится столбъ съ колоколомъ, призывающимъ рабочихъ на см?ны. Старыя липы террасы, 'что за Гетмановъ сажены были', пошли на топливо… Новая жизнь словно съ какимъ-то злорадствомъ постаралась смести вс? сл?ды, оставленные зд?сь минувшимъ…

Минувшее это кануло въ в?чность и не вернется никогда, — но далекій уже призракъ его вызываетъ и посейчасъ горькія слова упрека и глумленія въ злобныхъ устахъ… A между т?мъ все-ли въ немъ, по истин?, заслуживало порицанія и ненависти? Не было-ли и тамъ, и можетъ-быть бол?е, ч?мъ нын?, простыхъ и чистыхъ сердецъ, ум?вшихъ горячо откликаться на чужое горе, и жажды блага и добра, и безпред?льнаго самоотверженія, и любви, — той любви 'къ челов?ку', о которой такъ много хлопочутъ строители 'новаго зданія' и которой, увы, такъ мало въ нихъ самихъ? Не изъ этого-ли, наконецъ, черною грязью закидываемаго теперь минувшаго вышли люди, умиравшіе на Севастопольскихъ бастіонахъ, и т?, что сослужили своему народу великую службу его освобожденія?…

Въ числ? безчисленныхъ новыхъ вопросовъ, поднятыхъ новымъ временемъ, право женщины свободно располагать собою, по влеченію сердца, занимаетъ весьма важное м?сто и находитъ себ? не мало остроумныхъ и горячихъ, если не всегда талантливыхъ защитниковъ. Но, увлекаясь великодушнымъ желаніемъ вызволить 'живую душу' изъ-подъ гнета 'узкой морали' и 'условнаго долга', поборники женской свободы тщательно забываютъ другую душу живую, другое существо. взывающее о защит?,- забываютъ ребенка этой женщины, которой предоставляютъ они свободно м?нять одну привязанность на другую, безжалостно попирая все, что представляется ей при этомъ 'неразумнымъ препятствіемъ'. — 'Умереть для меня величайшее счастіе', говорилъ мн? Вася предъ кончиной, — 'изъ меня-бы нехорошій челов?къ вышелъ'… Не св?тлый міръ любви и благоволенія къ людямъ соорудитъ въ себ? душа ребенка, вид?вшаго слезы отца о покинувшей ихъ матери, — и никакія мудрствованія не вырвутъ изъ него жгучаго сознанія ея позора. Изъ міра первыхъ, неизгладимыхъ впечатл?ній онъ внесетъ въ жизнь д?йствительную лишь раннюю опытность страданія, преждевременное отрицаніе и злобу къ этой предстоящей ему жизни… A на отрицаніи и злоб? не созидалось еще ничего на земл?!…

КОНЕЦЪ.
,

Примечания

Вы читаете Забытый вопрос
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату