Княжна Тата

Скавронцевъ жадно дочиталъ бы ихъ до конца. Но первая часть письма его покоробила. Онъ бросилъ его на столъ, сжалъ брови и фыркнулъ про себя, покрасн?въ даже при этомъ: 'да что онъ, чортъ его дери, вообразилъ въ самомъ д?л?, что я себя въ управляющіе ему предлагаю!…'

Кончилось т?мъ однако, что онъ, см?нивъ въ большихъ Дворахъ, въ силу данной ему дов?ренности, съ полдюжины управляющихъ, оказывавшихся одинъ глуп?е или вороват?е другаго, пере?халъ туда самъ на воеводство; трехл?тіе его истекло; онъ вышелъ въ чистую и, скинувъ мундиръ, страстно предался сельскому хозяйству, хотя каждый день проклиналъ его и обзывалъ 'каторжнымъ д?ломъ'.

Шелъ уже пятнадцатый годъ, какъ онъ занимался имъ. Обстоятельства его перем?нились т?мъ временемъ: какая-то старая тетка оставила ему по зав?щанію тысячъ девяносто денегъ. Получивъ эти средства, онъ посп?шилъ отправить двухъ остававшихся у него въ живыхъ отъ многочисленной семьи мальчиковъ на воспитаніе въ ближайшій университетскій городъ, уб?дивъ и свою непом?рно расплывшуюся В?рочку переселиться туда 'для надзора за ребятами.' Самъ онъ остался управлять Большими Дворами. 'Каторжное' д?ло было уже для него неотразимою потребностью. Онъ велъ его съ непоколебимою настойчивостью и какою-то необыкновенною см?тливостью. Для рабочаго, для окрестныхъ крестьянъ, онъ былъ именно тотъ 'простой' и справедливый баринъ, котораго любитъ, которому в?ритъ русскій мужикъ. Онъ этимъ дов?ріемъ и любовью достигалъ многаго, недостижимаго для другихъ. Патронъ его, князь Можайскій, давно полковникъ и флигель-адъютантъ, побаивался его въ душ? точно такъ же, какъ въ т? дни, когда его, юнкера, строгій эскадронный командиръ Скавронцевъ посылалъ дежурить съ метлой въ конюшн?. Старая княгиня, маленькая, слезливая и недалекая, каждый годъ прі?зжавшая на л?то съ дочерью въ Большіе Дворы, молилась на него какъ на Провид?ніе, спеціально назначенное для спасенія сына отъ разоренія. Княжна дразнила ее этимъ обожаніемъ и, въ воспоминаніе одного Диккенсова романа, называла Скавронцева: 'нашъ взаимный — и грозный другъ', прибавляла она съ чуть-чуть презрительнымъ движеніемъ губъ.

Онъ звалъ ее, какъ звали ее въ семь?, Ташей или Тата, со временъ перваго знакомства съ ней, когда она длинною, худою, дв?надцатил?тнею девочкой прі?хала въ Большіе Дворы съ матерью изъ-за границы, гд? он? предъ т?мъ прожили года четыре сряду, и гд? она въ продолженіе этого времени 'перезабыла свой русскій языкъ'. Онъ очень пл?нился тогда этимъ ея галлицизмомъ и забавными оборотами р?чи и подбивалъ ее постоянно на разговоры, которые лукавая д?вочка, зам?тивъ это, вела уже нарочно на самомъ изломанномъ русскомъ язык?. Поздн?е сталъ онъ учить ее верховой ?зд? и доводилъ до слезъ своимъ 'педантствомъ', по выраженію ея. Онъ съ своей стороны называлъ ее 'б?шеною' и въ продолженіе н?сколькихъ л?тъ никуда не пускалъ ?здить безъ себя. А такъ какъ ни единая душа въ Большихъ Дворахъ не р?шилась бы ос?длать ей лошади безъ приказанія Александра Андреевича, а самому ему часто некогда было ?хать съ нею въ то именно время, когда ей вздумывалось, Таша дулась и по ц?лымъ часамъ не говорила съ нимъ, сидя подл? матери за какою-нибудь ручною работой, не поднимая глазъ и съ продольною морщинкой между каштановыми, тонко очерченными бровями. Онъ очень любилъ эту морщинку и ея н?мой гн?въ и, въ свою очередь, притворялся обиженнымъ. Робкая, маленькая княгиня-мать испуганно тогда переводила вопрошающіе взгляды съ дочери на Скавронцева и обратно и начинала вздыхать… Кончалось обыкновенно т?мъ, что Александръ Андреевичъ выпрямится вдругъ во всю длину свою и возгласитъ веселымъ басомъ: 'ну, капризница, пожалуйте, лошади поданы, извольте амазонку над?вать!'

Настало время вывозить ее въ св?тъ. Въ эту счастливую пору ея первыхъ вы?здовъ, когда посл? блестящей петербургской зимы он? прі?зжали на л?то въ Большіе Дворы, Тата очень подружилась со Скавронцевымъ. Голова ея вся полна была молодаго чада, живыми впечатл?ніями едва пережитыхъ петербургскихъ радостей. Ей нуженъ былъ слушатель, наперсникъ, которому могла бъ она говорить о балахъ въ Концертной, о Кавалергардскомъ манеж?, о катк? въ Таврическомъ Саду, и который 'не спрашивалъ бы, что это все такое'; кто эти люди, чьи имена постоянно срывались съ ея языка, въ чемъ прелесть того волшебнаго міра, что улыбался ей на зар? ея восемнадцати л?тъ. Неистощимы въ т? дни были ея разсказы, ея восторги въ продолженіе безконечныхъ прогулокъ верхомъ, на которые по-прежнему отправлялась она каждое посл?-об?да въ сопровожденіи своего бывшаго учителя-'педанта'. Скавронцевъ слушалъ ее жадно, съ тайною тоской въ сердц?. Да, онъ зналъ этотъ міръ, въ которомъ и ему когда-то отведено было м?сто, — этихъ людей, сверстниковъ своихъ, или бывшихъ подчиненныхъ, теперь такъ далеко ушедшихъ по пути, съ котораго сошелъ онъ навсегда. Отъ разсказовъ этой 'д?вочки' в?яло на него и горечью безплодныхъ сожал?ній, и проницающимъ запахомъ его собственной молодости, съ ея золотыми обольщеніями и страстными грезами; онъ переживалъ ихъ опять ощущеніями этой молодой жизни, дов?рчиво раскрывавшейся предъ нимъ…

— Ну, Тата, такъ какъ же? спрашивалъ онъ ее, подавляя вздохъ и принимаясь улыбаться:- ферлакуровъ много?

— Довольно съ меня! хохотомъ отв?чала она на это, — Гриницынъ, Воротынскій, Фунвенбергъ…

— Смотрите же, отечески наставлялъ онъ ее, — держите ухо востро, не раскидывайтесь! Выйти умно замужъ въ Петербург? — штука тонкая!

Но время б?жало; быстро миновали дни юныхъ обольщеній. Съ каждымъ годомъ все короче становились ихъ верховыя прогулки, все обрывист?е ихъ бес?ды. Александръ Андреевичъ уже не допрашивалъ, не д?лалъ отеческихъ наставленій: княжна Тата, чуялъ онъ, сама хорошо знала теперь, что выйти замужъ въ петербургскомъ св?т? — 'штука тонкая'.

Ей, по зав?щанію отца, назначалось при замужств? полтораста тысячъ, которыя грошъ ко грошу и накоплены были Скавронцовымъ въ теченіе его управленія изъ доходовъ Большихъ Дворовъ, насл?дованныхъ ея братомъ. По разм?рамъ жизни того общества, въ которому принадлежала она, для т?хъ избранныхъ, на кого она м?тила, это было, конечно, далеко не большое состояніе. Но все же она была не безприданница, носила одну изъ громкихъ фамилій Россіи, была притомъ хороша собой, элегантна, особенно отличаема и любима въ высшихъ сферахъ, пользовалась репутаціей ума и образованности, сложившеюся (къ ея несчастію) какъ-то съ перваго появленія ея въ св?т?. Она им?ла право высоко м?тить… А между т?мъ… Одинъ изъ большихъ петербургскихъ тузовъ, старикъ наблюдательный и остроумный, глядя на нее однажды сквозь золотые очки на какомъ-то бал?, сказалъ, обращаясь въ своему сос?ду: 'charmante en touts points, mais pas de chance!' и это слово, тутъ же подхваченное, пристегнуто было съ т?хъ поръ какимъ-то злымъ девизомъ въ ея имени. Д?йствительно, княжн? Тата не выходило линіи, какъ выражаются купцы въ нашихъ комедіяхъ, не давалась 'доля', какъ поетъ украинская п?сня. Цв?ты ея св?тскихъ усп?ховъ никакъ не дозр?вали до ягодъ. У нея много было поклонниковъ, 'ферлакуровъ', были и д?йствительно влюбленные въ нее; отъ полунасм?шливаго, полун?жнаго, салоннаго flirtation и до трепетныхъ звуковъ искренняго чувства ей довелось прослушать всю эту гамму лести и вкрадчивыхъ соблазновъ, что всегда такъ сладко звенитъ женскому уху. Но св?тская поэзія не переходила для нея въ желанное прозаическое предложеніе 'руки и сердца'. Кругомъ ея то-и-д?ло завоевывали завидныхъ жениховъ сверстницы ея, далеко уступавшія ей и рожденіемъ, и прелестью, и даже состояніемъ, а она, все такая же прекрасная и отличаемая, сид?ла пока все у того же берега и ждала погоды. Бываютъ такія судьбы!..

Баронесса Крюднеръ въ своемъ знаменитомъ въ оно время роман? Valerie очень в?рно зам?тила, что 'люди, исключительно отдавшіеся св?ту, кончаютъ т?мъ обыкновенно, что д?лаются челов?коненавистнивами и умираютъ, клевеща на жизнь'. Тата находились теперь на грани этой ненависти и клеветы. Она уже десятый годъ ?здила въ св?тъ и каждымъ нервомъ своего существа бол?зненно ощущала теперь, что она пригляд?лась до оскомины всей этой праздно- толкущейся, скучающей и скучной, бездушной и обезличенной толп?, среди коей продолжала вращаться она, что она уже представляла собою н?что въ род? фамильной мебели, старинной, вс?мъ надо?вшей картины. Она переходила на степень общественнаго авторитета, въ отд?л? 'почтенныхъ'. молоденькія св?тскія дебютанки сп?шили представляться ей и прис?дали при этомъ низко, низко, будто предъ семидесятил?тнею статсъ-дамой… О, какъ часто, бл?дн?я и закусывая губу, должна была сдерживать себя наша княжна, чтобы не отв?чать дерзостью на заискивающія улыбки этихъ св?жихъ молодыхъ лицъ, на эти глубоко оскорбительныя въ почтительности своей прис?данія!

А растерянные взгляды, а сдержанные вздохи матери, — ея маленькой, чувствительной, в?чно бол?вшей мигренью матери, отправлявшейся еженед?льно тайкомъ отъ нея ко 'Спасителю', въ домикъ Петра великаго, ставить св?чку, 'чтобы Тата нашла un parti convenable', — а сжатыя брови и безмолвно