кругомъ стоятъ, охаютъ, д?лать что не знаютъ: за бороной, говорятъ, шла, да и грохнулась, — отъ солнца должно быть… 'Такъ что-же вы стоите? засуетился онъ, — помочь надо, — воды скор?е!…' А ключъ за версту будетъ, и отъ плуговъ да отъ боронъ своихъ никто отойти не хочетъ… Такъ онъ взялъ ее на руки и понесъ къ ключу. Мужиковъ сов?сть разобрала, поб?жали за нимъ: 'пусти, батюшка, донесемъ!' А онъ имъ въ отв?тъ, — а бабу все несетъ:- 'вы, говоритъ, — шутъ этакой, — посты соблюдаете? Въ душеспасительностъ сыро?шки в?рите?' — 'Какъ же, батюшка, не в?рить? говорятъ дураки, — в?римъ!' — 'А то, что ближнему помогать нужно, — объ этомъ не слыхали? Убирайтесь же къ чорту!' И принесъ больную къ вод?, привелъ въ чувство и оттуда довелъ ее до дому, да за подл?каремъ сходилъ самъ же, и не оставилъ, пока совс?мъ ея на ноги не поставили… Ч?мъ же, спрашивала себя Марина, они баре, б?лоручки? Т?мъ разв?, что родились они богатыми?… такъ неужто-жь, въ самомъ д?л?, у нихъ ихъ богатство отнимать!… А все же они аристократы! говорила она себ?, но подъ обаяніемъ того, что она теперь понимала подъ этимъ словомъ, — она уже чувствовала всю себя. Это было что-то, чего она въ своей глуши не встр?чала еще никогда, ни въ комъ, и о чемъ не могли ей дать понятія т? русскія изданія, которыми зачитывались въ Глинскомъ у?зд?,- что-то не значившееся въ знакомомъ ей современномъ словар?, далеко не похожее на то, что изв?стно ей было до сихъ поръ подъ знаменитымъ словомъ развитость. Это было то, что Завалевскій по какому-то поводу назвалъ однажды при ней культурою, н?что широкое, свободное, съ высоты, какъ выражалась Марина… Ничего условнаго, навязаннаго извн? не чувствовала она, — ничего съуженнаго въ приготовленную напередъ рамку, отзывающагося чахоточною работой насилованной мысли, вчера жеванною и непереваренною книгою… Какъ тотъ мальчикъ арабской сказки, побывавшій въ подземномъ чертог? геніевъ и принесшій оттуда алмазные и рубиновые плоды, которыхъ ц?нности онъ не в?далъ, — друзья Марины, — представлялось ей иной разъ, — пришли изъ какого-то другаго, св?тл?йшаго міра, и, не давая имъ никакой ц?ны, сыпали сокровищами, что принесли съ собою оттуда… Это н?что нев?домое ей до сихъ поръ и неотразимо ее привлекавшее — какъ будто составляло часть ихъ самихъ, ихъ организма: это сказывалось въ ихъ пріемахъ, р?чи, привычкахъ, вкусахъ, въ томъ, какъ подходили они къ предмету сужденія, въ безконечной разнообразности того, что они знали, что возбуждало въ нихъ любопытство и интересъ. А знали они все, казалось д?вушк?, все привлекало вниманіе ихъ, отъ какихъ-нибудь ученыхъ изсл?дованій объ индійскихъ Ведахъ и до иллюстрацій Густава Доре къ среднев?ковымъ сказкамъ… — А если, можетъ быть, это дилеттантизмъ одинъ! вдругъ вспомнила Марина (она что-то ужасно сильное прочла въ одномъ изъ своихъ журналовъ противъ дилеттантизма)… Но отчего же это пошлое тунеядство, какъ выражалось передовое изданіе, отъ чего же отзывалось оно для нея ч?мъ-то такимъ прекраснымъ, возвышеннымъ, благороднымъ? Отчего никогда еще такъ не чувствовала она себя разумнымъ существомъ какъ въ обществ? этихъ дилеттантовъ?…
— Вотъ вы обо всемъ говорите, сказала она однажды имъ, для очистки сов?сти, — только мен?е всего о современныхъ задачахъ. Отчего это такъ?
Пужбольскій привскочилъ даже.
— Это какія такія современныя задачи? воскликнулъ онъ:- все т? же Шульце-Деличъ и Лассаль, господинъ Карлъ Марксъ и русскіе молодцы въ Женев?!…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, заговорилъ въ свою очередь Завалевскій:- но изволите вид?ть, молодая особа, съ т?хъ поръ, какъ челов?къ пересталъ быть безхвостою обезьяной, не о 'хл?б? единомъ' мыслилъ онъ въ продолженіе в?ковъ, и все, до чего ни касалась эта челов?ческая мысль, — равно свято и дорого для челов?ка…
— И дороже вс?хъ вашихъ современныхъ задачъ, перебилъ его горячо князь:- должно быть для челов?ка то великое хранилище, въ которое въ продолженіе в?ковъ вс? историческіе народы и страны вносили свои жемчужины — мысль, опытъ, знаніе, — то, чего н?тъ, не можетъ быть выше для него, челов?ческое просв?щеніе, челов?ческая цивилизація.
— Есть еще выше этого, молвила Марина съ глубокомысленнымъ видомъ, — это счастіе вс?хъ!
Пужбольскій съ отчаянія схватился об?ими руками за бороду:
— Mais, par la barbe de Jupiter! запищалъ онъ, — какъ вы, умная д?вушка, можете повторять такую нел?пицу! Счастіе вс?хъ!… Да разв? мыслимо такое, общее для вс?хъ, подавляющее, животное счастіе!… Разъ, два, — чихать. И вс? чихаютъ… Разъ, два, три, — вс?мъ счастливымъ быть! И вс? тотчасъ же принимаются благоденствовать до поту лица… Помилуйте, в?дь это только Валаамовы ослицы россійскаго прогресса могутъ пророчествовать о такомъ счастіи вс?хъ и об?щать аллюминіевыя стойла будущему челов?честву! В?дь вы подумайте только, — в?дь это было бы не челов?ческое счастіе, а счастіе той, прежней безхвостой обезьяны; в?дь во сто кратъ легче было бы в?къ свой кандалы носить, ч?мъ благоденствовать въ этихъ стойлахъ! А пока челов?къ снова не превратится въ животное, скажите сами, ваше счастіе можетъ ли быть счастіемъ, наприм?ръ, какого-нибудь петербургскаго директора департамента, или вотъ того злющаго кузнеца, который намедни…
Завалевскій поднялъ въ эту минуту на Пужбольскаго такіе странные, чуть не перепуганные глаза, что тотъ договорить не р?шился и тотчасъ же перевелъ ихъ на д?вушку.
Но Марина не слышала, — она сид?ла съ поникшимъ взоромъ, съ морщинкою раздумья на лбу… Она старалась припомнить одинъ н?мецкій стихъ, слышанный ею недавно отъ графа — и который, думала она въ эту минуту, такъ хорошо относится къ нему самому…
— Ein edler Geist liebt edlere Gestalten!. [6] къ немалому удивленію Пужбольскаго воскликнула она вдругъ, подымая на него глаза, и разсм?ялась…
Въ одно прекрасное утро Марина сд?лала даже одно удивительное открытіе: раціональностъ и даже разумную необходимость того аристократизма, который признавала она въ друзьяхъ своихъ, она доказала, себ? по Дарвину! Путая въ возбужденной голов? все, что вычитала она о 'подбор? особей', об? 'условіяхъ развитія организмовъ', о перерожденіи ихъ изъ низшихъ въ высшія формы, она вывела свое собственное заключеніе ad hominem и разсудила такъ, что если въ природ? существуетъ законъ постояннаго совершенствованія, и ей для произведенія высшаго существа на земл?, челов?ка, нужно было пройти чрезъ многообразн?йшія формы, начиная отъ одноглазой рыбы и до гориллы, а отъ гориллы, проходя чрезъ всякихъ островитянъ, краснокожихъ и негровъ, до чисто-б?лой кавказской расы, то не сл?дуетъ-ли индуктивно заключить, что она не перестаетъ работать и понын?, и постоянно стремится выд?лить изъ себя особи, формы, бол?е совершенныя, тонконервныя, способныя сл?довательно въ высшему развитію и, такимъ образомъ, превосходящія прочихъ людей, людскую массу… А если это такъ, — а это уже такъ нав?рное! — то такіе люди, какъ ея друзья… какъ онъ, графъ, — она именно о немъ думала, — не представляются-ли они именно 'высшими формами', высшими людьми, стоящими на вершин?, надъ вс?ми другими!…
Она такъ обрадовалась этому своему открытію, что приб?жала въ то утро на балконъ съ нам?реніемъ сообщить его друзьямъ ран?е, ч?мъ т? еще вышли изъ своихъ комнатъ. Но когда они оба явились, ей стало сов?стно, и она ничего не сообщила; только съ Пужбольскимъ, съ которымъ она обыкновенно грызлась, она въ это утро была необычно ласкова, ни разу не говорила ему: 'вздоръ' и 'глупости', и позволяла ему гляд?ть на себя, не прерывая его в?чнымъ: 'что вы на меня такъ смотрите?' — что приводило его всегда въ конфузъ и отчаяніе. Съ графомъ она завела бес?ду по поводу его института, а именно, о допущеніи въ него женщинъ, которыя, доказывала она, гораздо бол?е способны,
