Марина из Алого Рога

выщипывалъ волосъ за волосомъ изъ своей бороды съ какимъ-то ?дкимъ наслажденіемъ.

У садовой калитки онъ остановился.

— Это ваше посл?днее слово, Марина Осиповна? сказалъ онъ, пропуская ее.

— Къ чему спрашивать, Александръ Иванычъ? — вы знаете, со страннымъ отт?нкомъ въ звук? прошептала она.

Пужбольскій погляд?лъ ей всл?дъ, встряхнулъ волосами отъ внезапно ос?нившей его мысли и хлопнулъ себя по лбу такъ, что шляпа слет?ла у него съ головы…

— Che bestia! чуть не громко крикнулъ онъ.

XIII

Княгиня Солнцева сид?ла вдвоемъ съ Завалевскимъ въ кабинет? покойнаго графа Константина Владиміровича. Они перешли туда съ балкона, на которомъ все общество, включая сюда и господина Самойленку, пило чай. Посл? чая Пужбольскій немедленно скрылся, а Солнцева увелъ Іосифъ Козьмичъ въ конюшни 'на арабчиковъ полюбоваться'. Дина, въ свою очередь, потребовала, чтобы Завалевскій показалъ ей свой домъ.

Онъ повелъ ее по комнатамъ. Войдя въ кабинетъ, она повела кругомъ долгимъ, печально- внимательнымъ взглядомъ, медленно подошла къ окну, прищурилась отъ ударившаго ей въ глаза солнца и, отойдя къ столу, устало опустилась въ кресло.

— Ты говорилъ, онъ зд?сь и умеръ? заговорила она.

Графъ подтвердилъ движеніемъ головы. Онъ с?лъ спиной къ окну, противъ нея.

— И добровольно восемнадцать л?тъ не вы?зжалъ изъ деревни?

— Да.

Она откинулась въ спинку своего кресла — и зажмурила глаза.

— Какіе это все люди были! тихо начала она, вздохнувъ, посл? долгаго молчанія. — И какъ низко упало русское общество съ т?хъ поръ, посл? полув?ка, подумать страшно!… Я въ прошломъ году, въ Петербург?, присутствовала при этомъ…. политическомъ процесс?… Ты поймешь, что я вынесла оттуда. Во все время у меня въ голов? какъ живые стояли т?, что нянчили меня тамъ, въ Сибири… А предъ главами эти… и въ ушахъ все, что говорилось въ ихъ оправданіе!…

— Красиво было? съ короткою улыбкой спросилъ Завалевскій.

— C'etait ecoeurant! [19] съ отвращеніемъ отв?чала княгиня. — Знаешь, Владиміръ, промолвила она, помолчавъ опять, — намъ скоро жить будетъ нельзя…

— Будто? улыбнулся онъ попрежнему.

— Нельзя: захлебнемся въ болот?…

— Выл?земъ какъ-нибудь, сказалъ онъ.

Она приподняла на него свои длинные, пронзительные глаза.

— Ты в?ришь въ русское будущее?

— Надо в?рить, Дина, — коротко отв?чалъ Завалевскій.

— Надо!… Улыбка мелькнула на ея губахъ.- A la faeon de saint Augustin… Какъ бишь ты говорилъ подлинный текстъ?

— Credo quia absurdum.

— C'est cela: это нел?по, а потому в?рю… Въ силу разв? такой логики!…

Графъ не отв?чалъ ей: ему было тяжело въ разговорахъ съ нею чувствовать, что она попрежнему, находила возможность прол?зать во вс? завоулки его мысли и играть ею по-своему.

— Н?тъ, продолжала она, — я давно отложила попеченіе! Не выл?земъ, потому что не хотимъ, а не хотимъ потому, что хот?ть не ум?емъ. Vice de race, — фосфору у насъ что-ли мен?е, ч?мъ у другихъ народовъ, или азоту, какъ это по-нын?шнему?

Онъ пожалъ плечами.

— Какой вздоръ! Воспитай правильно только одно покол?ніе, и мы поговоримъ тогда о рас?… Весь вопросъ въ воспитателяхъ, — а молодаго способнаго матеріала много: его нельзя отрицать.

Дина еле зам?тно моргнула бровью.

— Не знаю, что удастся вамъ выработать изъ этого молодаго матеріала, а пока… очень ужь онъ первобытенъ! Это оригинально во всякомъ случа?, улыбнулась княгиня, — ново… для меня по крайней м?р?… Вчера, наприм?ръ, эта красавица, дочь твоего управляющаго, — а хороша она, хороша на р?дкость, par parenthese! — я просто любовалась тою откровенностью, съ которою она показывала мн?, что я не им?ю счастія ей нравиться…

— Да… Все же лучше, ч?мъ лгать! съ разстановкой, задумавшись сказалъ на это Завалевскій.

Быстрымъ взглядомъ скользнула по немъ Дина; но онъ не о ней въ эту минуту думалъ; онъ, по поводу Марины, задумался теперь объ этихъ, дорогихъ ему и гибнущихъ, русскихъ молодыхъ силахъ…

— Неоц?ненное качество, отв?чала ему его собес?дница, — которое присуще вс?мъ первобытнымъ, и котораго они тотчасъ же лишаются, какъ только начнете вы ихъ полировать…

— Это парадоксъ, Дина!

— Парадоксъ? пожала она плечами. — Или ты до сихъ поръ еще не зам?тилъ, что какъ только принимаемся мы наше сырье обд?лывать, такъ оно и становится никуда негоднымъ?… Разв? ты не видишь, что, кром? простаго мужика, все остальное у насъ ложь и призракъ!… Онъ — грубый, противный намъ своею грубостью, но положительный фактъ; его, какъ ты говоришь, нельзя отрицать. Мы же — фантазія на чужую тему, сочиненная, пожалуй, хоть и такимъ Паганини, какъ Петръ Великій, но которую завтра можно вымарать всю какъ есть, а русскій народъ и не догадается объ этомъ…

Завалевскій, въ свою очередь, поднялъ на нее глаза и улыбнулся невыразимо-печально.

— Радикальн?йшій изъ радикальныхъ нашихъ журналовъ, сказалъ онъ, — не выразился бы р?шительн?е тебя, принадлежащей въ сливкамъ петербургскаго общества!… За что же нападаютъ у насъ на этихъ несчастныхъ… нигилистовъ, — терп?ть я не могу этого глупаго слова! — которые въ оправданіе себя могутъ по крайней м?р? сказать, что у нихъ сапоговъ н?тъ!…

Дина вдругъ засм?ялась, засм?ялась глухимъ, отрывчатымъ злымъ см?хомъ.

— А! ты только теперь догадался, что настоящіе на Руси нигилисты, — les naifs, les vrais! — это мы, сливки, наше общество, нашъ петербургскій мондъ, notre elegante societe, съ какимъ-то желчнымъ наслажденіемъ нанизывала она синонимы одинъ за другимъ. Nihil, rien, ничего, — это мы, прежде вс?хъ другихъ мы!… Я счастіемъ всей моей жизни заплатила за то, что двадцать л?тъ тому назадъ не знала этой науки такъ же твердо, какъ теперь!…

Голосъ у нея оборвался. Завалевскій понялъ, что она страдала; онъ невольно опустилъ голову…

Да, она д?йствительно страдала въ эту минуту: ея неудавшаяся жизнь какъ-то разомъ, яркими бликами выступила предъ нею изъ тьмы прошлаго… ей хот?лось и терзать себя, и оправдаться, и винить другихъ…

— Мн? помнится, говорила она, — наша бревенчатая изба, тамъ… на границахъ Китая… затопленная печь, у которой в?чно гр?лся больной отецъ мой… и ихъ бес?ды, ихъ признанія… Мн? было дв?надцать л?тъ. Однажды въ разговор? — какъ теперь слышу выраженіе его голоса, вздохъ его при этомъ, — одинъ изъ нихъ припомнилъ слова Пушкина: 'не дай намъ Богъ увид?ть русскій бунтъ, безсмысленный и безпощадный'. Отецъ мой, не отрывая глазъ отъ пылающихъ дровъ, сказалъ на это: 'да, въ Россіи все съ верху и этимъ верхомъ!…' Ярано, какъ ты, начала думать… Я всегда жадно слушала, соображала… Эти слова глубоко запали мн? въ душу; я поняла, — ихъ путь былъ не в?ренъ: того, что такъ горячо жаждали они для родины, т?мъ путемъ никогда не достигнутъ!… И помню я, какъ, дв?надцатил?тняя д?вочка, сиживала я одна по ц?лымъ часамъ, глядя въ окно на этотъ занесенный сн?гомъ сибирскій городокъ, и неотступно думала: какъ бы мн? повыше, поближе въ этому верху дойти, и что бы я говорила, какъ бы д?йствовала, еслибы дошла, была тамъ,