Марина из Алого Рога

гд? бы слова мои могли быть услышаны… Силъ и в?ры въ себя чувствовала я безъ конца; въ голов? сид?ли у меня вс? эти историческія женщины, р?шавшія судьбы народовъ… Я чувствовала себя героиней, une Jeanne d'Arс, горько улыбнулась Дина, — я, д?вчонка, однимъ моимъ женскимъ вліяніемъ думала сд?лать для Россіи то, чего они не ум?ли сд?лать… Этой зав?тной мысли, не повидавшей меня ни на минуту съ т?хъ годовъ, я пожертвовала тобою, Владиміръ… ты это знаешь? — р?зко заключила она.

Что было правды въ ея словахъ? Пужбольскій, Марина, еслибы слышали ихъ, не колеблясь назвали бы ихъ обманомъ… Завалевскій лучше зналъ ее, — онъ не сомн?вался въ ея искренности; онъ зналъ, что не лгала она… Но сколько въ этихъ ея молодыхъ, великодушныхъ замыслахъ было, нев?домо для нея самой, рановременной черствости и личнаго властолюбія!

Графъ еще ниже опустилъ голову…

А она, полузакрывъ глаза, св?сивъ голову на руку, роняла слова одно за другимъ:

— Моимъ замужствомъ открывался мн? доступъ au coeur de la place… Я твердою ногой заняла м?сто въ самомъ центр? нашего хигъ-лифа, иронически коверкая на французскій ладъ англійское high life, промолвила она. — Наступала наконецъ для меня желанная минута: я могла начать д?йствовать… Я прямо начала съ моего beau-pere'а; онъ стоялъ такъ высоко, такъ близко… Помню какъ сейчасъ, это было у него, посл? семейнаго об?да, въ самомъ т?сномъ кругу, р?чь зашла о предстоящей тогда войн?. Я сказала, что a chances egales, у враговъ нашихъ будетъ всегда одно преимущество надъ нами: это ихъ образованіе и свободное общественное мн?ніе… Надо было вид?ть ужасъ, съ какимъ онъ взглянулъ на меня совершенно круглыми глазами, какъ расплеснулъ чашку кофе, которую держалъ въ рукахъ, и, замахавъ облитыми пальцами, вышелъ изъ комнаты, торопливо отирая ихъ носовымъ платкомъ… Это былъ мой дебютъ!…

Княгиня разсм?ялась опять своимъ отрывчатымъ, недобрымъ см?хомъ.

— Ч?мъ кончилась моя политическая карьера, говорить теб? нечего, — продолжала она ронять слова насм?шливо, печально и несвязно:- пятнадцать л?тъ я агитировала… все ту же мысль мою пресл?довала… И какіе случаи представлялись! Новое царствованіе… Un souverain genereux, liberal, преобразованіе всего государства! Я все мечтала, ждала каждый день: вотъ, вотъ проснутся они, поймутъ, начнутъ работать!… Въ итог? вышло вотъ что: друзей у меня н?тъ, les gens en place удостоиваютъ меня чести называть меня une cyrene politique des plus dangereuses, — а мн? еще ни одной здравой мысли во всю мою жизнь не удалось провести своимъ вліяніемъ… и, что забавн?е всего, величайшіе мои ненавистники- это они, т?, о которыхъ я рад?ла, mon parti, пользамъ которыхъ я думала служить этою безсмысленною моею агитаціею въ продолженіе пятнадцати л?тъ…

— Ты слишкомъ умна была всегда, Дина! невесело улыбнулся графъ.

Она кинула на него взглядомъ изъ-подъ опущенныхъ р?сницъ.

— Да, ума у насъ никогда не любили: онъ инстинктивно противенъ намъ и грозенъ… Но в?дь за то ужь… Кто это, не помнишь, Chamfort или Voltaire сказалъ, que 'les gens d'esprit font des sottises parce qu'ils ne supposent jamais le monde aussi bete qu'il est'?… В?дь мы… У насъ даже инстинкта н?тъ!… Какъ тяжело стран?, гд? н?тъ руководящаго высшаго сословія, образованнаго и независимаго, это уже всякій теперь видитъ… А мы, понимали-ли мы когда-нибудь серьезно наши прямыя задачи, да хоть просто интересы наши?… Мы все изъ рукъ выпустили и ум?емъ только безполезно браниться по уголкамъ нашихъ гостиныхъ… Да чего лучше — вотъ теб? самый св?жій прим?ръ: ты слышалъ вчера моего остроумнаго супруга, l'echo de nos salons! съ невыразимымъ презр?ніемъ проговорила княгиня… Они, эти Несторы и Одиссеи консерватизма, эти образцовыя маменьки du grand monde, они того даже въ толкъ себ? взять не могли, что никогда еще, съ начала царствованія, не издавалось у насъ такой разумной и консервативной м?ры, какъ эта реформа образованія, что противъ этого debordement du materialisme, о чемъ пищатъ они съ утра до вечера, — одинъ оплотъ, одно спасеніе для ихъ д?тей, — это здоровое, челов?ческое воспитаніе!… Что я крови себ? испортила, разсуждая съ ними!… Все равно, что воду толкла… Вс? они хоромъ, faisant le tierce a tous ces sales feuilletons radicaux, кричали au despotisme — и какъ по нотамъ разыгрывали игру отъявленн?йшихъ враговъ своихъ.

— Они въ райскомъ, до гр?хопаденія, состояніи обр?таются, зам?тилъ на это со см?хомъ графъ, — добра отъ зла отличать не ум?ютъ. Блаженные!

— Ни в?рованій у насъ, ни преданій, ни идеаловъ! какимъ-то надтреснутымъ голосомъ заговорила опять Дина, — ничего не осталось: все позабыто, порвано… Безсмысленное шатаніе за границей, безполезное прозябаніе у себя дома, жизнь au jour le jour, тотъ же грубый прозаизмъ жизни, что у вчера разжившагося жида, des vanites d'antichambre — хорошъ прим?ръ, какой подаемъ мы собою русскому обществу!… У насъ даже, въ нашемъ всестороннемъ банкротств?, прад?довскихъ портретовъ не остается… да и половина изъ насъ не знаетъ, кто и что былъ его прад?дъ… Мы не русскіе, христіане — a peine… и мен?е всего аристократы!… Мы блаженные, ты правду сказалъ: мы не ум?емъ отличить добра отъ зла, пользы отъ вреда, враговъ отъ друзей. Кого мы ум?ли привлечь въ себ?, пригр?ть, обратить, кого не оттолкнули!… какой русскій художникъ, честный писатель могъ когда-нибудь разсчитывать на нашу поддержку, сочувствіе? Да и знаемъ-ли мы ихъ, знаемъ-ли, кто нашъ и кто не нашъ, говоря par abstraction, потому что сами мы прежде всего не знаемъ, кто мы такіе? Тамъ въ печати, да въ какихъ-то нев?домыхъ намъ уголкахъ Россіи идетъ тяжелая, часто непосильная можетъ-быть борьба за Бога, за семью, за родину, за все то, что называемъ мы notre acte de foi, а мы зачитываемся Monsieur, madame et bebe, да слушаемъ з?вая Патти — и ни о какой борьб?, ни о какой русской мысли знать не хотимъ!… Такъ молчите же, по крайней м?р?,- неожиданно зазвен?лъ голосъ княгини, — не жалуйтесь, не пищите, не корчите изъ себя нел?паго Saint-Germain russe, не воображайте, что вы un parti; et que voue faites de l'exclusivisme éclaire, когда вы соберете у себя въ салонъ трехъ курляндскихъ бароновъ, двухъ непроходимо-глупыхъ генераловъ et Pita Koubeneki, достойнаго друга князя Солнцева, mon seigneur et maitre, и начнете съ этими Талейранами отчитывать Россію!…

Она замолкла, встала и, подойдя къ окну, устремилась взглядомъ въ даль, за Алый-Рогъ.

— Не легко теб? жить, понимаю!… какъ бы про себя проговорилъ Завалевскій.

— Не легко! повторила она, не оборачивая головы. — Ты этого хот?лъ! промолвила Дина черезъ мгновеніе.

— Я? не могъ не воскликнуть онъ.

Она отв?чала не сейчасъ:

— Повторять скучно: объ этомъ не разъ говорено было между нами, кажется.

Говорено было не разъ, — но никогда такъ мало, какъ теперь, не былъ расположенъ Завалевскій выносить эти знакомые упреки. Какимъ-то страннымъ раздраженіемъ отзывалось въ немъ, въ продолженіе всего этого разговора, эхо собственной его мысли въ устахъ Дины.

— Ничего н?тъ легче посему, отв?чалъ онъ ей, стараясь придать шутливый тонъ своимъ словамъ, — ничего н?тъ легче, какъ не касаться уже никогда бол?е этого предмета.

Она в?роятно разсчитывала на другое впечатл?ніе: нервное содроганіе проб?жало у нея по щек?. Но она не обернулась, не двинула ни однимъ членомъ, — она продолжала пристально гляд?ть въ окно.

Прошло н?сколько минутъ молчанія.

— Она въ самомъ д?л? хороша, какъ нимфа л?сная! воскликнула вдругъ Дина.

— Кто такая? спросилъ почему-то графъ.

Онъ зналъ, о комъ р?чь, онъ вид?лъ самъ, онъ сид?лъ тутъ же у окна и, обернувшись на слова княгини, зам?тилъ Марину, проходившую по направленію своего флигеля. Онъ ласково закивалъ ей, но она не вид?ла, не зам?тила. Она вид?ла только Дину, у того же окна, рядомъ съ нимъ, и, низко опустивъ голову подъ широкою шляпой, проб?жала въ свою дверь съ быстротою испуганнаго зв?рка.

— Что, она умна? оставляя безъ вниманія ненужный вопросъ Завалевскаго, спросила его княгиня.

— Милая д?вушка! отв?тилъ онъ серьезнымъ тономъ.

— D'education — point?

Онъ помолчалъ.

— Кто у насъ въ Россіи хорошо воспитанъ, разс?янно проговорилъ онъ наконецъ, отв?чая не ей, а своимъ собственнымъ размышленіямъ.