– Что я, с дуба рухнул? Для меня это, как самому себе серпом по яйцам. Нет, у меня еще головка не бо- бо. Старостин мутит.
– Не блефуешь?
– Подумай сам, зачем?
– Что же нам делать? – сознательно подставился Татищев.
– Вот это ты хорошо сказал – 'нам'. То есть – мне с тобой. Нюх у тебя есть! Это уже полдела. Осталось только характер проявить.
Татищев сделал соответствующее лицо.
– На счет характера не сомневайся. Ты продолжай, не тяни душу.
– Видел, кто с тобой на трибуне сидел?
Филатов кивнул на двери спортзала.
– Вся твоя камарилья, – подумав, ответил Татищев. – Только зампреда ГСБ не хватает.
– Умница! Наблюдательный ты наш… А зачем мы в такой приятной кампании собрались? В таком глухом и тихом месте?
– Очередную подлость замышляете. Что вы еще можете? Кого схарчить решили?
– Бытро соображаешь. Завтра сюда слетится все воронье Старостина. Будет большой сходняк. Отпоют Карнаухова и потребуют от Первого прекратить 'Особый период'. Себя, естественно, объявят спасителями Отечества. Думаю, сломают они Первого. Не сразу, но сломают. Как ни крути, а кроме Старостина социальной базы никто ему не обеспечит. Он в кулаке держит и патриотическое быдло, и чиновников, которым пофиг кому служить.
– И ты решил…? – У Татищева внутри все похолодело.
«Совсем мозги пропили, на Старосту руку решились поднять!»
– Во-первых, я не решаю. Я выполняю приказы. Решать тебе. Или действуем в связке, или найду других.
– Первый уже отдал приказ?
– Не первый год работаешь! Кто такие приказы отдает? Скажем так, нам не мешают проявить инициативу.
– А потом?
– Потом доложим. Сам знаешь, не доложить нельзя, весь вопрос – как доложить. Основное пожелание – брать по грязным статьям. Коррупция, девочки-мальчики, казнокрадство и прочее. Улавливаешь?
– А материалы? На фуфло их не взять.
– Компрой я тебя завалю. Чего-чего, а дерьма у меня на каждого по цистерне. И все с полной доказательной базой. Только штампуй обвинительные заключения. Например, Карнаухов торговал наркотой в государственных масштабах.
– Ну Карнаухову уже УКа пофигу. Он перед Всевышним сейчас отчитывается.
– Зато Артемьев жив-здоров.
Татищев поднял подбородок и устремил взгляд в серый бетонный потолок. С минуту он разглядывал армированные балки.
– Почему бы тебе не проинформировать Первого? Он тебе не откажет в удовольствии лично свинтить Артемьева, – произнес он, опустив взгляд.
Филатов поиграл желваками на скулах.
– Проинформирую. Обязательно проинформирую. Что наш генеральный прокурор решил с мальчиков перейти на девочек. Не заладилось у него с мальчиками. Отлюбил одного сладкого такого, мускулистого и злого на это самое дело. А мальчик пошел в ванную подмываться и не вернулся. Вены зачем-то себе порезал. Только утром и выяснилось. Остыть успел. Трудно было паковать в пакет и на свалку вывозить.
Он вбивал фразы, как гвозди, внимательно следя за реакцией Татищева. Сначала глаза Татищева сдалались скользкими, блуждающими, потом замерли и остекленели.
– У меня и эта компра с полной доказательной базой, – дожал Филатов. – По два свидетеля на каждый эпизод. Хоть завтра в суде выступят.
Филатов чутко дернул ноздрями. Сейчас от Татищева смердило с т р а х о м. Запах был настолько пронзительный и вязкий, что Филатов сразу понял, почему от него сатанеют собаки.
– Чего ты хочешь? – почти простонал Татищев.
Филатов, поборов брезгливость, дружески похлопал его по плечу.
– Ну что ты так взбледнул? Все путем! Сейчас в сауну пойдем, девок из группы поддержки пялить. По пиву пройдемся. За одно наши дела перетрем. Ты же с нами за одно, так?
Татищев кивнул.
– Ну! А ты стеснялся.
Филатов из нагрудного кармана достал листок, сунул в руку Татищеву.
– Здесь десять фамилий самых-самых Старостинских жуков. Арестовывать будем по прибытию в Москву, прямо у самолета. Ты мне выпишишь постановления на арест. Для начала десять штук. Вру, с Артемьевым будет одиннадцать.
Татищев бегло просмотрел список.
– Здесь те, кого мы свинтим в первую очередь. Второй список задействуем на следующий день. Пусть все думают, что кто-то уже раскололся. Большинство наделает в штаны и будет сидеть тихо, дрожать за свою шкуру. Не удивлюсь, если побегут с повинной.
– Фигуры! – Татищев еще раз, уже медленне прошелся взглядом по списку. – А не боишься, Коля?
– Я отношусь к тем счастливчикам, что боятся п о с л е. А ты не ссы в компот! Что побледнел-то?
– А материалы на них готовы?
– Само собой. Прямо в сауну тебе принесут.
Татищев тяжело вздохнул.
– Зачем тебе это надо?
Филатов опять притянул его за пуговицу кителя.
– Затем, бля, что я жить хочу. Долго и смачно. И не хочу, чтобы мною подтерли дерьмо 'Особого периода' и выкинули в толчок, спустив для верности воду. Ясно? – Он ослабил хватку. – А чистенькими, пушистыми и ласковыми мы сами сможем быть, так же? Даже патриоты из нас выдут не хуже, чем из Старостина. Почему это мы должны уйти, а он остаться?
Филатов развернулся и пошел по коридорчику к дверям спортзала. Шел, не оглядывась. Был полностью уверен, Татищев семенит следом.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Старостин взял еще одну сигарету из лежащей на столе пачки Александра, поймал его взгляд и спросил:
– Не жалко?
– Нет, только курите вы много, Иван Иванович.
– Копченое мясо дольше хранится, – отмахнулся Старостин.
Встал из-за стола.
Специально заказал, чтобы зал для совещаний в 'берлоге'сделали круглым. Очень удобно нарезать круги, в ы ш а г и в а я мысль, и держать всех в поле зрения.
Форму стен повторял стол, массивный, со столешницей из полированного дуба. Старостин послал дизайнера куда подальше с его идейкой применить модный кремлевский стиль – стол с клумбой посредине.
'Нафиг мне этот 'бублик' позолоченный? Фикция одна. Как за таким работать можно? Ни документов по нему передать, ни промежность незаметно почесать. За 'бубликом' пусть в телевизоре красуются. А мне р а
