— А сахара случайно нет?
— В палатке.
— Тогда не надо. Спасибо.
— Я пойду, — сказал Кондратьев, — завтра рано вставать. Пока.
— Счастливо тебе. Мне вот что-то не спится. Посижу еще минут десять, а там опять колонну надо будет сопровождать.
Глава 14
На равнине снег уже начинал потихоньку сходить, просачиваться в землю, как в канализационные люки, кое-где собираясь в неглубокие лужицы, вероятно, из-за того, что природные трубопроводы засорились. Дабы избежать появления болота, их надо побыстрее почистить, но у людей и без того забот хватало.
Из-под снега стали проявляться замороженные позабытые тела, которые спали в сугробах всю зиму, никем не потревоженные и не найденные, но теперь похоронным командам, состоявшим в основном из местных жителей, приходилось все чаще иметь с ними дело. Разных людей они находили: сепаратистов, мирных жителей, иногда солдат. Тела сохранились превосходно, как в вечной мерзлоте, а если бы начался новый ледниковый период, то они в таком же виде долежали бы до следующих эпох, став бесценным кладом для археологов будущего. Но солнце с каждым днем пригревало все больше и больше, а его лучи вгрызались в снежный покров совсем как зубы хищника, рвущего лакомые куски мяса. Что же они будут делать, когда снег кончится? Примутся за людей?
Немного ждать осталось. Тогда, стянув одежду, можно попробовать заполучить прославленный местный загар. Кожа всего за пару дней приобретет кофейно-молочный цвет, а вот трупы, с незапамятных времен именовавшиеся «подснежниками», начнут гнить и разлагаться.
В горах с приближением весны снег стал еще больше искриться, переливаться, раздражая этим глаза, и лишь очень хорошие фирменные очки, а не дешевая подделка с яркой наклейкой, спасали от него. Но таять он, похоже, не собирался. На горных вершинах, хоть они и были поближе к солнцу, нежели равнинные области, снег спокойно переждет и весну, и лето, а осенью скатится по склонам и опять затопит все окрестности. Вот только не стоять бы у него на пути в то время.
Они искали противника наугад, как слепые, натыкаясь на голые склоны, скатываясь по обледеневшим поверхностям, за которые не могли уцепиться пальцы, а стальные когти на ботинках лишь царапали на льду глубокие борозды. Они будто оказались в темной комнате, куда не проникает ни один луч света и найти что-то можно только на ощупь, но комната слишком большая и, прежде чем обследуешь ее, пройдет не одна неделя, а может, и не один месяц. Им просто необходимо было знать место встречи со своими соперниками. Это сильно сократило бы время бестолковых поисков, а силы, которые они при этом сэкономят, можно потратить и более разумно.
Солнце уже сползало с небес, натыкаясь на горные вершины, скатывалось по их склонам. Снег словно впитал в себя за день солнечную энергию и теперь, даже когда светило ослабело, продолжал излучать яркий искрящийся свет.
Ноги начинали заплетаться, загребать снег носками ботинок, как экскаваторными ковшами.
Кондратьев приладил бинокль к глазам, внимательно изучая каждый метр пространства, до которого мог дотянуться взглядом, останавливался, если ему казалось, что он заметил какое-то движение, ждал, когда оно повторится снова, но почти все здесь онемело, застыло и готовилось ко сну. Лишь изредка с камней срывался комок снега, который сзади подтолкнул ветер, но вызвать лавину он не мог.
Темнело. Разглядеть что-то, кроме теней и бесформенных силуэтов, в которые превращалось буквально все, становилось все труднее. Чтобы раздвинуть эти сумерки, одного бинокля стало уже мало. Но право, не тащить же с собой телескоп. С ним-то будет еще хлопотнее, чем с пушками, которые чудо- богатыри Суворова переносили через Альпы, потому что пушки — чугунные, стукнешь по ним — не развалятся, а вот задень неосторожно телескоп — и он станет бесполезной стекляшкой.
Когда они нацепили на головы приборы инфракрасного видения, то стали похожи на отряд киборгов из дешевого фантастического боевика. Каучук плотно прилегал к левой глазнице, казалось, что небольшой окуляр просто вживлен в нее. Резиновая маска закрывала часть лица.
Снег стал бледнеть. Луна и звезды не скоро появятся в пока еще тусклых небесах. Рассмотреть отряд егерей мог лишь тот, у кого были похожие инфракрасные приборы.
К боевикам в самом начале этой кампании попало пять таких приборов. Чуть позже еще семь, после того, как два егерских отряда попали в засаду и были полностью истреблены. Но не сразу, потому что чуть позже были найдены искалеченные тела этих егерей со следами пыток, с отрубленными фалангами пальцев, с ожогами, выколотыми глазами, пробитыми головами и разрезанными горлами. Не составляло труда выяснить, кто именно сделал это, узнать их имена и клички, а после среди всех подразделений федеральных войск распостранился негласный указ: сепаратистов, причастных к казни егерей, в плен не брать ни при каких обстоятельствах, даже если они будут сами приходить сдаваться, бросать оружие и протягивать руки, чтобы их скрепили кандалами. Впоследствии они все гибли: кто от несчастных случаев, один, к примеру, попал под гусеницу танка. В других отчетах сообщалось, что они пробовали совершить побег, нападали на охранников, пытались завладеть их оружием. В целях самообороны боевиков этих приходилось успокаивать кого пулей, а кого ножом. Одно время все егерские соединения рыскали по территории Истабана в поисках только этих отрядов сепаратистов, добивая их в течение трех недель, а после осталось лишь несколько одичавших боевиков, которые ушли в горы и там потерялись. Вероятно, они станут клиентами похоронных команд, когда снег совсем растает.
Десять инфракрасных приборов нашли в исправности, еще один был сломан, последний двенадцатый исчез, но вряд ли он мог оказаться у Алазаева, если только тот не выменял его на что-то.
Накануне, уже после полета на «Стрекозе», Кондратьев изучал самые подробные из тех, что сумел раздобыть, карты района. Они датировались еще двадцатилетней давностью, но горы в отличие от всего, что создал человек, изменялись за более продолжительный период. Он не знал, относить их к молодым или старым, растут они или, напротив, опускаются и с какой скоростью это происходит, но вряд ли больше одного сантиметра в год, так что еще один Эверест вырастет здесь только через много веков. И должны миновать тысячелетия, прежде чем эти карты сделаются абсолютно бесполезными, но они гораздо быстрее рассыплются в прах.
Карту на ночь и вечер дал полковник, позаимствовав сей реликт из штабного архива, где хранилось множество всевозможных раритетов. Если внимательно порыться в них, глядишь — наткнешься на планы кампаний, которые вел в Истабане еще генерал Ермолов. Архив разросся. Для его перевозки легковой машины стало мало, а грузовик все никак не удавалось раздобыть, поэтому, чтобы решить проблему транспортировки архива, полковник раздал его по частям подчиненным, но вот как он решит проблему, если ему вдруг понадобится какой-то из документов. Не возить же с собой «ноутбук», где будет храниться информация о том, кому и что он выдал.
Карта сохранилась превосходно. На бумагу была наклеена прозрачная пленка, никто не ставил на ней пометки, а если и ставил, то ничего от них не осталось. Когда Кондратьев развернул карту, то она накрыла весь стол, ее края не уместились и свисали, как у клеенки, которую расстелили на столе, чтобы во время трапезы не попортить его полировку. Крошки пирожных, капли варенья или джема, пролитый чай, соусы — с нее стереть не сложно. Увидев, чем занимается Кондратьев, Голубев полез за чашками, загремел ими, а потом, когда капитан недоуменно посмотрел на него, сказал:
— Чаек пить будем?
— Будем. Только попозже.
Небо оставалось мутно-серым. Снег под ногами тоже был серым и таким он и останется, пока в небесах не появится луна, которая заставит его вновь сиять, будто под ногами рассыпаны драгоценные камни.
Когда появится луна, все их хитроумные приборы станут почти не нужны, потому что тогда и невооруженным взглядом будет все видно почти так же, как и днем. Почти — означает только то, что все
