«Н. Н. Миклухо-Маклай».
Еще несколько мгновений — и створка двери с медной дощечкой падает внутрь коттеджа, где бушует пламя.
Голуби летают над пылающим домом.
Берег Маклая в Новой Гвинее. От разрушенного дома остались только столбы и кровля, покрытая пальмовыми листьями. Под этим навесом сидит заурядный немецкий офицер.
Он ест, вернее, страдальчески рассматривает какую-то длинную кость, которую он было принимался обгладывать.
— Жареный казуар, бульон из черного какаду, — злобно говорит он. — Консервы портятся от жары. Даже пресной воды нет. Сюда бы этого выскочку Блейхрейдера пригласить на денек! Что бы он запел, а? Черт меня дернул согласиться на службу в компанию Новой Гвинеи… Но нас, ветеранов парижского похода, считают незаменимыми. Ах, Страсбург, дивный Страсбург, поневоле вспомнишь тебя в этой дыре!
Офицер бросает обглоданную кость в кусты.
Из кустов выскакивает огромного роста солдат в белом переднике.
— Что прикажете, господин обер-лейтенант? — спрашивает он, становясь во фронт. — С разрешения вашей милости я немного прилег. То лихорадка, то папуасы…
— Лежите, рядовой Гушке, — милостиво говорит офицер. — Что такое трудности для германского солдата? Господин член-учредитель Ново-Гвинейской компании уже заказал медаль для пионеров Новой Гвинеи. Она украсит вашу доблестную грудь.
Солдат ложится в кустах.
— Райская птица на медали, — шипит офицер. — Да я лучше бы согласился на пару берлинских воробьев. А то — ешь каких-то страусов.
К столу приближается тот самый немец, который в 1870 году ехал вместе с Маклаем в омнибусе. Вместо тирольской шляпы теперь на нем пробковый колониальный шлем.
— Вы все своих ягуаров кушаете? — язвительно спрашивает офицера, первый хохоча своей шутке.
— Казуаров, господин начальник, — поправляет офицер.
— Ягуары… казуары… Ведь мы с вами не знаменитые зоологи, как начальник научной части нашего отряда, господин Фишер. Кстати, где он? Да бросьте вы свои кости, — говорит офицер, указывая на груду костей на походном столе.
— Фишер осматривает побережье и ловит своих попугаев. Как бы его снова не скрутила лихорадка. Он и так бредит наяву. И как только этот самый Миклухо-Маклай жил здесь?
Из глубины рощи на поляну, где стоит хижина, группа солдат вытягивает на руках полевую пушку. Солдаты поют, ухают в такт работы.
— Какая-то скелетная мастерская. — Немец в шлеме сбрасывает со стола кости и кладет на стол толстую папку.
Видна подпись на папке: «Н. Н. Миклухо-Маклай. Новая Гвинея — Австралия».
Немец в шлеме просматривает груду рисунков, развертывает чертежи, раскрывает тетради и с немецкой методичностью делает какие-то пометки на углах бумаг.
— Молодец Гушке!— говорит он. — Все это надо будет переводить Фишеру, как знатоку русского языка. Ого! Сразу видно, что ценная вещь!
Он расстилает на столе карту Архипелага Довольных Людей, которую когда-то рассматривал Маклай вместе с Каином.
Солдаты выкатили пушку на поляну и теперь отдыхают, раскуривая огромные расписные фарфоровые трубки.
— Надо бы почистить мелом «Лумбахскую деву», — говорит немец в шлеме и, замечая недоуменный взгляд собеседника, объясняет: — Этот толстый выродок Берхгаузен из Мюнхена умолил Ново-Гвинейскую компанию назвать пушку именем его дурацкой девы. Из этой старушки мы когда-то били по Парижу. Смех вспомнить: один снаряд попал прямо в музей Кювье!
Бумаги мелькают в руках немца в шлеме.
— Вот они, голубчики! — немец в шлеме откладывает в сторону карандашные портреты папуасов. — Туй… Каин… Саул. Господин начальник полиции Новой Гвинеи, — обращается он к офицеру, — это по вашей части, для розыскных дел.
— Какие зверские лица! — говорит тот, взглянув на портреты. — Насколько мудра уголовная антропология, наука о преступнике.
Появляется Оттон Фишер. Он без шапки, очень бледен.
— Господа, — говорит он возбужденно. — Мы вошли в историю. Древние видели в этих девственных вершинах могучие венцы страны Офир! Сюда приходили корабли Соломона за золотом, черным деревом, жемчугом. Еще в Бремене, в юности, я…
— Примите хины, — перебивает его немец в шлеме. — Кому верить? Страна Офир… ваш доктор Петерс поет то же самое про Африку. У нас в Готтентотской инфантерии Петерсу даже кличку дали — «Золотой миф». А на деле — кровавый понос, дареные страусы и… — он показывает рукой на несколько свежих могил, увенчанных пальмовыми крестами. На каждом кресте — шапка, военный картуз, каска, матросский головной убор.
Из гор долетает тревожный грохот деревянных папуасских барабанов.
— Ваша милость! — огромный полицейский поднимается из кустов. — Извольте взглянуть, что я здесь нашел. Теперь понятно, почему мне было жестко лежать. Но германский солдат…
Фишер и двое его собеседников разглядывают и расчищают, сначала руками, надпись на большой металлической доске, заросшей травой.
— Позвольте, я! — немец в шлеме ногой, обутой в сапог с шипами, расчищает буквы на доске. Скрежет металла.
Одна за другой проступают буквы «Н. Н. М…» и так далее.
Постепенно надпись выступает вся:
«Н. Н. Миклухо-Маклай. Берег Маклая. Новая Гвинея 1871–1872 гг.».
Фишер вздрагивает, глядя на доску.
— Все следы русской культуры в Новой Гвинее подлежат безусловному уничтожению, — говорит немец в шлеме. — Секретный циркуляр А-25… Гушке!
— Я, ваша милость, — Гушке подходит к начальнику.
— Придумайте, как уничтожить это. Хотя… вы хотели делать плиту на походной кухне? Я совсем забыл, что вы еще и повар. Вот что значит брать в повара солдат… Вы нас кормите такой гадостью.
Фишер и немец в шлеме идут мимо немецкого кладбища.
— Что с вами, Фишер? Вам дать хины?
— Я хотел бы вернуться в Бремен к своей матери с чистыми руками, — несвязно говорит Фишер. — Я кабинетный ученый…
— У всех у нас матери, — говорит немец в шлеме. — Гушке, есть у вас мать?
— Так точно! «Каролина Гушке. Кегельбан с подачей пива. Военным и чинам полиции — скидка. Ганновер, площадь Эрнста-Августа, 2/5», — громко рапортует Гушке.
— Что сказала вам ваша матушка, расставаясь с вами?
— Она благословила меня и сказала: Фридрих, убей какого-нибудь грязного дикаря с жемчужиной и привези ее своей бедной старой маме, — выпучив глаза, докладывает солдат.
— Вот это — истинно немецкая мать, мать викинга, — заключает немец в шлеме.
Он набрасывается на Фишера:
— Вы что, солнечный удар хотите получить? Накройте немедленно голову.
