Вот бы еще на первом плане была табличка с надписью «по газонам не ходить» или «траву не топтать», подумал Сергей, увидев несколько сотен людей. Более всего это скопище напоминало цыганский табор, устроившийся на отдых. Не было только лошадей и кибиток, на которых они приехали. Наверное, их повели на водопой, то есть к ближайшей разрушенной трубе, из которой фонтаном текла вода. Остались только машины — старенькие фургончики или грузовички, немного помятые и облезлые.
Кто-то успел установить палатки, были они все ярких цветов, туристические, хорошо заметные с воздуха на тот случай если путешественники затеряются, и их придется искать. Вероятно, приехав в город, беженцы совершили набег на местный магазин, торгующий туристическими принадлежностями, или сделали это по дороге. Только никто не мог предполагать, что палатки сделаются таким популярным товаром. На всех их не хватило. Неудачникам пришлось растягивать брезентовые тенты, подвешивать их к стволам деревьев и веткам, делая навесы. Вот только стенки у таких навесов все равно получались с дырами. Мужчин среди беженцев было мало. Может они отправились помогать «Хезболла», с оружием в руках?
Табор был шумным. Дети, как обычно, галдели, играли, бегали друг за другом, вытаптывая траву. Женщины сидели возле примусов, разогревали на них чайники или готовили каши, в общем, обживались.
Пока еще условия эти не казались очень антисанитарными. В Москве под палатки общепита часто прячутся крысы, бегают чуть ли не под ногами у прохожих, которые остановились перекусить. Здесь же крысы пока еще не завелись, но скоро должны были появиться. Мусорные баки и урны переполнились. Мусор складывали в коробки. Наверное, в них же справляли нужду, потом относили это за границы лагеря. В таких условиях лагерь долго не просуществует. Международные гуманитарные организации доставляли сюда воду. Из пустых пятилитровых бутылок, которые стояли возле палаток, уже можно было складывать гору.
Сергей не любил подобные съемки. У людей горе, родных может кто потерял, не знает что с ними, а он вынужден расспрашивать их о том, что стряслось, откуда они приехали и как дальше жить собираются. Настраиваясь на эти вопросы, он ходил рядом с палатками и тентами. Люди на него косились. Больше, конечно, на камеру, но если люди в объектив смотрят — это как постановочная фотография получается. Лучше чтобы они не отвлекались от своих дел и не замечали, что их снимает камера.
По телефону Фарид объяснил, что это беженцы из южных районов. Им предлагали поселиться в домах, но они отказываются.
— Почему так? — спросил Сергей.
— Замкнутого пространства боятся, — объяснил Фарид. — Среди них есть и жители Бейрута, те, кто квартир лишился, но стали в последнее время приходить и такие, у кого квартиры целы. Говорят, что боятся в домах оставаться на ночь.
Люди и в самом деле боялись, что бомба может в любой дом попасть, а на открытом пространстве — в парке они окажутся в безопасности. Вот только как раз это и было неправильно. В парке их стены дома от осколков не защищают и, сбейся ракета с курса, сломайся что-нибудь в ее электронных мозгах, попади она сюда, от людей этих останется только мокрое место.
Здесь властвовал матриархат. Одна из мамаш, когда Сергей к ней обратился, начала причитать, что всем семейством они вылезли из-под бомбежки, другая говорила, что она и ее дети боятся в домах ночевать. Она сидела на одеяле, расстеленном на траве, а в руках держала чашку с чаем.
— Когда война закончится? — спросила она у Сергея.
Тому оставалось лишь развести руками. Слушая женщин, он уже обдумывал слова, которыми будет сопровождать интервью, что-то вроде «эти люди заболели клаустрофобией».
Префекта они ослушались и в Тир все-таки поехать собрались. Нельзя сказать, что их не пугали его рассказы, но именно из-за них они и решились отправиться в этот древний город.
— Быть в Ливане и не побывать в Тире? — возмущался Илья, настраивая себя на дорогу и собирая сумку с аппаратурой, — это все равно, что быть в Израиле и не побывать в Иерусалиме.
— Помнится в Иерусалим ты хотел попасть, чтобы себе наколку сделать.
— Но я все равно стремился в Иерусалим!
Это легко сказать: «Поехали в Тир». Как оказалось одного желания мало. Экспедиция на юг Ливана в самом начале столкнулась с труднопреодолимыми проблемами. Во-первых, в Тир категорически отказался ехать нанятый водитель. Прежде он признаков неповиновения не показывал. Казалось, в огонь и в воду пойдет, главное, чтобы ему исправно каждый день платили за работу. За езду по городу он брал пятьдесят долларов в день, но в Тир не соглашался ехать ни за двести, ни за триста. Больше Громов предложить не мог. Это представители западных компаний готовы сорить деньгами, практически не торгуясь. Они способны выложить любую сумму и начинают торг со ста долларов, как будто у них в сумках нет бумажек достоинством поменьше. Они с самого начала взвинтили цену на поездку на юг страны до тысячи долларов. Таксисты от таких предложений впали в легкую эйфорию. Правда в последние дни цены немного пошли вниз. Но все равно после того, как такой дождь из хрустящих бумажек проливается на головы местных таксистов, переговоры с ними становится вести трудно.
Сергей, когда разговаривал с водителем, чувствовал, что тот готов пасть на колени, готов поехать куда угодно, но только не на юг Ливана. В качестве аргументов уже пошли в ход и его семья, дети. Кто их будет кормить, если с ним что-то случится?
«Мать твою, а у меня, что ли никого нет?» — хотелось крикнуть Громову.
Когда он начал искать другую машину, на него смотрели как на сумасшедшего, решившего покончить жизнь самоубийством. Возле виска пальцами не крутили, но в глазах владельцев машин, просто читалось, что его считают безумцем. К несчастью своему, журналисты выбрались из гостиницы со всеми необходимыми в поездке вещами. Они представляли из себя очень соблазнительную добычу для частных извозчиков, но как только те узнавали, куда надо ехать, огонь в их глазах тускнел. Деньги не стоили такого риска. Сергей понял, что может до бесконечности поднимать цену и все равно вероятность, что он отыщет добровольца, крайне мала. Предложения просто не было. Он стал склоняться к мысли, что проще купить у кого-нибудь поддержанный, на ладан дышащий автомобиль и поехать на нем самим. Права у него были. Карта — тоже. Осталось выяснить, где торгуют поддержанными автомобилями.
— Я довезу вас до Тира и привезу обратно, если будем живы, — наконец услышал он слова, прозвучавшие, словно гром с ясного неба. — За это возьму двести пятьдесят долларов. Идет?
Перед Сергеем стоял парень лет двадцати пяти, с обветренной, сухой кожей. Словно он ездил на кабриолете или передвигался по стране на открытой всем ветрам повозке. Не хочет ли он везти Сергея и Илью в Тир именно так? Это же сколько времени уйдет? А, сколько бы не ушло… Нет другого выхода!
— Да, — сказал Громов.
— Грузитесь тогда, — парень кивнул на белый «Мерседес», что был припаркован на обочине дороги. Корпус покрывал слой пыли или песка. Вероятно, не так давно машина уже совершала дальний пробег по местным дорогам. Не участвовала ли она в ралли «Париж-Дакар»? «Касабланка-Бейрут»? Машине было лет тридцать, причем у этой модели фары оказались вытянуты не горизонтально, а вертикально. В тех странах, где дожди редкость, где о снеге только слышали, но никогда его не видели, такие машины, да еще на дизельном двигателе будут ходить многие десятилетия. Никто просто не понял — какова продолжительность жизни такой машины в местном климате. Может полвека, а может и век.
— Вы были в Тире? — спросил парень.
У него не хватало кондиционера в машине, поэтому пришлось открыть все окна, иначе в ней стало бы горячо, как в кастрюле с водой, поставленной на огонь. Сергей то и дело вытягивал правую руку и выставлял ее в окно.
— Не-а, — сказал он.
— Красивый город, старый, правильно, что на экскурсию едете.
Вот приколист, подумал Сергей, «на экскурсию», это он хватил.
Владелец машины порылся в бардачке, вытянул оттуда диск, показал его Сергею. На картонке под пластиковой крышкой было чуть пухлое лицо миловидной девушки, глаза ее и брови были подведены черным, а лицо отретушировано так, что к нему очень подходило выражение «луноликая». Надписи на арабском Громов не понимал. Ни Дана Интернешнл и не Офра Хаза —единственное, что мог Сергей
