остальное воинство. И они ему отвечали, что бьютя казаки с литвою у святой Екатерины, где главный литовский обоз. И просил князь своих казаков оставить ругательство междоусобное и поспешить в бой. Казаки же и сами того желали, ибо чаяли в главном гетмановом обозе лучшим добром поживиться. И мы пошли к святой Екатерине.
Вскоре увидели мы бегущих навстречу казаков, и от них сведали, что помощью Божией и заступничеством святого Сергия учинилась над врагами победа полная. И все возы их с запасом ественным и боевым, для осадных поляков приготовленные, достались казакам. Гетман же, потеряв не только возы, но и знатную часть войска, отступает с малыми остатками и со срамом и лезет на гору Воробьеву, помышляя единственно о спасении жизни.
Аврамий выбежал из-за развалин; а дорогие ризы святительские на нем замараны и изодраны, лицо же светом радости сияет:
— Данилушко, победа! Одолели гетмана!
И, после краткого отдохновения звучность голоса обретя, возвестил громко:
— Благословен Господь Бог наш, через угодника своего святого Сергия творящий дивное и неизреченное! Ему же слава вовеки!
И князю Трубецкому, на коне сидящему как бы в недоумении, сказал:
— Княже! Передай казакам своим мое верное и истинное слово: что пожалованы будут они щедро от дома Пресвятой Троицы, даже если и всем инокам для этого придется последние ризы отдать. Только бы и впредь служили казаки также ревностно и усердно общему святому делу!
И пошли мы с Аврамием ко князю Пожарскому на Арбат, а гонцы с вестью счастливой вперед нас поскакали. И было всюду великое ликование.
Августа 28-го дня
Ходкевич убежал от Москвы прочь, ушел неведомо куда с малой горсткой людей. Осадные же поляки не верят поражению гетманову и упорствуют в злобе своей, и говорят, что скоро он вернется с новою силой и новыми запасами. А мы их в Каменном городе, сиречь в Кремле и в Китае крепко заперли и сильно утеснили, и обнесли Каменный город рвом и валом земляным, и поставили туры в трех местах: у бывшего Пушечного двора, в Девичьем Георгиевском монастыре и у Всех Святых на Кулишках. Из туров же бьем по башням непрестанно. В город же ядер не мечем, дабы Божьим храмам вреда не причинить.
У поляков же в Кремле теснота великая. А в Китае городе жить им нельзя, ибо все дома там спалены огнем. Случилось же это еще до прихода Пожарского, когда казаки при сильном ветре дующем пустили в Китай город каленые ядра и пособием такого ухищрения подожгли в городе жилища, так что всё напрочь выгорело, одни городские стены остались.
Тогда поляки из Китая пошли в Кремль переселяться, и за нехваткой домов полезли в подвалы. В один же подвал, где прежде пушечное зелье хранилось и пол был усыпан порохом, вошел некий важный пан со слугою; а слуга нес свечу горящую; и упала со свечи искра, и взорвался порох, и взметнуло весь подвал на воздух, а от того пана и от слуги одни брызги остались. И поляки тогда перестали в подвалах селиться.
Аврамий уехал в Троицу изыскивать казакам жалованье обещанное.
Князья же Пожарский и Трубецкой меж собою помирились, и построили общий разряд на Неглинной на Трубе, и там все войсковые и державные дела теперь решаются. И поставлено, чтобы только тем указам силу иметь законную, кои подписаны обоими воеводами. Если же только один подписал, то такую грамоту в закон не ставить.
Сентября 6-го дня
Приехал к казакам Семен Шаховской, знатнейший из воров и всех смут заводчик, христианской крови главный проливатель, он же Северскую землю мутил при царе Василии, и поляков на Русь призывал, и второго ложного Димитрия он же восставил, и Ивана Болотникова к бунташному дерзновению побудил, и прочая. Ныне же он восхотел казаков против князя Пожарского озлобить и с земскими людьми конечно поссорить. И казаки, наслушавшись его воровских подстрекательств, начали дворянам пакостить. И некому их умирить, понеже келарь Аврамий уехал в Троицу, а других святителей казаки вовсе не слушают.
Сентября 12-го дня
Приехал из Троицы от келаря Аврамия инок Афанасий Ощерин, привез пять крытых возов с каким-то добром, а сам глядит невесело.
— Что ты, отец Афанасий, невесело глядишь? — спросили его мы с Настёнкой. — Или ты с недобрыми вестями к нам приехал? Или что неладно в Троице?
— Ох вы, милые друзья, Данило и Настасья! — ответил он с печальным воздыханием. — Как же мне глядеть весело, если обитель чудотворца до конечного и полного разорения дошла! Велел Аврамий казакам жалованье изыскать, а ведь денежную казну всю до последней денежки истратил Дионисий на вспоможение сирым и хворым, на погребения и прочие богоугодные дела. И пришлось нам последнее достояние монастырское собрать: утварь церковную, ризы, стихари и патрахили саженые, дабы казакам отдать в заклад тысячи рублей не на долгое время. Зрите сами.
Приподнял Афанасий покров с одного из возов, и увидели мы правду и истинность слов его.
— На этих возах, — рек Афанасий, — сложено имение чудотворцево, которое мы во время оно сумели от алчности царя Василия сокрыть, всё до последнего стихарика. Помнишь, Данило, как мы во осаде сидели и на скудость жаловались? А теперь-то стало нам видимо, что во осаде мы богаты сидели, сравнимо с нынешним оскудением и нищетою.
И поехал Афанасий к казакам, и я с ним отправился, а Настёнку мы с собою не взяли, дабы казаки, на нее глядя, от дела не развлекались.
Собрались казаки кругом нас; Афанасий же достал грамоту троицкую и стал читать. А грамота та писана была к казакам со многими похвалами и славословием, с великим превознесением удали казачьей и перечилсением их подвигов, и со многими жалостными словами об оскудении монастырской казны, и с убеждениями многоразумными, дабы казаки подождали малое время, доколе сможет обитель чудотворцева прислать им денежное жалованье. И просил Афанасий казаков слезно, да примут они церковные ризы драгоценные в заклад тысячи рублей (им же цена много выше), да не прогневаются на дом Пресвятой Троицы за такое прошение и за неподобную уплату.
И под конец речи своей Афанасий столь обильными слезами залился, что не можно стало разобрать слов его за громкими рыданиями и всхлипываниями многопечальными.
Казаки же таким зрелищем премного умилились и сказали:
— Бог с тобою, святой отец, не плачь. Мы не оставим святого дела, и, не взяв Москвы, прочь не уйдем. И будем до конца с усердием стоять против ляхов и ревностно сражаться, и жизней своих не пощадим. А ризы свои и патрахили вези обратно в Троицкий монастырь: мы их не возьмем. Ведь мы не варвары и не латины какие-нибудь и не святотатцы, чтобы церковную рухлядь у монахов отбирать. И от истинной веры мы еще не отпали, и Господа Бога памятуем. Дайте, братцы, святому отцу какой ни на есть платок утереться.
Тогда Афанасий казаков сердечно поблагодарил, благословил и святою водою окропил. И тотчас же печаль свою на радость переменил, и быстрехонько возы обратно в Троицу погнал, в нашем таборе даже не переночевав. С ним поехали двое атаманов казачьих ради утверждения поставленного совета: казакам Москву взять, монастырским же людям собрать им 1000 рублей, когда возмогут.
