Парнишка с дредами вышел на улицу, захлопнул за собой дверь.
— У нас новая гостья, — сказал ему швейцар, подчеркнув последнее слово.
Гривастый шагнул ближе, принюхался. Ниалл оскалил зубы в подобии улыбки.
— Это моя гостья.
— Твоя? — переспросил парнишка таким низким и хриплым голосом, словно пил и курил не переставая.
Лесли открыла рот, собираясь заявить, что она ничья, но Сет тронул ее за руку. Когда она посмотрела на него, покачал головой.
Гривастый начал:
— Мой прайд...
Сет выразительно кашлянул.
Швейцар открыл дверь и велел парнишке:
— Ступай предупреди их. — Когда тот зашел в клуб, он обратился к остальным: — Подождите две минуты.
Некоторое время все стояли молча. Потом Лесли не выдержала:
— Если мне сюда нельзя...
Тут дверь открылась, и Сет без колебаний вошел в мрачное здание.
— Идем. — Ниалл потянул Лесли за собой.
Оказавшись в зале, она сделала несколько шагов и застыла в недоумении. Не знала, что и думать.
Людей в клубе было и впрямь немного, но выглядели они как на карнавале. Причудливые наряды, странные лица.
Мимо прошла девушка, чьи руки были увиты зелеными ветвями. Кажется, цветущими. Как у той, в музее, похожей на живой экспонат. На парочке, сидевшей за одним из столиков, красовались парики из перьев. Еще несколько человек щеголяли голубыми лицами и кошмарными зубами — острыми, зазубренными, как у акул. Страшнее вампирских клыков, что продаются на Хеллоуин.
Ниалл встал рядом с Лесли, снова приобнял ее за талию. Шрам на его щеке в холодном голубом свете клубных ламп тоже стал голубым, глаза блистали, как зеркала.
— Это ничего, что мы без костюмов? — спросила она тихо.
Он засмеялся.
— Ничего. Вообще-то они всегда так одеваются.
— Всегда? Это какая-то ролевая игра? Реконструкция?
— Что-то вроде, — ответил за Ниалла Сет, отодвигая от столика стул с высокой спинкой. Он был из полированного дерева, как и вся мебель в клубе.
Даже при тусклом свете можно было разглядеть, что в интерьере использованы только дерево, камень и стекло. Изнутри клуб выглядел роскошно, не то что снаружи. Пол — по виду мраморный — сверкал. Одну стену зала полностью занимала длинная черная стойка, не пластиковая и не деревянная, а как будто из стекла. Когда на ее поверхность падал свет вращающихся ламп, она вспыхивала зелеными и фиолетовыми искрами.
Лесли уставилась на стойку во все глаза.
— Обсидиан, — произнес над ухом хрипловатый голос. — Успокаивает клиентов.
Повернув голову, она увидела официантку в кожаном костюме, руки и ноги которой были сплошь покрыты мерцающими серебряными чешуйками.
Официантка вдруг наклонилась и понюхала ее волосы. Лесли попятилась.
А та, хотя никто ничего пока не заказал, вручила бокал с вином золотистого цвета Ниаллу и кружку пива Сету.
— Здесь наливают несовершеннолетним? — спросила Лесли, обводя взглядом зал.
Бокалы с напитками имелись у всех странно одетых посетителей, хотя некоторые из них выглядели моложе ее самой. Парнишка с дредами, например; к нему успели присоединиться еще трое таких же гривастых, и на четверых они распивали целый кувшин золотистого вина, какое подали Ниаллу.
Кувшин?..
— Вот почему мне нравится ходить сюда, а не в «Воронье гнездо». Сет может здесь расслабиться. — Ниалл поднес бокал к губам, сделал глоток. — И вина такого нигде больше не попробуешь.
— Добро пожаловать в «Холм», Лесли. — Сет откинулся на спинку стула, повел рукой в сторону танцпола, где выплясывали несколько почти нормально одетых посетителей. — Самое чудное местечко, какое только можно повидать. Если повезет.
Музыка зазвучала громче. Ниалл сделал еще глоток вина.
— Потанцевать не хочешь, Сет? Девы...
— Сам танцуй. Нам сегодня еще провожать Лесли на работу, если Айслинн за два часа не объявится.
Ниалл встал. Поставил недопитый бокал на стол. Обратился к девушке:
— Пойдем?
Лесли охватили противоречивые чувства. Внутренний голос нашептывал, что лучше бы отказаться, но в круг танцующих ее влекло с неудержимой силой. Их карнавальные костюмы, неистовая пляска, музыка, голос Ниалла — все это волновало, будоражило, дергало ее за невидимые ниточки, как марионетку. Сулило наслаждение, призывало окунуться в море тайных сладостных желаний и веселья, окружавшее танцоров.
Лесли никак не могла решиться и, чтобы потянуть время, подняла за тонкую ножку бокал Ниалла. Поднесла его к губам, но он оказался пуст. Она удивленно заглянула в него, повертела в руке.
— Мы не пьем это вино, когда испытываем страх или гнев.
На ее руку легла рука Ниалла. Теперь они держали бокал вдвоем.
Она не чувствовала ни страха, ни гнева. Только желание. Но сказать об этом Ниаллу не могла.
Откуда ни возьмись, появилась официантка. Молча наклонила над пустым бокалом тяжелую бутыль. Оттуда полилось вино, казавшееся вблизи густым, как мед. Оно переливчато мерцало и благоухало так сладко и соблазнительно, что у Лесли закружилась голова.
Ниалл, не отпуская ее руки, поднес бокал к губам. Спросил:
— Не хочешь ли разделить со мной это вино, Лесли? В знак дружбы. В честь праздника.
И, не сводя с нее глаз, сделал маленький глоток.
— Не хочет, — сказал Сет и подвинул к ней через стол кружку с пивом. — А если захочет, возьмет мой напиток. Из моих рук.
— По-моему, решать должна она, Сет.
Ниалл, по-прежнему удерживая ее руку, отнял бокал от губ.
Так много искушений сразу — вино, танец, Ниалл. Лесли хотелось поддаться им всем. Несмотря на то что Ниалл вел себя странновато, страх, сопровождавший ее после изнасилования, в последние дни почти прошел. И причиной тому, конечно, было решение сделать татуировку. Она освободилась.
Лесли облизала губы.
— Почему бы нет?
Тогда Ниалл поднес бокал к ее рту — так близко, что губы девушки коснулись стекла, испачкав его помадой,— но остановил руку. Не стал наклонять его, не дал пролиться в рот ни капли благоуханной сладости.
— И в самом деле, почему бы нет?
Сет вздохнул.
— Подумай сам, Ниалл. Ты готов ответить за последствия?
— Сейчас я ни о чем не могу думать, но... — Ниалл повернул руку так, что след помады оказался напротив его губ. — Ты заслуживаешь большего уважения. Правда, Лесли?
Он осушил бокал и поставил его на стол. Все еще удерживал ее руку, но хватку ослабил.
Лесли захотелось бежать. Уверенности в себе поубавилось. Возможно, неспроста Айслинн старалась не подпускать к ней дядю Кинана — его странность не уступала привлекательности. Облизав внезапно пересохшие губы, чувствуя себя отвергнутой и ненужной, она сердито высвободила руку.
