весь вечер буду свободна.
— Хорошо. Тогда я заеду за тобой в восемь. Поедем обедать в «Большую Медведицу и ангела».
— Может, лучше в семь? Если ты привезешь меня домой пораньше, я постараюсь выспаться. — Говард насупился. Она знала, что Маккормик ненавидит, когда что-то заставляет его менять распорядок дня.
— Что ж, идет, — наконец нехотя согласился он, — в семь так в семь. Он высунулся в окно и пожал ей руку. В Говарде были сила и уверенность. Во всяком случае, так ей казалось. А если эти качества временами отдавали властностью и себялюбием, так кто из нас без греха?
— Тогда до пятницы, — сказала Дженни.
Говард кивнул, помахал рукой и нажал на газ, продолжая смотреть в зеркало заднего вида. Дженни стояла на тротуаре и глядела ему вслед.
Говард удовлетворенно улыбнулся. До сих пор он не торопил Дженни, давал время получше узнать его и смириться с тяжестью потери. Это тянулось достаточно долго, но наконец он принял решение. Дженни Остин станет его женой.
Говард затормозил и остановился у перекрестка, думая, как думал уже десятки раз, что Дженни идеально подходит ему. Нежная, любящая, терпеливая и нетребовательная. Готовая супруга политического деятеля. Тихая, спокойная и с безупречным происхождением. Насколько он знал, Дженни Остин даже ни разу не штрафовали за превышение скорости.
Кроме того, он считал, что она чертовски хороша — хрупкая, но чудесно сложена, с красивой грудью, длинными, стройными ногами и тугим маленьким задом. Он был на двенадцать лет старше Дженни, но это не бросалось в глаза. Он сохранил густую шевелюру, холил и лелеял свое рослое, сильное тело (сто восемьдесят три сантиметра и восемьдесят два килограмма) и знал, что женщины находят его весьма привлекательным.
Маккормик был уверен, что они с Дженни будут красивой парой, и мечтал только об одном: чтобы Дженни поскорее махнула рукой на докторов, справилась с потрясением, вызванным гибелью Билла, и вернулась к нормальной жизни. Он все чаще ловил себя на желании заняться с ней любовью. Он овладел бы ею медленно и нежно: такая леди, как Дженни, заслуживала этого. Говард знал, что ее холейое, гладкое тело доставит ему наслаждение, и не мог дождаться того момента, когда окажется с ней в постели.
Ожидая зеленого сигнала светофора, он включил радио. Как ни странно, но до сих пор ему всегда все удавалось. Даже когда дело казалось абсолютно безнадежным, он не опускал рук и оказывался победителем. И ни разу не упустил своей добычи.
Говард вспоминал о Дженни, стоявшей у его машины, думал о том, как чудесно она выглядела в простом костюмчике цвета морской волны. Они увидятся в пятницу. Он поклялся, что в этот вечер поцелует ее в прелестные губы, а не в щеку, как обычно.
Дженни провожала взглядом длинный белый «линкольн» Говарда, пока тот не скрылся за углом. Странное чувство владело ею. После гибели мужа Маккормик стал одним из ее ближайших друзей. Говард был первым, кому она позвонила, найдя тело Билла, и с этого момента он взял ее под свою опеку. Дженни и представить не могла, что бы она без него делала.
«Линкольн» уже скрылся из виду, а Дженни все еще смотрела на мостовую, испытывая чувство вины. Она была в долгу перед Говардом Маккормиком, поскольку в последние недели стала видеть в нем больше чем друга. Дотти как в воду глядела: их отношения изменились. Дженни сама способствовала этому. Постепенно она начала связывать с Говардом свои планы на будущее.
Почему же тогда она отклонила его щедрое предложение ради того, чтобы побыть несколько минут с Джеком Бренненом? Такой человек, как Джек, никогда бы не смог стать частью ее жизни. В лучшем случае они бы сделались добрыми друзьями. Ну что у них общего? Она не могла себе представить Джека Бреннена разговаривающим о классике, идущим в оперу или хотя бы просто надевающим галстук. Джек и строгий костюм — смешно… Не говоря уже о смокинге.
Молодая женщина вздохнула и направилась к парадному. Наверное, ей надо было испытать что-то новое, немного изменить свою жизнь, еще раз «почувствовать возбуждение», как выразилась Милли… Ясно одно: как бы то ни было, завтра после работы она пойдет на пристань, чтобы посмотреть на корабль Джека. Он пригласил ее — старомодную, скромную Дженни Остин, помощника библиотекаря.
Может, это было обычной данью вежливости. А может, и нет. Во всяком случае, Дженни было любопытно узнать, что о ней думает Джек Бреннен. Что она сама думает об этом красивом мужчине, Дженни еще только предстояло решить.
Этой ночью Дженни опять видела сон. Но проснувшись в два часа, она не пошла на прогулку по берегу и не поехала в кафе навещать подругу. Ее сегодняшний сон был слишком волнующим, слишком реальным. Не хотелось даже думать о нем, а не то что говорить…
Вместо этого она предпочла нарушить зарок, который дала себе еще в первые месяцы бессонницы. Дженни достала флакончик с хальционом, который ей прописали в клинике, и приняла дозу, вполне достаточную, чтобы уснуть.
Она редко глотала снотворное. Первое знакомство с барбитуратами, а именно с секоналом, закончилось тем, что она целыми днями ползала как сонная муха и была раздавлена депрессией. Когда же она попробовала бросить принимать лекарство, то на своей шкуре испытала мучения начинающего наркомана: головную боль, тошноту и дрожь во всем теле. Урок быстро пошел ей на пользу.
Она пробовала принимать другие формы препаратов, но каждый раз останавливалась, боясь попасть в зависимость от лекарств. Хотя хальцион, который она выпила сейчас, был очень эффективен и поначалу действительно спасал ее от кошмаров, но обладал побочными действиями: вызывал галлюцинации. К счастью, она вовремя почувствовала головокружение. Это был безошибочный симптом начинавшегося привыкания. Лучше было не закрывать глаза на эти трудности и справиться с ними, чем создавать новую, столь же грозную опасность: попасть в плен к лекарству.
Однако время от времени, когда становилось невмоготу, Дженни уступала искушению и позволяла себе роскошь забыться спокойным сном без всяких сновидений. Веки ее начали слипаться, налились свинцовой тяжестью, но в последний момент она вдруг вспомнила кошмарный сон, который поверг ее в смятение и оставил вконец разбитой.
В следующее мгновение она поняла, что этот сон начался точно так же, как предыдущий.
Она стояла в тех же роскошных джунглях и слышала зов барабанов, притягивавший ее не слабее, чем дикарей из недавнего сна.
Грезившаяся ей женщина приподняла над пыльной землей свои пышные длинные юбки и молча двинулась вперед, ближе к танцорам, к их полуобнаженным телам. Дорогое брабантское кружево на манжете зацепилось за колючую ветку акации. Она дернулась, пытаясь освободиться и ничуть не беспокоясь, что порвала прекрасное изделие мехе-ленских кружевниц, повисшее на полосатом рукаве ее муарового платья и прикрывшее запястье.
Женщина безмолвно приближалась к кругу танцующих и подошла к нему почти вплотную. Сон продолжался, ничем не отличаясь от предыдущего, и так же закончился леденящим кровь воем дикарей и пронзительным, визгливым женским хохотом. Дженни хлопала глазами в темноте, а сердце бешено стучало, грозя выпрыгнуть.
Она не хотела думать об этом и поклялась, что не будет вспоминать свой сон. По крайней мере до завтра.
Однако Дженни кое в чем убедилась. Во-первых, в том, что наблюдала за праздником в джунглях действительно женщина. А во-вторых, что действие снов происходит не в настоящем — как ей до сих пор почему-то казалось, — а в весьма отдаленном прошлом.
В среду вечером, ровно в шесть пятнадцать, Чарли Дентон сунул закладку в книгу, которую читал, и поднялся с койки в каюте первого помощника, куда он переселился, уступив командование «Мародером» Джеку Бреннену. Это произошло в тот день, когда Джеку исполнилось тридцать лет. Через месяц будет как раз три года.
Сначала Джек наотрез отказался занять каюту капитана, но Чарли настоял на своем. Детине вроде
