Есаулов сад

АЛЕКСЕЙ (наливает в стаканы чай). Хочу сказать тебе… Отец, а мне третий десяток пошел. Бездна лет.

Садовник смеется.

АЛЕКСЕЙ. Двадцать лет. Гора, небольшая, но гора, и вся в надолбах. Я студент исторического факультета…

САДОВНИК.Я думал, у нас съезды исторические, но оказывается – и факультеты исторические.

АЛЕКСЕЙ. Заноза ты. Прости. Факультета истории.

САДОВНИК.То-то. Язык вышелушили. А на оскопленном языке пытаются толковать отцы и дети.

АЛЕКСЕЙ. Ох-ох-ох! Если у нас есть добрая воля, мы дотолкуемся и на этом языке, по одежке протянем ножки.

САДОВНИК. Не верю я в ваше поколение. Ни сохи, ни елани, ни идеалов, ни красоты, все пусто и ничтожно. Сплошная дискотека, а потому говорить не о чем – если пусто.

АЛЕКСЕЙ. Наши дискотеки приличнее ваших ханжеских танцев. Пусто… А у вас густо?…

Алексей бросается к подушке, достает из-под нее том с золотым тиснением, протягивает отцу.

САДОВНИК. Ну, читаешь Карамзина, и что из того? Нынче модно читать Николая Михайловича.

АЛЕКСЕЙ. А ты спроси, где я добыл «Историю государства Российского»!

САДОВНИК.На факультете, поди.

АЛЕКСЕЙ. Угадал. В пыльных шкафах на кафедре русской истории.

САДОВНИК.Что ж, сие, голубчик, делает честь кафедре – есть Карамзин, предание живо.

АЛЕКСЕЙ. А кто завкафедрой? Твой однокурсник, ровесник твой…

САДОВНИК (самодовольно). Что ж, голубчик…

АЛЕКСЕЙ (передразнивая). Сие, голубчик… Да, а кто разработками, раскопками по декабристам ведает?

САДОВНИК. Доктор Поваль, уважаемый ученый, сорок лет на кафедре.

АЛЕКСЕЙ. Ну, так смотри! Смотри! Смотри!

Он показывает отцу два тома, старинных, Карамзина.

САДОВНИК. Этого не может быть, Алешка! Неразрезанный Карамзин!

АЛЕКСЕЙ. Вот оно, ваше поколение!

Садовник закрывает лицо ладонями, потом лицо его твердеет.

САДОВНИК. Утешимся, что отказались от сомнительной чести работать на этой кафедре. Не заносись, Алешка, и не хвастайся, что первым за все эти смутные годы…

АЛЕКСЕЙ. Я, отец, совершил оплошность. В аудитории показал ребятам…

САДОВНИК. А-я-яй! (смеется). А, чтоб их перекосило! Сибирская школа историков! (Встревоженно). Но как бы худо тебе не стало? Ведь донесут, оскорбятся…

АЛЕКСЕЙ. А дискотеки наши… У нас проще и честнее.

САДОВНИК (грустно). Иная простота хуже воровства.

В этот момент из сада доносится гул падающего дерева и крик птицы. В крике отчаяние.

АЛЕКСЕЙ. Сад живет.

САДОВНИК. Сад умирает. (Поднимает голову и кричит). Эй, где вы?!

АЛЕКСЕЙ. Что с тобой, отец? Или ты безнадежно стар и оттого не понимаешь, куда клонится…

САДОВНИК. Уже много лет я наблюдаю, куда клонится белая береза.

АЛЕКСЕЙ. И куда она клонится?

САДОВНИК. В позапрошлом году наши ботаники привезли из государственного парка березовые ветви и приживили к стволу, там, в дендрарии. Каждый день я смотрю, как стоит на ветру береза и машет государственными ветвями.

АЛЕКСЕЙ. Но я не береза, к которой приживлены чужие ветви. У меня все свое, от родителей моих. Как и у Насти. Она шлет тебе привет и вообще извелась. Так если тебе что-то не нравится – это твое, отец. Тебе не нравится твое.

Садовник молчит. Пауза затягивается.

АЛЕКСЕЙ. А Настю ты мучаешь зря. Пожалей ты ее. Если я мешаю тебе, я вернусь к матери. Мать я возьму на себя.

Вдруг глухой шорох идет от печи, печь взрывается пеплом и сажей. Алексей смотрит на отца и бежит на улицу, Садовник бросается к окну.

Голос АЛЕКСЕЯ (с улицы). Вы что там делаете на крыше?

Невнятный голос в ответ.

Голос АЛЕКСЕЯ. Так если вам дано задание чистить трубу, надо предупредить хозяев. Или не надо? (Пауза). Мало ли что ведомственный дом. Убирайтесь! Мы не звали вас! А ну, слезайте с крыши! Доброхоты.

Он что-то еще кричит, но все глуше. Садовник стоит у окна.

Снова грохот.

Садовник бросается к печи, но оглядывается и идет к окну. Это уже грозовой раскат. Надвигается гроза. Сполохи за окном.

* * *

Та же комната. Утро. Садовник и Надежда. Надежда юная особа. У нее черные волосы, смуглые руки, то и другое она любит подчеркнуть.

Собственное движение по комнате она планирует как бы руками. Но, возможно, она играет саму себя. Однако и здесь все не так банально – игра ее это следствие пережитого. Ну, не будем забегать вперед.

Или назад.

САДОВНИК. Ты еще дремлешь, синица?

НАДЕЖДА. Я у плеча вашего, Федор Иванович. Сразу во сне и наяву. Но сердце заполнено утренней кровью, жить охота, забыть непогоду…

За окном дождь, но скорее всего Надежда говорит о непогоде житейской.

НАДЕЖДА. Потому что вы… ты потому что.

САДОВНИК. У тебя утро, у меня вечер.

НАДЕЖДА. Ты бесприютен. Ты ждешь беды, да? Твою бесприютность я разглядела еще девочкой. Холод лопатки обжигал.

САДОВНИК. О, сейчас я рассыроплюсь.

Она зарывается лицом в белой исподней его рубахе.

Волна черных волос на белом.

САДОВНИК. Ты лучше подумай, что скажешь маменьке.

Надежда встает в светлой сорочке и плавает по комнате. Садовник любуется ею, одновременно по лицу его бродят хмурые тени.

НАДЕЖДА. Что скажу… Я скажу, что согласна быть твоей вдовой.

САДОВНИК. Это из второго действия, Надюша (он намекает на ее театральность), ты забегаешь. Вдовой нищего. Неплохо придумано.

НАДЕЖДА (плавая и понимая, что она хорошо смотрится). Я скажу, что ты нашел клад.

САДОВНИК (подпрыгнув). Повтори, что я нашел.

НАДЕЖДА. Ты нашел клад (раздувая сорочку, намекая на себя).

Садовник смотрит на нее, разгадывая смысл сказанного, и – смеется, смех его разорван.

САДОВНИК. Угу. И где же я его нашел, синица?

НАДЕЖДА (снова намекая на себя). Он сам к тебе в руки пришел. А ты своего не упустишь. А?

САДОВНИК. Угу. Не упущу.

НАДЕЖДА (импровизируя). В Глотовском предместье копни под любым кустом – золотые червонцы (смеется явной выдумке).

САДОВНИК. Ну уж, ну уж…

НАДЕЖДА. Наши купцы были самыми богатыми в России, а Глотовское предместье – дачный район