Есаулов сад

купцов. Когда их прижали в двадцатом году…

САДОВНИК (отрешаясь от выдумки Надежды). Так. И что же маменька?

НАДЕЖДА. Сегодня ночью она проворонила дочку. У нее нет выбора.

САДОВНИК. Да как сказать, как сказать. По нынешним понятиям все проще и, говорят, честнее… Сколько лет твоей маме?

НАДЕЖДА. Она моложе тебя.

САДОВНИК. Недурственная карьера в ее лета. Но все же уточню. Я старее ее.

НАДЕЖДА.Не все ли равно – старее, моложе, для меня во всяком случае.

САДОВНИК. Для вас, синица, – да, а для Алешки совершенно отнюдь, как говорит Пивакова. Алешка… Ты и меня не спросила.

НАДЕЖДА. Тебя я спросила еще в десятом классе, под тополями.

САДОВНИК. Тебе показалось. И то – прошлое.

НАДЕЖДА.Я будущее.

САДОВНИК.Фразу, дочка, не приемлю.

НАДЕЖДА. А что ты нынче принимаешь? Что отрицаешь?

САДОВНИК(вздохнув). Ваш мир, сударыня, не принимаю. Но не принимаю смиренно. Это ваш мир.

Он встает, идет к окну, открывает его, дышит полной грудью.

НАДЕЖДА. Господи, у постели с любимым. Семь лет ждала этого часа и теперь должна говорить монологи…

Садовник с восторгом смотрит на Надежду.

САДОВНИК. Чуть повысить тональность, и левую руку так…

Это ее жест – плавая, левую руку вести вверх и за спину. Она свирепеет.

НАДЕЖДА. Наш мир достался нам таким, какими вы и ваши родители сотворили его. Не останавливай меня, учитель!

САДОВНИК (смеясь). Учитель!…

НАДЕЖДА (воспаряя). Ваш мир это мир лукавых резонеров. Вы первое поколение, обучившееся риторике, ибо твои родители, отцы ваши, были от земли, они презирали речи. А вы слову выучились. Ни наследственного достояния…

САДОВНИК.Ни сохи на елани…

НАДЕЖДА (свирепо). Да, ни сохи на елани, ни кола, ни двора. Вы купцов презираете, а они были работники. Они город застроили сказочными домами, мосты подняли, они создали музеи, сады насадили. Этот сад, который вы изводите… А вы оседлали слово… Молчи! Твое поколение хлебнуло отравы пятьдесят шестого года. На крохотной этой коляске думало въехать в историю. И въехали. Более отвратительное поколение трудно представить. Ваши поэты изворотливы как лакеи… Ваши, как их там… (она одевается на ходу) композиторы… Крепись, геолог, ты ветру и солнцу брат… Ха-ха! Ваши так называемые мыслители изолгались, им никто не верит. Ваши вожди лживы.

Она почти плачет.

САДОВНИК (грустно цитирует себя). Я не верю в ваше поколение.

НАДЕЖДА.Ты читаешь мои мысли. В ваше поколение я не верю. Поколение конформистов и осведомителей. Каждый вздох наш прослушиваете и несете на улицу Букинистов…

САДОВНИК (счастливо). А, так их! Понужай, Мария!

Вскрик его осадил Надежду.

Она сделает неправильный поворот головой.

НАДЕЖДА. И Маша это говорит? Сосновый воздух пьет из окна, ненаглядно смотрит на тебя и – срывается. Боже…

САДОВНИК.Мария бывает здесь редко. За ней следит муж… психиатр…

НАДЕЖДА. Да что же это за жизнь, Федор Иванович? Голову-то куда преклонить?

САДОВНИК. К Алешке преклони. К Мише, Миша из Москвы на (передразнивает) вакации явился. Завидная пара. Сын идеолога, студент (снова передразнивает) МИСИ – и дочка прокурорши.

НАДЕЖДА. Не смейтесь, Федор Иванович! После этой ночи…

САДОВНИК. У тебя впереди много ночей.

Надежда медлит. Но в лице ее появляется решимость.

Она оглядывает жилище, набрасывает сари (или легкую накидку), припадает к Садовнику и быстро, боясь себя, уходит, планируя руками.

Садовник холодно смотрит в лицо бородатого человека.

Мелодия, минор.

* * *

Кабинет Пиваковой. Она курит, далеко отставляя полную руку, и говорит по телефону. В кабинет входят сослуживцы, что-то берут со стола или кладут что-то, Пивакова не обращает на сослуживцев внимания, это привычный рабочий день, привычный темп дня. Одному из сослуживцев, когда он на выходе, она крикнет «Прикрой дверь. Сквозняк», – и слушает далее.

ПИВАКОВА (в трубку). «Вы думаете, он клюнет? Любопытный сюжет. Но зачем его было изгонять из школы? (слушает). Я не читала, на каких постулатах строится «Урийская дидактика», но знаю, как его принимали на «Круглом столе», да, журнал «Детская литература». Если это и есть Урийская дидактика – дай Бог, как говорится, побольше таких дидактов. (Слушает) Его гражданственность и его так называемое почвеничество иного засола… Ну, Вадим Андреевич, зачем же, зачем?… А я была у него, представьте себе. Разведка боем? Ох, все-то вы воюете… (Смеется). Он мужчина при теле… Не надо, Вадим… Психические отклонения? Едва ли, хотя странности явные… (Слушает) Русская школа анахронизм? А украинская?! Ой, да бурятская та же… Право же, не ведаю… С повестью потянем. Я сейчас отдам ее на рецензию Свербееву (слушает)…

Здесь влетает замотаный сотрудник радио, требует какую-то бумагу, Пивакова шипит: «Испарись. Кушак»…

ПИВАКОВА. Но он сильный прозаик и человек объективный (с досадой слушает). Хорошо…

Входит Михаил. Она протягивает ему голый локоть. Жестом: «Садись».

ПИВАКОВА. Что ж, мы отдаем повесть Мишустину, он ее зарубит. А что дальше? Рукописи не горят? Ой, втянете вы меня… Салют!…

Она кладет трубку и секунды находится в размышлении, но потом…

ПИВАКОВА. Омерзительно! Мишустину отдать на рецензию повесть. Все равно, что Потапенке отдать на рецензию повесть Чехова, о, даже хуже. Потапенко был честным человеком…

МИХАИЛ. Ты с кем это?

ПИВАКОВА. Завотделом науки Кушак. Импозантный человек. Был начальником ЦБТИ и как взлетел.

МИХАИЛ. Завотделом науки… Начальник ЦБТИ… А причем здесь повесть? Он, что, курирует литературу?

ПИВАКОВА. (многозначительно). Он, парнишка, курирует самого!… (С сожалением). А повесть они ухайдакают…

МИХАИЛ. Самого?!

ПИВАКОВА. Тебе не надо это знать. Учти.

МИХАИЛ (соображая). Учел… Твоя соседка угомонилась?

Пивакова встает, крупно шагает по кабинету, курит, пепел осыпая на пол.

ПИВАКОВА. Я поджарю младенца!

МИХАИЛ. Младенца?

ПИВАКОВА. Представь, подложила свинью. Жили тихо-мирно, гостей принимали, и на тебе. Теперь ни в ванную, ни в туалет, всюду пеленки, распашонки…

МИХАИЛ. Каникулы кончаются.

ПИВАКОВА. Хочешь, замкнемся здесь?