покарал его.
«Вот чудила! — подумал Дербенев. — Ну и чудила! Дался ему этот аллах».
— Ты уж, Султан, не обижайся на меня, сам понимаешь — служба. А вот с тобой получилось, как у Пушкина. Скажите ему, товарищ переводчик, что у Пушкина есть стихотворение «Анчар». В школе проходили. Там описывается один интересный случай. В пустыне рос анчар, такое ядовитое дерево. Так один господин послал к этому дереву своего раба и велел принести ему яду. Раб послушно пошел. А потом умер. Перевели? — продолжал Дербенев. — Вот и у него так получилось: «И человека человек послал к анчару властным взглядом». Разъясните ему это.
Султан слушал, и вдруг из глаз его выкатились две слезинки.
Дербенев испугался. Он терпеть не мог слез, да еще мужских. Он не знал, как утешить иранца.
— Скажите ему, что мне тоже влетело, — сконфуженно признался Иван.
О всевышний! Прибавь бедному Султану разума. Он не понимает, почему этот русский солдат, который стрелял в него, пришел к нему с добрым сердцем? И почему он понес наказание за Султана? И почему не обижается на него? Слабый разум Султана никак не может постичь этого.
Так они удивлялись друг другу, пока не пришла тетя Маша и не выпроводила Дербенева из палаты.
…В общей сложности удивляться и делать для себя открытия Султану пришлось сорок восемь дней. Он никогда не спал в чистой постели, никогда не наедался досыта, его никто не лечил. Никогда и никто — до этого русского госпиталя.
На двадцатые сутки ему дали костыли. Он подошел к окну. Небо и солнце ослепили его. В мареве жаркого воздуха дрожали далекие горы.
Потом он стал выходить в коридор. На паркетном полу лежали квадраты света. Встречались больные, такие же молодые, как он.
— Салямалейкум! — поздоровался с ним один парень с черными, как у Султана, волосами.
— Алейкумсалям! — ответил Султан.
Незнакомец оказался азербайджанцем по имени Ахмед. Ему недавно сделали операцию грыжи, и он ходил чуть согнувшись, но был весел и беззаботен.
Они подружились.
Ахмед водил Султана по госпиталю, показал столовую, библиотеку, клуб. Вечером они вместе со всеми смотрели кино или телевизионные передачи. В кино Султан бывал и раньше, а «живой ящик» увидел впервые и очень удивился.
На тридцать вторые сутки сняли гипс и сделали контрольный рентгеновский снимок. Султан больше не пугался и не плакал, а терпеливо ждал, что ему скажет господин доктор. Гольдберг опять показал прозрачные пленки, объяснив при этом, что кость срослась правильно. Но он назначил ему еще синий свет, массаж ноги и физкультурные упражнения.
Не было в госпитале больного, который бы так послушно и старательно выполнял все процедуры, как Султан. Вскоре он стал ходить без костылей, чуть прихрамывая, опираясь на палочку. Теперь он мог опускаться на колени и пять раз в день совершал молитву, радуясь своему исцелению.
— Ля алляи элля алла[9], — шептал Султан.
И никто не мешал ему и не смеялся над ним.
Наконец ему сказали, что его выписывают из госпиталя и возвращают в Иран.
— Зачем в Иран? — удивился Султан.
— Как зачем? Домой!
Некоторое время он молчал, потом спросил:
— И я увижу Дильбар?
— Конечно!
— Машалла![10] — обрадованно воскликнул Султан.
Тетя Маша принесла ему новую клетчатую рубашку, новые брюки и ботинки. Старая рваная одежда была связана в узелок и также вручена ему. Он надел все новое и долго крутился перед зеркалом, прищелкивая от удовольствия языком, как сельская модница.
И вот наступили минуты прощания. За Султаном на машине приехал сам полковник Сухаревский. Весь персонал госпиталя вышел проводить иранца. Стоял знойный душный полдень. Пыль от подошедшей машины медленно оседала на кусты и деревья.
Султан обходил стоящих полукругом людей, низко кланялся каждому. Тетя Маша протянула руку, он прижал ее ко лбу и часто, часто заговорил.
— Матерью называет, — сказал переводчик.
Майору Гольдбергу он отдал честь. Потом отошел, поклонился всем, приложив руки к груди, и сел в машину.
И опять он летел на вертолете, и опять ехал на машине, высланной за ними с заставы. Вот и Государственный мост. Еще несколько минут, и он обнимет свою Дильбар, войдет в свою хижину. Хоть в ней и не паркетный пол, хоть и не будет больше чистых простыней и мягкой подушки, но зато это хижина его отца, хижина, которую он помнит с детства. И не нужно никакого вознаграждения от господина Али-Эшреф- хана, он будет работать от зари до зари и прокормится со своей Дильбар. Слава аллаху, русские вылечили его.
Полковник Сухаревский и еще какие-то офицеры повели Султана к мосту. Прошли через одну калитку, через другую, оставляя за собой проволочные заграждения и полосы вспаханной чистой земли. Зачем эта колючая проволока, эти запирающиеся на замки калитки? Скорее, скорее домой к Дильбар!
На том конце моста уже стояли господин подполковник Гасан-Кули-хан и несколько иранских солдат. Разделял их только мост, посыпанный мелким морским ракушечником. Султан в последний раз огляделся по сторонам. У перил стояли два русских солдата в зеленых фуражках, в парадных мундирах, с автоматами на груди. В одном из них он узнал Дербенева. Султан помахал ему рукой. Дербенев кивнул.
Через минуту обе делегации встретились на середине моста. Церемония передачи казалась Султану такой длинной и нудной, что он уже стал терять терпение и надежду. Наконец господин Гасан-Кули-хан удостоил его вопросом:
— Есть ли у тебя претензии к советским пограничным властям, Султан-Ахмед-оглы?
— Нет, раис, — смело ответил Султан. — Они меня вытащили из могилы, и я буду благодарен им всю жизнь.
У господина Гасана-Кули-хана удивленно поднялась левая бровь. Пряча улыбку, он осмотрел новый наряд Султана, его рубашку в яркую крупную клетку, добротные брюки, новые ботинки и размашисто подписал какую-то бумагу.
— Честь имею, господин полковник, — козырнул он Сухаревскому.
— До свидания, господин подполковник, — ответил Сухаревский.
Два иранских солдата в касках, с винтовками наперевес стали по бокам Султана и повели по мосту.
Через полгода я снова побывал в тех местах и узнал продолжение этой удивительной истории. Рассказал мне об этом полковник Сухаревский.
По долгу службы он знакомился с содержанием некоторых иранских газет и вот что прочитал в одной из них. Житель иранского пограничного селения Султан-Ахмед-оглы однажды заблудился и забрел на землю русских. Его схватили советские пограничники и полтора месяца держали в тюрьме. Ему дали новую одежду, много денег, и Султан-Ахмед-оглы предал шаха и родину. Потом его вернули иранским властям, и в настоящее время он находится в заключении и вскоре предстанет перед судом.
— Вот и вся история, — хмуро закончил полковник.
Да, на долю Султана выпали тяжелые испытания. Но мне почему-то верилось, что он выдержит все, что ожидает его.
…Я держу в руках высушенный цветок бессмертника и вдыхаю чуть уловимый запах солнца и степных просторов. Все-таки не случайно он назван так — бессмертник!
1962 г.
