— Почему же вы напились?
Очевидно, он не знал, можно ли теперь обращаться к нарушителю порядка по фамилии, с прибавлением слова «товарищ», и потому называл его одними местоимениями.
— Так получилось, — ответил Легкобитов.
— Да врет он все! — выкрикнул кто-то с места. — Ничего он не пил.
— Нет, пил! — испуганно возразил Легкобитов. — Я пил, — повторил он упрямо.
— Товарищ Петров! — сурово заметил младший сержант. — Не мешайте собранию. Слышите, он сам подтверждает. Ясно? Вот так.
— Да брось ты, Кругликов! — закричал Петров. — А еще секретарь…
— Сколько же вы… выпили? — не обращая внимания на реплики, спросил Кругликов.
— Пол-литра, — откровенно признался Легкобитов.
Собрание зашумело.
— А чем закусывал? — раздался веселый голос. — Акварельными красками, что ли?
Мало-помалу собрание, хотя и пересыпалось шутками и веселыми подковырками, приобретало для Легкобитова угрожающий оборот. Никто, даже Петров, черноволосый румяный крепыш, не намеревался прощать ему выпивку и отлучку. Многих интересовало: где он провел ночь в нетрезвом состоянии?
— Не помню, — ответил Легкобитов и опустил голову.
Он ничего не помнил, и это было самым странным.
А все началось с того, что старшина сжалился и не назначил его на воскресенье в наряд. Это было удивительно. Обычно по воскресеньям Легкобитову «везло»: он дневалил по казарме или ходил рабочим по кухне. И не потому, что старшина был несправедлив или таил зло на него, а просто так… И вот старшина изменил своему правилу.
Утром Сергей взял этюдник и пошел в лес. Высокие буки с прямыми матово-серыми, как из замши, стволами бросали густую тень. Сергей выбрал укромное местечко на лесной опушке. В нескольких шагах рос большой куст шиповника. Он цвел и каждой своей веточкой старательно тянулся к солнцу.
Сергей сел писать этот розовый куст. Рисовал он хорошо, много и у себя, в родном Плёсе, готовился поступить в художественное училище, но не любил распространяться об этом. Все свои наброски и рисунки он стыдливо хранил в шкафу вместе с картами и схемами. Майор Свиридов не раз вытаскивал рисунки и хвалился перед сослуживцами, что под его началом служит талант. Сергей краснел и низко опускал голову над чертежной доской.
В лесу по-весеннему громко пели птицы. Где-то в горах прогудел самолет, патрулирующий границу. Сергей почти совсем написал куст, как вдруг услышал позади себя девичий голос:
— Ой, как хорошо получается!
Он обернулся. Девушка, подстриженная под «мальчишку», в клетчатой яркой блузе с засученными рукавами, рассматривала этюд.
— Очень хорошо! — повторила она и перевела на Сергея свои яркие, очень синие смеющиеся глаза. — Вы где-нибудь учились рисовать, да?
— Нет, не учился. А кто вы?
— Не бойтесь, я не собираюсь бежать за границу, — улыбнулась девушка. — Вы из отряда?
Он настороженно взглянул на незнакомку, но глаза ее были полны такой доверчивой наивности, что он подавил вспыхнувшее было подозрение.
— Да, из отряда.
— И вас часто отпускают сюда?
— Когда свободен от нарядов и работы.
— Работы? — удивилась она. — Какая же у вас может быть работа? У вас служба.
— Я чертежник-картограф, — сказал он серьезно.
— А-а, понимаю. Карты, схемы…
Они помолчали.
— Ну, мне пора, не буду вам больше мешать.
Девушка кивнула и, сбивая прутиком верхушки трав, побежала по лесу. Вскоре на дороге громко хлопнула дверца, загудел мотор, и стало слышно, как проехала машина в сторону города.
«Интересно! — подумал Сергей. — Откуда она взялась такая?» Ему расхотелось писать шиповник, он собрал этюдник, краски и зашагал в штаб отряда.
…В следующий раз Легкобитову удалось выбраться в лес только через две недели. Куст шиповника уже отцвел. В молодых листьях виднелись зеленые, еще не побуревшие ягоды. Сергей принялся писать поляну, тихую и нарядную в это солнечное весеннее утро.
Девушка появилась неожиданно, как в первый раз.
— Здравствуйте! А почему вас не было в прошлое воскресенье? Опять старшина в наряд назначал?
— Да, — признался Сергей, поднимаясь с пенька. — А откуда вы знаете?
— Догадываюсь… — она бросила взгляд на этюд, прищурилась, чуть склонив голову. — Послушайте, вам обязательно надо учиться. У вас талант. Вам сколько осталось служить?
Девушка говорила так быстро, что Сергей даже улыбнулся.
— Полтора года. Вопросы еще будут?
Она посмотрела на него смущенно и ничего не ответила. На ней был яркого ситца сарафан; голые руки, шея и лицо покрылись легким загаром. «Кто она? Почему все время появляется здесь?»
Он сказал, слегка покраснев:
— Давайте познакомимся, меня зовут Сергей Легкобитов.
— А меня Татьяной, — она протянула руку. Рука была теплая и нежная.
— Ну вот… А теперь скажите, что вы делаете в лесу?
— Так, гуляю… — Татьяна изучающе оглядела его и вдруг рассмеялась. — Ой, какая у вас странная фамилия! Легкобитов. Мне почему-то казалось, что у вас именно такая и должна быть фамилия. Вы откуда призывались?
— С Волги, из Плёса, слыхали?
Нет, она ничего не знала о Плёсе и никогда не видела Волги, вернее, видела, но проездом и то зимой. А какой он, этот Плёс?
Сергей начал рассказывать о родном Плёсе, о тихих зеленых улочках, о синих заволжских лесах. В Плёсе много домов отдыха, а в прошлом веке там жил Левитан.
Татьяна слушала, не сводя с него глаз, внимательных и чуть насмешливых. А Сергей говорил, боясь замолчать: во время пауз он чувствовал себя неловко, но пауза все-таки наступила: нельзя же рассказывать только о Плёсе… Татьяна задумчиво посмотрела на него, улыбнулась и сказала:
— Ну что же вы замолчали?
Это было хуже всего. Лучше бы он разговаривал сам, без подсказки! И он неопределенно пожал плечами и насупился.
Татьяна улыбнулась и стала собирать цветы. Потом она сказала, что ей пора идти, и спросила, не хочет ли он ее проводить?
Они шли лесом. Татьяна запела какую-то песенку. Дорогу пересекала канава, полная весенней, чуть зацветшей воды. Девушке надо было помочь, но Сергей стеснялся подать ей руку. К счастью, Татьяна легко перепрыгнула канаву и быстро выбежала на тропинку.
— Дальше я сама!
Они расстались, как и прежде, неожиданно и как-то странно. У Сергея было такое ощущение, словно он опять остался в дураках. И снова на дороге хлопнула дверца машины.
…Отряд готовился к весеннему инспекторскому смотру. От него не освобождался никто, даже чертежник-картограф. Для Легкобитова настали самые мрачные дни. Он умел прекрасно чертить карты и
