– Что ж... Идите, Джералд. У меня еще запланировано несколько встреч по делам банка и я буду занята...
Милорд, привычно коснувшись губами тонкой ладони Жюстин де Монброн, молча вышел и побрел к свои комнаты.
Глава девятая
БОН ВОЯЖ, МАДЕМУАЗЕЛЬ!
В высшем обществе Будапешта Евангелина Чорваш давно и прочно считалась барышней экстравагантной. Некоторые говорили напрямую – суфражистка, зачитывающаяся сомнительными книгами Эмелин Пенхерст[20] , нарушительница всех возможных правил приличия, «женщина в штанах» и едва ли не социалистка.
Завсегдатаи лучших салонов Буды вздыхали – эта взбалмошная девица производит шума больше, чем полк императорской конной гвардии, проходящий по проспекту Андраши на празднование тезоименитства государя Франца-Иосифа. Такое поведение недопустимо для молодой незамужней девушки!
К двадцати трем годам непоседливая Евангелина успела поучаствовать в экспедиции Амундсена к Южному полюсу (правда, с корабля «Фрам» ее не отпустили и Еве пришлось оставаться на борту вплоть до возвращения отважных путешественников из рискованной экспедиции), годом раньше она стала первой женщиной-воздухоплавателем Империи – отец уступил просьбам возлюбленного чада и приобрел в САСШ биплан изобретения Вилбура Райта. Ева стала звездой первой величины, совершив перелет Вена-Белград и обратно, с посадкой в Будапеште. Газеты верещали от восторга, а почтенные матроны лишь поджимали губы – когда-нибудь эта сумасшедшая свернет себе шею! Куда только смотрит господин Чорваш?
Фердинанд Чорваш, банкир, промышленник, владелец двух пароходных компаний (пассажирские и коммерческие перевозки по Средиземному и Черному морям, а также еженедельные рейсы из Триеста в Британскую Индию), считался человеком передовым, хотя и не переходил установленных границ светских приличий. Единственную дочь и наследницу колоссального состояния – поговаривали, что среди дебиторов Чорваша были и представители августейшего семейства, включая самого эрцгерцога! – старик любил до исступления, что ничуть не мешало ему потворствовать безумствам Евангелины. На вежливые укоры друзей («Фердинанд, что вы ей позволяете! Аэроплан – это чересчур!») он вполне разумно отвечал, что средневековье давным-давно закончилось, наступила эпоха прогресса, и нет причин запрещать Еве поступать так, как она считает нужным. Все-таки это гораздо лучше, чем отдавать лучшие годы молодости тоскливому пансиону «для девочек из благородных семей», – человеку будущего незачем учиться вышивать вензеля на платочках, за него это будут делать машины.
...Евангелина никогда не ощутила грозного взгляда классной дамы и не была оставлена без ужина только за то, что капнула чернилами на крахмальный передник, положенный всякой институтке. Образование она получила домашнее, у отца хватало денег для того, чтобы музыку Еве преподавал Бела Барток, а философию Дёрдь Лукач, а кроме того – какое же образование без путешествий? Настоящих путешествий, а не поездок в Вену или на морские курорты Далмации! Южно-африканский союз, Родезия, Индия, Северо-Американские штаты, Египет, Россия, Австралия, даже Япония – к своему совершеннолетию Евангелина посетила все материки, побывала в большинстве самых блестящих столиц мира и научилась быть самостоятельной – куда самостоятельнее многих нынешних мужчин! И это в весьма консервативной Австро-Венгерской империи, где подобные выкрутасы не поощрялись – кайзер Франц-Иосиф славился редким консерватизмом и открыто именовал свою персону «последним монархом старой школы». Достаточно упомянуть о том, что престарелый император запретил проводить во дворец телефонную линию, никогда не ездил на автомобиле и весьма настороженно относился к электричеству – многие дворяне следовали примеру монарха...
Однако чопорная Вена была далеко, а Будапешт слыл городом вольнодумным – Венгерское королевство пользовалось широкой автономией в составе Империи, нравы здесь царили куда более непринужденные, чем в столице и, как следствие, эскапады Евангелины Чорваш воспринимались обществом с любопытством, но без громкого осуждения. На разговоры старых клуш Ева внимания не обращала, выходить замуж пока не собиралась, поскольку не нашла подходящего кандидата – в мечтах он походил на одного из романтических героев Жюля Верна – и продолжала фраппировать пожилых друзей и подруг отца жизнью в модном стиле эманципе...
Разумеется, идейной суфражисткой Ева не являлась хотя бы потому, что не любила крайности – как так можно, постричь волосы едва не наголо, напялить на себя черный мешок, почему-то именующийся у этой публики «платьем» и бессмысленно сотрясать воздух на феминистических митингах? Неужели эти желтые поганки не способны найти иного, более разумного применения своей энергии? Достаточно вспомнить последовательниц Флоренс Найтингейл, безвозмездно оказывающих помощь тысячам больных, или, к примеру, знаменитую ученую Марию Кюри, которой совсем недавно, всего девять лет назад, вручили премию Альфреда Нобеля за выдающиеся исследования в области физики! В стремительно меняющемся мире ХХ века любая женщина найдет, как применить свои силы и разум – достаточно лишь захотеть и не обращать внимания на ренегатов, живущих в исчезающем на глазах прошлом!
Выработав свою собственную жизненную философию, которую можно было обозначить девизом «Ultra posse nemo obligatur»[21] , Ева использовала свои более чем широкие возможности в полной мере, благо, папина чековая книжка позволяла. Семейная резиденция, старинный особняк постройки времен революции 1848 года на Дунайской набережной (всего через три дома от известного театра «Вигадо») благодаря усилиям Евангелины ныне мог похвастаться электрическими лифтами-элеваторами, собственной котельной (в качестве топлива использовалась нефть, а не уголь!), телефоны установили почти в каждой комнате, конюшня была признана «устаревшей» и лошади теперь содержались исключительно в загородном поместье – их сменили целых пять авто. Два «ФордаТ» для управляющего и поездок за покупками, четырехцилиндровый фаэтон «Мерсeдес» фирмы «Даймлер» (этой роскошной машиной пользовался папа), и спортивные «Локомобиль-1910» вместе с английским «Остином- 1908» (специально для Евы, обожающей высокие скорости)...
