...Наш несравненный доктор всегда был человеком увлекающимся и склонным к невероятным авантюрам, которые непременно следует учинять на ровном месте, при стабильной и полностью контролируемой ситуации. Но нет, мы не желаем тихой жизни и предпочитаем искать трудности там, где найти их принципиально невозможно!
Достаточно вспомнить инцидент, случившийся два с лишним года назад на борту «Юлия Цезаря». Мы поймали одного из хищников с LV-426 и по настоятельному требованию Гильгофа приволокли его на корабль – изучать зубастую диковину. С животным вполне можно было поладить с помощью генератора инфразвука, в точности копирующего приказы самки-королевы, но в самый ответственный момент, когда недовольный хамским обращением зверь был готов оторвать мне голову, выяснилось, что Веня начисто забыл поменять в генераторе батарейки...
Мою шкуру спасла только находчивость андроида, сумевшего вовремя напугать хищника, а господин Гильгоф заслуженно схлопотал по морде – я тогда был в очень сильном расстройстве чувств. В конце концов это был первый (и надеюсь, последний) случай, когда меня пытались сожрать живьем в самом буквальном значении данных слов.
С тех пор Веня ничуть не изменился – самоуверенности, может, и поубавилось, но целеустремленный поиск неприятностей и новых ощущений остается главным смыслом жизни Гильгофа. Лежит себе тихая- мирная неприятность в тенечке, чешет пузо и никого не трогает, но тут прибегает взъерошенный от чувства азарта Вениамин Борисович, отвешивает ей роскошного пинка и с интересом ждет, что будет дальше. Причем он старается втравить в новую захватывающую аферу максимально большее число коллег, друзей и знакомых – чтоб жизнь медом не казалась.
Как утверждал император Наполеон, «гениальностью» является возможность долговременно сосредоточиться на одной цели, не испытывая при этом утомления. Веня, без сомнений, гениален – только он один способен с достойными лучшего применения находчивостью и упорством изобретать проблемы вселенской важности, из которых затем приходится долго и нудно выпутываться. Не стану клеветать, доктор никогда не уклоняется от участия в общем веселье, начинающемся вслед за очередным эпохальным открытием, однако его бурная деятельность причиняет массу неудобств другим людям. В том числе и мне.
Давайте согласимся, что мои профессиональные и служебные обязанности не предусматривают непременного участия в маргинальных экспромтах Гильгофа – мы люди простые, нам бы побегать да пострелять на свежем воздухе... Говоря серьезно, я предпочитаю не ломать голову над неразрешимыми загадками природы. Во-первых, мне это просто не нужно, каждый должен заниматься своим делом. Будет смешно, если я начну давать Вене советы в вопросах ксенобиологии, а доктор решит учить меня основам тактики боя в городе. Во-вторых, я просто опасаюсь лезть в чужую вотчину – Гильгоф может сколько угодно повторять, что на каждый трудный вопрос нужен свежий взгляд со стороны, ссылаться на несколько поданных мною легкомысленных идей, почему-то оказавшихся верными, но я все равно пребываю в некотором замешательстве.
Отказывать Вене неудобно, а помочь всерьез я не могу, да и не стремлюсь к этому – есть у меня серьезное подозрение, что доктор взялся за чересчур опасную игру с неизвестностью. Настолько опасную, что наши давние приключения на Сцилле и Геоне покажутся мирной поездкой школьников в парк развлечений...
Тем вечером несимпатичный Рене привел нас к казавшемуся вполне обычным дому в проулке между улицами Торонто и короля Луи-Филиппа. Здание не было заброшенным – в окнах первого этажа горели фонари, дверная ручка начищена, в деревянных ящиках-клумбах распускались ночные фосфоресцирующие цветы.
Постучались. Дверь открыл угрюмый молодой человек, который, ни сказав ни слова, ушел в глубину дома и больше не показывался. Мы прошли по коридору, освещенному бледным светом газовых ламп, спустились по короткой лесенке и оказались в небольшом внутреннем дворе, от силы пяти метров в поперечнике. Дворик был необычно пуст – я уже привык к тому, что в Квебеке любая свободная площадь обязательно используется в качестве палисадника. Однако у входа обнаружился только сломанный велосипед возле дальней стены и четыре синих пластиковых коробки, в которых обычно транспортируют фрукты.
– Здесь, – бросил Рене. – Проход узкий, «дыра» срабатывает, только если двигаться точно с севера на юг, видите полосу?
На каменных плитках, которыми вымостили двор, была проведена белая меловая черта и проставлены два крестика на расстоянии полуметра друг от друга.
– Ничего не чувствуешь? – повернулся доктор к Сигурду. Андроид покачал головой:
– Все сенсоры молчат. Окружающая среда стабильна.
Гильгоф сверился с показаниями своего ПМК, посмотрел на Рене, и в его взгляде явственно читалось: «Как это прикажете понимать?»
Проводник криво усмехнулся, молча шагнул на середину дворика, медленно прошел по линии и внезапно растворился в воздухе, чем вызвал вполне предсказуемую реакцию – я от неожиданности шарахнулся в сторону и громко произнес слово, в просторечии означающее женщину легкого поведения, а Гильгоф, беззвучно шевеля губами, опять уткнулся в монитор ПМК.
Затем последовал обвал самых черных ругательств – никогда бы не подумал, что интеллигентнейший Вениамин Борисович обладает настолько глубокими познаниями в казарменной лексике.
– Спустить в сортир этот искусственный интеллект! – взревел Гильгоф. Доктор побагровел так, что я испугался – не хватит ли Веню удар? – Никаких изменений в показаниях, будто ничего и не произошло! Где он? Куда он подевался, я вас спрашиваю?!
Когда Гильгоф взял самую высокую ноту, Рене вдруг материализовался – просто вышел из пустоты со скучающим видом. Гильгоф стал похож на кота, завидевшего дворового барбоса, своего вечного и злейшего врага, – мне почудилось, что у доктора волосы дыбом встали, а за очками вспыхнул демонический зеленый огонь. Только Сигурд оставался невозмутим, просто стоял и смотрел.
– Вы идете или нет? – осведомился Рене. – Выключите свою игрушку, там надо побывать лично. Давайте за мной...
Веня принял решительный вид человека, готового броситься под танк. Громко выдохнул, сжал, будто гранату, ни в чем не повинный ПМК и отправился вслед за Рене. Настала моя очередь.
Я понимал, что особой опасности нет, но все равно чувствовал себя неуютно. Все увиденное проходило по ведомству откровенных чудес, которых материалистическое мировоззрение не приемлет.
– Давай-давай, – подтолкнул меня в спину Сигурд. – Иначе всем растреплю, что капитан Казаков обычный трус, забоявшийся там, где очкастый ботаник первым пошел в атаку.
– Заткнись, – процедил я сквозь зубы. – Будто ты у нас самый смелый!
– Я фланги прикрываю! И веду арьергардные бои!
Ощущение было как перед первым прыжком в воду с десятиметровой вышки. И хочется, и боязно. Я медленно прошел по линии, ожидая чего-то очень необыкновенного, но как только невидимая черта была пересечена, стало ясно: переход в «дыру» не сопровождается никакими пышными спецэффектами.
В глаза ударил ярчайший солнечный свет, хотя в Квебеке был вечер и звезда Вольф 360 недавно скрылась за горизонтом. Невозможная жара придавила меня, словно огромной пуховой подушкой, глаза начали слезиться из-за режущих лучей светила, я почувствовал запах аммиака и вкус соли на губах.
– Очень неприветливое местечко, – послышался возбужденный голос Гильгофа. – ПМК уверяет, что без соответствующей защиты человек не продержится здесь и суток... Жесткое излучение звезды, нулевая влажность, температура воздуха у поверхности – плюс сорок девять. Почва нагрета почти до девяноста градусов, ого! Если верить биосканнеру, живых существ здесь нет. Сигурд, включайся в работу, надо собрать как можно больше данных...
– Это другая планета? – прохрипел я, приставив козырьком ладонь ко лбу. – Не очень-то похоже на Гермес.
– Разберемся, ПМК проводит анализ магнитных полей и орбиты звезды...
Вокруг, от горизонта до горизонта, расстилалась каменистая пустыня. Если вы бывали в Палестине,
