Чем может хуже двойной вони нести изо рта?
Всем надоевший обман, бесполезные эти уловки,
Брось-ка ты вовсе и впредь попросту пьяницей будь.
Алким, в цветущих годах похищенный у господина
И на дороге в Лавик скрытый под легкой травой,
Не дорогие прими паросские шаткие глыбы
(Ставить их тщетно: они рухнуть над прахом должны),
И орошенный слезой холмик, поросший травой.
Мальчик мой милый, прими этот памятник нашего горя:
Почестью вечно живой пусть он послужит тебе.
В день же, когда допрядет мне последние годы Лахеса,
Я завещаю мой прах так же, как твой, схоронить.
Ты шепчешь на ухо всем и каждому, Цинна,
Ты шепчешь то, что можно всем сказать громко,
Смеешься на ухо, плачешь ты, ворчишь, стонешь,
Поешь ты на ухо, судишь ты, молчишь, воешь,
Что на ухо, Цинна, ты и Цезаря хвалишь.
Я никогда не видал, чтоб тебя окружали мужчины,
Я никогда не слыхал: «есть у нее фаворит», —
Нет, за тобою всегда ходила, тебе услужая,
Пола толпа твоего, не допуская мужчин.
А оказалось, что ты лезешь в мужчины сама?
Женским местом о женское место ты трешься и трешься,
И превращает тебя в мужа преступная страсть.
Точно фиванский Сфинкс, загадала ты миру загадку:
Не издавая своих, ты бранишь стихи мои, Лелий.
Или моих не ругай, или свои издавай.
Часто мне Цест на тебя со слезами в глазенках пеняет,
Что досаждаешь ему пальцем блудливым своим.
Пальцем играть перестань: целиком забирай себе Цеста,
Ежели, Мамуриан, так уж ты вольно живешь.
Ни Антиопиных чаш, ни от Хионы горшков,
Если на брюхе твой плащ давно пожелтел и измаран,
И вполовину лишь зад галльской рубахой прикрыт,
Если питаешься ты лишь чадом из черной поварни,
В зад я тебе не поддам (что мне зад с пустыми кишками?),
Лучше последний твой глаз вышибу я у тебя.
И не скажи, будто я такой уж злодей и ревнивец,
Просто запомни: блуди, Мамуриан, коли сыт.
С верным Фабрицием здесь Аквин покоится вместе;
Радостно первым достиг он Елисейских жилищ.
Общий алтарь говорит о начальниках первого пила,
Но еще лучше о них краткая надпись гласит:
Оба (что редко найдешь) верные были друзья».
Глух твой голос — с тобою спали, Эгла.
Звонок он — целовать тебя не стоит.
Если кричишь на суде и трещишь ты без умолку, Элий,
Это недаром: берешь ведь за молчание ты.
Коль не досадно и не против ты, Скадзон,
Будь добр, Матерну моему шепни вот что, —
Но потихоньку, чтобы он один слышал:
«Вон тот поклонник ревностный плащей грубых,
Всех тех за баб считает, кто одет в пурпур,
И всех, кто ходит в фиолетовом платье.
Пускай простое хвалит, пусть всегда носит
Он грязноватый цвет, да сам-то он желтый!
Встречаюсь в бане: хоть бы раз он взгляд поднял!
Так нет: глазами ест он там парней ражих,
И слюнки у него текут на их ноги».
Ты спросишь, кто же он? Да я забыл имя.