Петька налил в полиэтиленовый мешочек воды, выудил из аквариума двух кардиналов — самца и самочку, попрощался с Осиповым и ушел.
Генка с теплой улыбкой думал о своем новом приятеле: «Хороший мальчишка. Самостоятельный, веселый. Звенит в нем хрустальная чистота, а рядом неожиданное — дерзость и задиристость. А все потому, что легко поддается необдуманным порывам. А вообще-то парень надежный, чистый». Спросил у него как- то: «О чем мечтаешь?» Широко улыбнулся, глаза засветились: «Я мечтаю на гитаре научиться играть. Люблю веселую музыку. Да гитару достать не могу». «Я достану и подарю тебе», — пообещал тогда Генка, и от этого стало необыкновенно тепло на душе, а Петька улыбнулся счастливо, совсем как ребенок, которому купили новую игрушку.
Дружинники отвлекли Осипова от его мыслей.
…А Петька в это время неторопливо шел по длинной боковой аллее в сторону выхода из парка. На асфальте лежали причудливые лунные пятна. Где-то сбоку на танцевальной площадке гремела музыка. Петька думал о завтрашней работе — его беспокоило, не оставит ли его опять мастер без задания под каким-нибудь благовидным предлогом. Звуки музыки, доносившейся с танцплощадки, будили в нем неясное волнение. Безо всякой связи с мыслями о работе Петька вдруг решил каждый день ходить в читальню этого сада. И садиться обязательно за тот же столик, за которым будет сидеть та самая, синеглазая. Чем он будет заниматься — Петька еще и сам не знал. Но пусть она увидит, упрямо думал он, что Зайцев тоже не лыком шит — не какой-то там легкомысленный керя в кепочке: «Здравствуй! До свидания!» Он будет читать только серьезные книги.
Где-то недалеко, за кустами и деревьями, со стороны танцплощадки гулко бухнул выстрел. У Петьки от неожиданности екнуло сердце. Он остановился, прислушался. С той стороны, откуда прозвучал выстрел, донеслись голоса, крики: «Стой!» — топот ног. Петька, затаив дыхание, приготовился действовать… Он еще не был формально зачислен в состав добровольной народной дружины, его просто пригласил сегодня Генка посмотреть, чем они занимаются, но он всей душой уже был дружинником. Разве он мог спокойно идти дальше, если поблизости кто-то нуждался в его помощи?
Через несколько секунд нетерпеливого ожидания он увидел, как на его аллейку выскочил какой-то долговязый, модно одетый малый и помчался вперед несуразными скачками.
Раздумывать было некогда. Как правило, убегает виноватый. Петька ринулся догонять того, кто выскочил из кустов первым. Забыв обо всем на свете, охваченный азартом потони, он мчался как вихрь. У самого выхода из парка ему удалось настичь запыхавшегося беглеца.
— Стой! — закричал он фальцетом. Бегущий испуганно оглянулся, дернулся и в отчаянном рывке попытался скрыться. Не тут-то было. Петька настиг его и сзади, как пантера, прыгнул ему на спину. Оба тяжело рухнули на землю. Вокруг сразу же собралась толпа.
— Я ни в чем не виноват, — заикаясь, прерывисто лепетал пойманный. — Поверьте моему честному слову. Я сам напуган до полусмерти.
— А почему ты убегал? — строго спросил Петька, крепко держа беглеца за рукав.
— Я испугался. Какой-то убийца с пистолетом неожиданно бросился ко мне. Наверное, он хотел застрелить меня. Я едва спасся… Наверное, он с кем-то спутал меня. Отпустите, пожалуйста, вы прищемили мне кожу.
Петька критически оглядел задержанного — он не любил таких лощеных франтов со сладенькими улыбочками на ухоженных лицах.
— Сейчас в штабе дружины разберемся, что к чему. А где этот, который с пистолетом? — спросил он, оглядываясь.
Но человека с пистолетом нигде не было.
Петька повел своего пленника в штаб.
По дороге тот уговаривал отпустить его. Он жалобно бормотал что-то о своей больной тете, о лекарстве, которое он несет ей, о том, что его долгое отсутствие может плохо отразиться на ее здоровье. Но Петька был непреклонен.
В штабе задержанный с видом оскорбленной добродетели поздоровался. Как видно, он уже успокоился и пришел в себя.
Генка с интересом выслушал сбивчивый рассказ Петьки и прежде всего предложил задержанному объяснить, от кого и почему он убегал. Тот повторил то же, что уже говорил Петьке, правда, с некоторыми живописными деталями. С каждой минутой он обретал все большую уверенность.
— Я сам пострадавший. Вы не имеете права меня задерживать. Это незаконно. Вы превышаете свои полномочия, — говорил он, всматриваясь в непроницаемое лицо Генки и напряженно решая, как ему вести себя дальше.
— Предъявите ваши документы, — спокойно попросил Генка.
Задержанный поспешно полез в боковой карман своей модной курточки, достал из него документы и широким театральным жестом протянул Генке:
— Вот, пожалуйста. Но, учтите, своим недоверием вы оскорбляете во мне глубоко порядочного человека. Здесь паспорт и трудовая книжка. Надеюсь, этого достаточно? Я известный артист, работаю в театре, сейчас у меня творческий отпуск по семейным обстоятельствам…
— Альберт Анатольевич Архипасов, — вслух прочитал Генка. Полистал трудовую книжку — Пестрая биография — с усмешкой сказал он, возвращая документы.
— Это вас не касается, — обиженно заявил Архипасов, засовывая документы в карман. — Если вы меня сейчас же не отпустите, я буду жаловаться. Я завтра же буду у начальника горотдела милиции. Я дойду, если потребуется…
Этот развязный болтливый тип раздражал Генку. Он сделал запись в книгу дежурств и отпустил Архипасова:
— Можете идти. Если потребуется, вас пригласят.
Архипасов обрадовался. Льстиво заулыбался, поклонился:
— Благодарю вас, гран мерси! Уверен, что мы никогда больше не встретимся. О чем я, поверьте, крайне сожалею…
Расшаркиваясь, улыбаясь и кланяясь, он удалился.
— Вот сволочь! — с разочарованием и даже обидой сказал вслед ему Петька.
— Да, видно, подонистый малый, — кивнул Генка. — Трепач. Заморочил мне голову своей болтовней. Я и не догадался спросить, почему у него на руках трудовая книжка. Если человек работает, она должна находиться в отделе кадров. Видишь, значит, обманул нас. Значит, ты не зря задержал его. Но не огорчайся. Раз уж он объявился в нашем саду, значит, еще попадется. Сколько веревочке ни виться… А где, кстати, твои кардиналы?
Петька так и ахнул:
— Не знаю. Потерял. И надо же, из-за какого-то идиота пропали такие рыбки…
Домой Осипов и Петька шли вместе. Прощаясь, Петька задержал руку приятеля в своей и, немного смущаясь, сказал:
— Знаешь, Генка, я решил учиться…
— Одобряю, — сказал Осипов. — Правильно, Петька. Кончай бакланить.
Петька свернул в свой переулок. Он тихонько насвистывал и снова думал о той рыжеволосой девчонке из читальни. Думая о ней, он вспоминал море, где был один раз в пионерлагере. Замшелые теплые скалы, узкие серебристо-бархатные листики маслин, литые гроздья винограда, терпкий запах моря, бесконечный шелест волн…
…В полночь, удивляя и пугая случайных прохожих, по улице, пошатываясь, брел мужчина в пиджаке и желтых носках, но без брюк и туфель. Ему не задавали вопросов, и так было видно — человека раздели. Петухов добрел до пятиэтажного дома, поднялся на третий этаж, прислонился к косяку, надавил пальцем кнопку звонка. Глаза сами собой закрывались. Хмель еще не оставил его. Смертельно хотелось спать. За дверью что-то шелестело, но Петухов не слышал обращенных к нему тревожных вопросов. Он спал.
Спустя час он проснулся и снова надавил на кнопку. Когда за дверью послышалось: «Кто там?» — Петухов опять заснул.
Уже окончательно рассвело, когда Петухов по-настоящему проснулся. Он мученически морщился,
