раньше.
— Можете ли вы поклясться, что видели его там не позднее половины двенадцатого? — настаивал Аллейн.
— Ну разумеется, могу, — ответил Дэйвидсон. — Я не возвращался в ту комнату. Готов в этом поклясться.
Портсигар по-прежнему красовался в его прекрасной тонкой руке.
— Клянусь, что видел этот портсигар на столе в зеленой гостиной не позднее одиннадцати тридцати. Так?
В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Димитрия. И вдруг раздался ясный и твердый голос миссис Хэлкет-Хэккет:
— Но этого не может быть.
— Не откроете ли вы портсигар? — попросил Аллейн. Дэйвидсон, с изумлением смотревший на миссис Хэлкет-Хэккет, открыл портсигар и увидел газетную вырезку.
— Не прочтете ли вы этот текст? — опять попросил его Аллейн. — И, пожалуйста, громко.
Глубокий, выразительный голос доктора зачитал это абсурдное послание:
— «Кошечка, дорогая! Живу далеко и тоскую. Ежечасно думаю. Папочка». Ради всего святого, что это значит?
— По нашему убеждению, это послание убийцы, — сказал Аллейн. — И мы рассчитываем, что этот человек, Димитрий, сможет это перевести.
Дэйвидсон щелкнул портсигаром.
С его руками что-то было не так. Они дрожали и настолько сильно, что бриллианты на золотом портсигаре горели собственным мерцающим светом.
— Стало быть, Димитрий и есть убийца, — сказал он.
— Берегитесь! — громко произнес Аллейн.
Димитрий рванулся вперед с такой силой и так неожиданно, что полицейские не удержали его, и руки его в мгновение ока сомкнулись на горле Дэйвидсона прежде, чем им удалось оттащить его прочь. В одну секунду кабинет наполнился борющимися людьми. Падали стулья, вскрикивали женщины. Не переставая, кричал Фокс: «Да опомнитесь же! Что вы делаете!» Борющиеся все вместе ударились о край стола, и забытая зеленая лампа разбилась.
— Это к лучшему, — послышался голос Аллейна. — Так, теперь руки вместе.
Раздался клацающий звук, вопль Димитрия, и участники происходящего разместились в следующем порядке: Димитрий в наручниках, прижатый к столу; Дэйвидсон посредине кабинета и двое в штатском, заломившие ему руки за спину; возле него Аллейн и Фокс; между этими двумя группами стоял подтянутый, точно рефери на ринге, помощник комиссара.
— Убийца! — завопил Димитрий. — Предатель, грязный убийца! Я сознаюсь! Джентльмены, я сознаюсь! Я работал на него семь лет, теперь… А теперь… А сейчас он хочет остаться в стороне, а меня отправить на виселицу за преступление, которое сам же и совершил. Я вам все расскажу. Все-все!
— Объявляйте, Рори, — приказал помощник комиссара.
— Дэниел Дэйвидсон, — произнес Аллейн, — я арестовываю вас по подозрению в убийстве лорда Роберта Госпела и предупреждаю…
Глава 30
Признание Трой
— Я полагал, — сказал Аллейн, — что вам, Милдред, захочется узнать обо всем сразу же.
Леди Милдред Поттер покачала головой: не то чтобы она была не согласна, но просто от ощущения общей безнадежности.
— Очень мило с вашей стороны, Родерик, что вы пришли, но боюсь, что мне не разобраться во всем этом. Нам обоим сэр Дэниел был чрезвычайно приятен. И Банчи он нравился. Он мне так говорил. А уж в том, что сэр Дэниел занимался моим несварением, нет никаких сомнений. Он идеально меня лечил. Вы уверены, что не ошибаетесь?
— Боюсь, что да. Уверен совершенно. Видите ли, Димитрий признался, что на протяжении семи лет они с Дэйвидсоном поддерживали это постыдное партнерство. Мне кажется, что Дэйвидсону что-то известно о Димитрии. Возможно, именно таким образом он пытался контролировать его. Дэйвидсон был чрезвычайно осторожен. Он добывал данные, а практическую часть дела оставлял Димитрию. Дэйвидсон увидел, что у бюро Каррадоса открыт ящик, а в нем письмо. Он вошел в кабинет во время стычки между Каррадосом и Бриджет. Он был достаточно осмотрителен, и сам в кабинете в одиночестве не оставался, но о потайном ящичке рассказал Димитрию и проинструктировал его, как выкрасть письмо. Димитрию он объяснил, что в письме может быть кое-что интересное. Всю грязную работу делал Димитрий. Забирал сумочки у женщин, которых шантажировал, писал письма, иногда придумывал ходы. История с миссис Хэлкет-Хэккет, полагаю, одна из блестящих идей Димитрия.
— Я запуталась во всем этом, Родерик. Трой, дорогая, а вы что-нибудь тут поняли?
Аллейн посмотрел на Трой, сидевшую на полу, у ног Милдред.
— Думаю, начинаю понимать, — сказала Трой.
— Что ж, — мрачно заметила Милдред, — продолжайте, Родерик.
— Имелись три факта, которые я никак не мог вставить в общую картину, — сказал Аллейн, обращаясь не столько к Милдред, сколько к Трой. — Сначала казалось, что раз Димитрий подслушал телефонный разговор, то у него появился неопровержимый мотив. Мы знали, что шантажист — он и что Банчи вышел на его след. Но выяснили мы и то, что Димитрий физически не мог бы совершить убийство. Его алиби обусловливалось фактором времени и становилось неоспоримым.
Уитерс. Он, конечно, негодяй, это было известно и Банчи, но мне трудно было представить его в роли убийцы. Он жесток, всегда настороже и полностью беспринципен. Если бы он и совершил когда-либо убийство, оно было бы преднамеренным и тщательно продуманным до последней секунды. Эта же работа, на наш взгляд, была размечена лишь на два с половиной часа, то есть на время ее исполнения. Надо учитывать и то, что за человек Уитерс. В его алиби есть пробел. Но теперь я знаю, чем он был занят в этот пробел: он возил на своей машине эту его дурочку, чтобы обсудить ситуацию, которая явно обострялась. В нашем департаменте — и тут я призываю вас к молчанию, ибо мне не следовало бы вам это рассказывать, — появился генерал Хэлкет-Хэккет, который эдаким престарелым арлекином исчез в тумане на Белгрэйв-сквер как раз в тот самый момент, когда гости покидали Марздон-хаус. Зачем? Разумеется, разыскивал свою жену. Затем появился Каррадос. Старый Каррадос — феноменальный зануда. Его алиби, поддержанное Димитрием, основательно, но поведение его в высшей степени подозрительно. Только услышав об автокатастрофе восемнадцатилетней давности, я смог отыскать ему место в общей картине. И все это время существовал Дэйвидсон и три связанных с ним обстоятельства, которым я мог найти только одно объяснение. Он сообщил мне, что примерно в половине двенадцатого видел в зеленой гостиной некий портсигар. Именно в половине двенадцатого, не позднее. Мы же выяснили, что интересующий нас портсигар находился в этой комнате примерно четыре минуты около часу ночи, именно тогда, когда и происходил телефонный разговор. Зачем Дэйвидсону было лгать? Он полагал, что портсигар был одной из составных частей коллекции Марздон-хаус, ему не пришло в голову, что это могло быть и личной собственностью одного из гостей. Он настойчиво подчеркивал, что не слышал разговора по телефону и в самом деле не возвращался в эту гостиную после половины двенадцатого. Но в этом телефонном разговоре был один любопытный момент. Банчи сказал мне: «Ведь он вполне способен подмешать яду в свое проклятое пиво». Дэйвидсон услышал именно эту фразу, потому что именно она предшествовала окончанию разговора. Банчи, конечно, имел в виду Димитрия, но мне кажется, что Дэйвидсон подумал, будто речь идет о нем. Прерванная фраза «А работает он с…» закончилась бы, возможно, «…с невероятно грязной находчивостью» или каким- нибудь сходным образом. Дэйвидсон же, наверное, решил, что следующим словом Банчи станет его, Дэйвидсона, фамилия. Любопытно, правда?
Что же касается фигуры, которую мисс Харрис увидела через застекленную дверь, то это, без всякого
