— Свечи делались из воска и сахарной глазури, — пояснил он. — Мы вставляли в них фитиль и зажигали с одного конца.
— На вкус они были не так уж плохи, — заметил Альберт. — Я и сейчас согласился бы сжевать парочку. Может, состряпаешь несколько штук завтра, а, отец? А вечерком у костра мы бы их пожевали.
— Брось валять дурака, — сказал Цыган.
— Скажите, вы и вправду могли гипнотизировать? — спросил я.
— Нет. Просто тогда у меня были деньги, и я нанимал целую труппу. Представления мы давали в провинции, в небольших залах. — Он повернулся к сыну. — Альберт, сходи в палатку, достань какую-нибудь программку. Они в старом чемодане.
Выйдя из палатки, Альберт протянул мне розовую программу, в центре которой была фотография сравнительно молодого Цыгана, облаченного в вечерний костюм и бархатную накидку.
— Таков был мой старик — пока жизнь его не стукнула, — представил Альберт отца.
— Не обращай на него внимания, Алан, пусть болтает, — сказал Цыган. Читай лучше, что там написано. Сверху стояло:
«Зрелище из зрелищ! Не пропустите!»
Чуть пониже значилось:
«Гипноз и сказочные видения!!!
Все это покажет вам ЦЫГАН.
и его ассистенты, совершающие турне по Австралии!
Вы будете хохотать до упаду; и не поверите своим глазам.
Это ново, необычно, захватывающе!
Посмотрите на прекрасную девушку в стеклянном гробу в состоянии транса.
Посмотрите, как будет размозжена голова этой девушки! (Обман зрения под гипнозом.)
Посмотрите, как под ногти прекрасной девушки загоняют иголки.
Посмотрите, как пожилые люди пишут детскими каракулями.
Сто фунтов тому, кто поймает артистов на малейшем мошенничестве.
Тупые и рассеянные люди не поддаются гипнозу.
Чем одареннее человек, чем умнее, тем легче поддается он гипнотическому внушению.
Люди, имеющие отношение к медицине, приглашаются особо».
Прочитав программу, я спросил:
— Кто сочинил все это?
— Я, — сказал Цыган.
— Ну, и как проходили представления?
— У меня в труппе были прекрасные артисты, — сказал он. — Они впадали в транс при первом же моем пассе. Только обходилось это слишком дорого. А когда гадаешь, довольно и одного человека.
— Двух, — поправил Альберт.
— Я же сказал — «человека».
— Вот именно. Я и подумал, что и ты ведь тоже человек.
— И вы хорошо гадаете? — спросил я.
— Без хвастовства скажу — да.
— Хвастать он у нас не любит, — вставил Альберт.
— Расскажите мне, как вы это проделываете, — попросил я. — Меня это очень интересует. Главное — наблюдать и на основе своих наблюдений делать выводы, так ведь?
— Пожалуй, что так, — неуверенно сказал Цыган. — Впрочем, это далеко еще не все. Надо уметь разбираться в людях. Сейчас я все тебе объясню. На женщин, например, надо сначала нагнать уныние. Они это любят. А перед концом сеанса можно их и подбодрить — предсказать наследство, или выигрыш в лотерее, или еще что-нибудь. Но для начала — обязательно нагнать тоску.
— Я думаю, здесь вы ошибаетесь, — сказал я.
— Думай что хочешь, — я знаю, что прав. — Узнаю своего старика что-что, а прав он всегда, — заметил Альберт.
— Заткнись, — невозмутимо сказал Цыган. — Кого интересует твое мнение?
— Никого, — согласился Альберт.
— Вот и помолчи. Значит, на чем я настаиваю? Каждой женщине нравится воображать себя несчастной. Уж я-то знаю женщин.
— Узнаю своего старика — все-то он знает, — опять вставил Альберт.
— Что бишь я говорил, — продолжал Цыган. — Сейчас ты все поймешь. — Он сделал жест, указывавший на твердую решимость убедить меня в своей правоте. — Представь, что перед тобой сидит женщина — пусть сейчас это будет Альберт. Вот именно, сейчас он — женщина. Сиди прямо, идиот несчастный! «Ах, миссис, — говорю я ему — ей то есть. — Ах, миссис, — говорю я и кладу руку ей на плечо. — У вас была трудная жизнь».
— А ведь меня ты не так учил, — вмешался Альберт. — Ты говорил, никогда не хватай женщин руками во время сеанса.
— Я говорил — не хватай за коленки.
— О коленках ты ничего не говорил, отец.
— Ну, так говорю сейчас. Итак, ты кладешь руку ей на плечо, вроде бы выражая сочувствие. Ей это нравится. Она уже думает, что лучше тебя гадальщика на свете нет. Потому, что ты ее понимаешь. А если бы ты ей сказал: «Миссис, у вас не жизнь, а сплошной праздник». Что бы из этого получилось? Предположим, ты бы ей это сказал…
— Держа руку у нее на плече? — поинтересовался Альберт.
— Провались ты — конечно же, нет. Когда хвалишь, держи руки при себе. Если бы ты сказал ей: «Миссис, у вас не жизнь, а сплошной праздник», — она сочла бы тебя дураком. Да ты и был бы дураком.
— Господи, помилуй нас, грешных! — на церковный лад пропел Альберт.
Я с удивлением посмотрел на него.
— Не обращай на него внимания, — сказал Цыган. — Милости божьей ему никакой не нужно. Это он так, перед тобой выламывается.
Отмахнувшись от Альберта, Цыган продолжал:
— Так о чем я? Да, насчет того, как нагонять на женщину тоску. Заходит как-то ко мне одна женщина, вид замученной жизнью домохозяйки и в руке сжимает кошелек.
— А какое значение имеет здесь кошелек? — спросил я.
— Очень большое. Если женщина цепляется за свой кошелек, значит, ее тревожат домашние дела. В этом кошельке все ее богатство. И ей приходится изо всех сил биться, чтоб в этом кошельке всегда водились деньги. Это яснее ясного. Ну я и говорю ей: «Вы устали от такой жизни. Вы сами выбрали ее, но теперь она вам, видно, не под силу. Вам хочется все бросить и уйти. Но не делайте этого. Не бросайте детей».
— Не вижу, как вы этим могли ее подбодрить, — заметил я.
— Слушай дальше! Потом я ей говорю: «Дети воздадут вам сторицей».
— Интересно, где тебе удалось подцепить это выражение? — сказал Альберт.
— Отстань. Значит, дальше я говорю ей: «Младший принесет вам большое счастье».
— А почему не старший? — удивился я.
— Потому, что матери всегда больше любят младших. Это каждому ясно.
— Моему старику все всегда ясно, — вставил Альберт.
— А другой женщине я сказал, — продолжал свой рассказ Цыган, — «у вас хороший муж. Но он вас не ценит».
— И что же она на это ответила? — спросил я.
