— Она? Что она ответила? — повторил он за мной, видимо стараясь выиграть время, чтобы придумать подходящий ответ.
— Мой старик помнит только то, что сам говорит, — пробормотал Альберт.
— Она сказала: «Кому это и знать, как не мне». А я ей на это: «Вы отдали ему всю свою жизнь».
— И что она тебе на это ответила? — спросил Альберт.
— «Кому это и знать, как не мне» — вот что она ответила. «Да, — говорю я ей, — вы непонятая натура».
— Кому же это и знать, как не ей, — заметил Альберт.
— Ну, а как с мужчинами? — допытывался я. — Что вы делаете, когда приходят мужчины? Ведь с ними труднее иметь дело?
— Нет, что вы, гораздо легче. С мужчинами надо держаться недоступно. А если попадется, который много о себе воображает, надо сразу же показать ему его место.
— Ты сегодня в ударе, отец, — сказал Альберт. Цыган был явно польщен, но не стал отвлекаться и продолжал:
— Их надо держать в напряжении, тогда дело в шляпе.
— Держать в напряжении? — не понял я.
— Надо, чтобы они оробели. Это относится и к женщинам, и к мужчинам одинаково. Пусть чувствуют себя неловко.
— Короче, надо их одурачить, — пояснил Альберт. Цыган пропустил это замечание мимо ушей.
— Один мой знакомый зазывала любил говорить так: «Мужчин исследуем, женщин обследуем». Остряком он, видите ли, себя считал. Нельзя острить, когда люди приходят к тебе со своими надеждами. — Цыган умолк и посмотрел на собаку, спавшую перед входом в палатку. — Скоро ощенится, — сказал он и снова повернулся ко мне. — Так вот, про мужчин… Их надо сразу трахнуть по башке, чтоб они и думать забыли, что можно тебе не поверить. Один парень решил, видно, сбить меня и сразу, как вошел, заявил: «Я пришел просто позабавиться, не верю я в судьбу», — так этому парню я сказал: «У вас нет ничего за душой, вы — кочевник, странник, скитающийся по просторам земли. Скоро вам будет сорок, а чего вы добились? Жизнь ваша пуста. Гордость и тщеславие погубили вас. Была однажды у вас в жизни женщина…» — «Я ее очень любил», — говорит он. «Но вы обошлись с ней дурно, — говорю я. — И теперь вам приходится расплачиваться за это». — «Она сама ушла», — начинает он оправдываться. «Да, — говорю я. — Но почему она ушла?» — и грожу ему пальцем. На это «он ничего не ответил. Совсем сник парень. Я его, как говорится, вывел из равновесия, и после с ним уже не было хлопот.
— Как интересно! — сказал я.
— Еще бы! — улыбнулся Цыган. — Это только начало, а сколько я могу еще порассказать!
— Да, уж это точно, порассказать он может, — поддакнул Альберт.
— С мужчинами справиться легко, — продолжал Цыган, — а вот с женщиной иногда можно влопаться. Заходит однажды в мою палатку девушка. Явно беременная, и по виду одинокая. Я возьми да и скажи: «Итак, милая девушка, вы согрешили». — «Что вы плетете? — возмутилась она. — Я замужем». — «Вот вы не дослушали, я именно это и собирался сказать. Хотите узнать наклонности вашего будущего ребенка?» — «Я вас выведу на чистую воду, — кричит она. Мошенник вы, вот кто!» — «Спокойно, — говорю я. — Я четыре года учился в университете, а потом возглавлял кафедру хиромантии».
— Кстати, отец, — сказал Альберт. — Я вспомнил, что у нашего стула для посетителей ножка расшаталась. Придется завтра починить ее. Не то сядет какая-нибудь тяжеленная, стул не выдержит — и полетит она вверх тормашками, прямо тебе на колени.
— Провались ты, негодник, — огрызнулся Цыган и снова повернулся ко мне. — Так вот, значит, принялась она меня отчитывать: бессовестный вы, говорит, и все в этом роде… Пришлось прибегнуть к угрозам, чтоб успокоить ее. «Если вы не отстанете, говорю, я вызову полицию и вас арестуют за оскорбление действием». Тут же утихомирилась. Выскочила из палатки как ошпаренная.
— Боже праведный! — невольно воскликнул я.
— Он-то праведный, — вмешался Альберт. — А вот на земле праведника днем с огнем не отыщешь.
— А еще надо уметь ударить в самую точку, — продолжал Цыган.
— Что это значит?
— А вот что: говоришь человеку что-нибудь о нем. Можешь попасть в точку, а можешь и не попасть. Тут уж надо идти на риск. Стараешься по выражению лица увидеть — угадал ты или нет. Если не угадал — надо уметь, не теряя ни минуты, вывернуться. А вывернуться порой бывает очень трудно. Как-то подходит к палатке женщина лет сорока, а с ней мальчик лет шестнадцати. У меня в брезенте проверчена дыра, так что я вижу посетителей, прежде чем они входят в палатку, и уже знаю, кто с кем пришел. Ну, является ко мне эта женщина, и первым делом я говорю ей, «очень интересная у вас рука». Всегда следует говорить, что у них интересные линии на руке. Тут они проникаются к тебе доверием, и тебе легче бывает выведать у них то, что надо. И тут я бью в точку: «По вашей руке вижу, что у вас есть сын, примерно шестнадцати лет». — «Простите, нет, — говорит она, — я одинока». Тут я начинаю изворачиваться. «Правильно, говорю, но такой сын был бы у вас, если б вы вышли замуж за того человека, который ухаживал за вами двадцать лет назад».
— И она поверила? — спросил я.
— Конечно. А что ей оставалось?
— Она могла бы встать и уйти, — заметил Альберт.
— Как бы не так! Она же заплатила кровные два шиллинга! Не будь дураком!
— Ну, а фараоны? — спросил я. — Как вам удается их обводить? Ведь гадать и предсказывать судьбу — запрещено законом.
— У меня нюх на стукачей. Как-то перед представлением является ко мне один такой малый — а я видел, что до того он все шнырял между палатками. «Чем промышляешь?» — говорит. «Я — бродячий актер», — отвечаю. «Судьбу предсказываешь?» — говорит. «Ну да», — говорю. «На чем же ты гадаешь?» спрашивает. А я — в ответ: «Есть у тебя чайная кружка? Мне достаточно нескольких чаинок на дне, и я по ним прочитаю, что ты стукач…»
— А вот одному моему приятелю, Питеру… подработать ему, видишь ли, надо было. А на той ярмарке не было френолога, он и решил это обстоятельство использовать. Но у бедняги нюх подгулял — налетел на жену полицейского. И сел мой Питер на шесть месяцев за решетку. Женщин, которые хотят тебя засечь, можно определить по глазам — взгляд у них особенный, холодный, неподвижный.
— А как в Босуэлле? Фараоны не очень придираются?
— Нет. Там даже все азартные игры бывают на ярмарке. И, кроме меня, гадальщиков там не будет.
— А кто у вас зазывала — Альберт?
Альберт беззвучно рассмеялся.
— Он-то! — Цыган фыркнул. — Ничего он не умеет.
Мне приходится самому зазывать народ, а потом мчаться на свое место в палатке.
— Я, как только погляжу на толпу у палатки, так на меня тоска находит, — заметил Альберт. — Ну как подружишься с человеком, который думает, будто ты его насквозь видишь. — И добавил: — Пожалуй, самые лучшие друзья — это кошки и собаки.
— Но иногда они бывают очень надоедливы, — сказал я, думая о другом.
— Друзья тоже, — возразил Альберт.
— Помолчи, — оборвал его Цыган и обратился ко мне: — А не согласишься ли ты поработать у меня зазывалой?
— Мне бы больше хотелось самому предсказывать судьбу, — сказал я. — Давайте я вас подменю хотя бы на субботу. А вы будете зазывалой. Вы мне много чего рассказали, мне кажется, что самую суть я уловил.
— Тебе что, подработать надо?
— Нет, — ответил я. — Я это бесплатно. Просто меня интересуют люди.
— Я тебя научу всему, что сам знаю, — пообещал Цыган.
— И тогда ты будешь знать не больше, чем сейчас, — вставил Альберт.
